Царская пленница - Шхиян Сергей - Страница 41

• Предыдущая
• 41/68
• Следующая

В принципе, я с ним был согласен, только понимал это в более развернутой и поэтичной форме.

— В трактир идем? — спросил меня Евпатий, когда окончательно пришел в себя.

— Нет, во дворец, мне нужно поговорить с Маканьей Никитичной.

— Ладно, пойдем, — неожиданно легко согласился он.

После утреннего невезения у меня все покатило, как по писанному. В Зимний дворец мы прошли безо всяких затруднений. Царской семьи в нем не было, и у обслуги образовался выходной. Кто грелся на солнышке на набережной, кто просто слонялся без дела. Моя благодетельница обрадовалась приходу свежего, как мне показалось, приятного ей человека.

— Пришел, князь-мирза, не забываешь старуху, — приветливо сказала она, когда я предстал перед ее слабыми очами. — Как сам-то? Гляжу, здоров и станом раздобрел!

— Спасибо, сударыня, вашими молитвами, — ответил я, выставляя на стол припасенное угощение. — Все хорошо, только о девке своей очень скучаю.

— Здорова она, я узнавала. Скоро, даст Бог, свидитесь.

У меня от радости быстрее забилось сердце.

— Неужто узнали?

Старухи хитро подмигнула:

— Чай, не зря в царедворках век прожила.

— И где она? — нетерпеливо спросил я.

— Во Владимирском Всехсвятском монастыре в городе Шуе твоя краля!

— Шуя — это где-то под Москвой? — невольно заторопился я.

— Владимирской губернии уездный город. Да туда пока еще доедешь, а здесь твоими молитвами стол от яств ломится.

По поводу того, что он так уж и ломится, это было явное преувеличение, но и умереть от голода и жажды нам с ней сегодня не грозило.

— Я хочу выпить за вас, Маканья Никитична, за замечательную женщину, красавицу и умницу, которая возвратила меня к жизни, — произнес я с некоторой толикой витиеватости первый тост.

От такого кавказского красноречия, старуха повлажнела глазами и расцеловала меня в обе щеки.

— Утешил, голубь, старуху. Очень сладко такие слова слышать, Бог тебе в помощь, найти свою голубку.

Дальнейшая программа пошла по накатанному сценарию, с единственной разницей, что в этот раз я не остался ночевать во дворце, а своими ногами вернулся на Выборгскую сторону.

Дверь мне отпер заспанный Иван и уставился неузнающим взглядом:

— Вам чего нужно? — грубо спросил он, придерживая дверь.

— Общения и женской ласки, — сознался я, проходя мимо него в сени.

— Эка, ты навеселился, — сказал он, узнав меня только по голосу. — А я смотрю, ты да не ты, как бы вроде за день потолстел.

— Искусство портного тому причина, — сообщил я и поинтересовался, — Юлия спит?

— Нет, у окна сидит, тебя дожидается. Уже все глаза выплакала.

Я понял его тонкую иронию, но оценить ее не успел. Присел на лавку и, как был одетым, уснул.

…И снился дивный сон Татьяне! От неудобной позы на жесткой лавке я пробудился ни свет, ни заря. В голове еще шумело, но настроение у меня было отличное. Теперь, наконец, появились перспективы, и можно было не просто отбиваться от обстоятельств, а делать что-то полезное и целенаправленное.

— Нам нужна карета, — сообщил я Ивану, как только его увидел.

— Зачем?

— Поедим в Шую, спасть Алю.

— Почему непременно карета?

— Ну, коляска или еще что-нибудь.

— А наша старая тебе не подойдет?

— Конечно, подойдет, только где ее взять?

— Стоит себе не Садовой, чего ей сделается.

— Я думал на ней Антон Иванович уехал.

— Зачем ему коляска, он на своем рыдване раскатывает.

— А лошади?

— И лошади там. Я на днях заходил и за постой расплатился.

— Это супер, значит, мы можем выезжать!

— Мочь-невмочь, нам еще подорожные нужно получить, иначе из города не выехать.

— Вот черт! — вспомнив событие предыдущего утра, воскликнул я. — Меня же полиция разыскивает, поэтому пришлось сюртук ватой подбить,

— Зачем? — не понял Иван.

— Чтобы толще казаться. Они ищут щуплого татарина, а я теперь вроде как упитанный.

Иван скептически хмыкнул.

— А если все-таки задержат?

— Тогда и думать будем, что делать — неопределенно ответил я.

— Тогда будет поздно, — подарил он мне очередную сентенцию. — А с Юлией Давыдовной как ты собираешься поступить? Ты ею нынешней ночью очень интересовался!

Действительно, про эту очередную докуку я позабыл.

— У нее теперь вольная, как-нибудь устроится. Давай я твоей Варваре за постой заплачу, пусть она у нее здесь живет.

— Доброе утро, — сказал сам предмет разговора, неслышно входя в комнату. — Вы обо мне говорили?

— Да, вот Иван волнуется, чем ты будешь заниматься, когда мы уедем.

— А если я вами поеду? Мне в Питере оставаться нельзя, не зря же меня Сильвия Джулиановна на волю отпустила.

— Это из-за генерала Кутасова?

— Не могу я больше жить старой жизнью, — не ответив на вопрос, неожиданно сказала она. — Пора и о душе подумать.

— Понятно, — после долгой паузы подытожил я, — значит, ты хочешь начать новую жизнь.

Ситуация в очередной раз непредвиденно осложнилась. Теперь на меня свалилась еще и морально возрождающаяся личность.

— Может быть, тебе белошвейкой стать? — с надеждой спросил я, — у меня есть знакомый портной, мы с ним договоримся.

— У меня слабое зрение, — ответила она, — я шить не смогу.

— Тогда тебе нужно выйти замуж, — решил я проблему, невольно глядя на ее капот, скрывающий под широкими складками роскошное тело. — Подыщем жениха…

— Я дала Господу обет больше не грешить плотью.

— А… — невольно протянул я, теперь понимая ее непонятную для меня сдержанность. — Ну, тогда я не знаю, что делать. Если только гувернанткой в имение. Ты ведь по-французски хорошо знаешь?

— Да и музыке обучалась, только кто меня в гувернантки возьмет?!

В этом она была права, ни одна нормальная женщина и на выстрел не подпустит ее к мужу. А пойти воспитательницей детей к вдовцу тоже нельзя, тотчас начнет приставать. Надо сказать, что от Юли и сейчас, после того, что она сказала о своем обете, исходила такая мощная сексуальность, что пробирала меня даже с похмелья.

— Ты твердо решила больше никогда… ну, не быть с мужчинами?

— Я же сказала, что обет дала.

— А забрать его назад никак нельзя?

— Как это? — удивилась она.

— Ну, сама дала, сама забрала. Я думаю, что ты без мужчин быстро сама соскучишься.

— Никогда! — решительно подняла подбородок молодая женщина. — Не любы мне они! Скотство и грех! Я и к тебе, князь, душой прислонилась только потому, что ты был нежен ко мне,

— Так ты и от меня теперь шарахаешься.

— Ты ведь сам говорил, что жену любишь и хочешь быть ей верным!

— Говорил, — уныло подтвердил я, промолчав, что это ее в нашу первую ночь почему-то не остановило.

— Ладно, хочешь с нами ехать, поехали, только я не знаю, что тебе потом делать. У меня жизнь беспокойная, ни кола, ни двора. Да и уехать насовсем из ваших краев я могу в любую минуту.

— Знаю, Сильвия Джулиановна мне говорила…

— Что она говорила? — тотчас насторожился я.

— То, что ты не можешь жить на одном месте и человек не простой.

— А она не говорила, откуда такое про меня знает?

— Нет.

— Хорошо. Коли тебе с нами ехать приспичило, нужно и тебя в подорожную грамоту вписать.

Порядка получения подорожных документов я не знал и решил, что самое простое будет обратиться напрямую к мздалюбивому столоначальнику Рутепову. По дороге в полицейское управление, я обдумывал возможности выбраться из города, в случае если нарвусь на внимательного, добросовестного стражника. Тогда же и мелькнула мысль зря не рисковать, а выехать из Питера в женском платье.

В Городском полицейском управлении, как и давеча, наблюдалась активная суета. Туда и обратно сновали курьеры, чиновники носились с бумагами, отмахиваясь от докучливых посетителей.

Я входил в эту цитадель правопорядка безо всякой опаски: это, как мне казалось, было последнее место, где меня могли задержать. Здесь всем было недосуг не только работать, но и смотреть по сторонам. К тому же оперативными разработками занимались филеры и низшие чины, а не цвет полицейского департамента.

• Предыдущая
• 41/68
• Следующая