Боги не дремлют - Шхиян Сергей - Страница 15
- Предыдущая
- 15/67
- Следующая
Пока сохло платье, от нечего делать, я развязал несколько пачек с бумагами. Виктор Абрамович, видимо, из экономии писал на самых разных клочках, причем, плохо очинёнными перьями и такими мелкими буквами, что в полутемной избе прочитать его письмена оказалось невозможно, весь текст сливался. Я даже подошел к окну, но и там света не хватило. Так что ничего из великого наследия почерпнуть мне не удалось. Пришлось оставить великие рукописи другим более пытливым исследователям.
Кучер Пузырева, пожилой мужик по имени Герасим, после похорон хозяина мрачно заявил, что лошади у нас плохие, вот-вот падут и дальше он ехать отказывается. Даже пара стаканов водки за помин души барина, не примирил его с суровой прозой жизни, и свою жесткую позицию он не смягчил. Когда я, не поверив ему на слово, сам осмотрел их кляч, вынужден был признать, что он полностью прав. На таких одрах ни то, что до Казани, было не доехать и до соседней Москвы.
Встал вопрос, что делать дальше. Ситуация складывалась для вдовы очень не простая. В Москву ей было возвращаться некуда, к тому же слишком опасно. Несмотря на то, что там еще стоял десятитысячный французский гарнизон, по слухам, не прекращались грабежи и пожары. В имение было не пробраться, разве что идти туда пешком. Похоже, у нее остался один выход, до скорого смертного часа бродить по стране с французской армией.
С момента обнаружения хладного тела Пузырева, мы с ней толком не разговаривали. Сначала искали для усопшего место упокоения, потом договаривались со священником, его служками… Как обычно бывает, похороны для близких превращаются в тяжкое испытание и требуют много сил и нервов. Только теперь, когда мы одни остались в избе, настал подходящий момент обсудить наши перспективы.
– Мадам Матильда, – спросил я, благо теперь мы могли свободно изъясняться по-русски, – что вы намереваетесь делать дальше? У вас есть какие-нибудь родственники?
– Родственников у меня нет, – кротко ответила, – моя мать умерла, а отца своего я никогда не знала. Надеюсь, вы не оставите меня своим покровительством!
Я посмотрел на нее совсем другими глазами, чем прошедшей ночью, когда наши руки случайно соприкасались, и почувствовал себя в ловушке.
– Да, конечно, как можно оставить, – невнятно пробормотал я, – только что нам теперь делать?
– Поедем в наше имение, – как о деле решенном, объявила она. – И там подождем, пока кончится война.
– Где это ваше имение и на чем мы туда поедем? На палочке верхом?
– Наше имение вблизи города Брянска Орловской губернии, до него совсем близко, всего верст четыреста, а лошадей мы достанем.
Она говорила так уверено, как будто все знала наперед, и никаких, даже незначительных внешних препятствий, вроде войны, просто не существует. Меня такие беспочвенно самоуверенные люди раздражают. Однако я спорить не стал, только пожал плечами.
– Теперь, когда бедного Виктора больше нет с нами, – промокнув платочком глаза, сказала она, – мне придется все решать самой. Конечно с вашей помощью. Вы в лошадях разбираетесь? Барышники такие плуты, всегда норовят обмануть.
Я собрался поинтересоваться, где это она здесь собирается отыскать лошадиных барышников, но не успел. В дверь поповского дома ударил тяжелый сапог завоевателя, она с грохотом распахнулась, и в горницу ввалились красные уланы второго гвардейского полка Великой армии. Мы от неожиданности вскочили. Непрошенных гостей было четверо и с первого взгляда стало понятно, что они пьяные в стельку.
Увидев в русской избе пехотинца и хорошо одетую женщину, они очень обрадовались. Я их оптимизма не разделил и встал так, что бы нас отделял стол. Мой маневр остался незамеченным, потому что все внимание оказалось, сосредоточено на даме и ларце. Вперед вышел юный корнет. Он был невысокого роста, стройный и еле держался на ногах.
– Мадам, – обратился он к Матильде, – мы рады вас приветствовать. Надеюсь, вы понимаете по-французски?
– Я тоже рада вас видеть, господа, я француженка, – ответила вдова. – Прошу садиться.
Встреча с соотечественницей очень обрадовала уланов, они начали расшаркиваться, потом, оставив свои пики и мушкетоны у входа, чинно прошли в горницу и расселись по лавкам. Я, как обычно, молчал, что бы не вызывать вопросов своим произношением.
– Вы, я вижу, тут не одна, – продолжил тот же корнет, покосившись на меня. – Надеюсь, кавалеристы окажутся не хуже пехоты! Ненавижу пехоту! – добавил он, смерив меня наглым взглядом.
Товарищи поддержали его кивками и легким рычанием. Это был прямой вызов, но я промолчал, не зная, что предпринять, Устраивать сразу же драку за «честь рода войск», было бы, по меньшей мере, неразумно. Все страсти легко погасила Матильда. Она очаровательно улыбнулась, и неожиданно для меня сказала:
– Знакомьтесь, мосье, это мой брат!
Суровые лица сразу расцвели улыбками. Брат, а не соперник их, кажется, устроил. Мне же было непонятно, как Матильда сможет объяснить, что ее брат плохо говорит по-французски, да еще с русским акцентом. Оказалось, что она учла и это:
– Мой дорогой Жан лечится здесь после тяжелого ранения в голову, он бедняга совсем не может говорить…
Уланы сочувственно на меня посмотрели и отдали честь. Теперь нужно было как-то продолжать игру, но я со своей, немотой оказался выключен из общего действия. Руководство взяла на себя Матильда. Она улыбнулась корнету, и сразу взяла быка за рога:
– Господа, у меня в карете есть вино, не хотели бы вы отметить наше знакомство?
Ответом, как нетрудно догадаться, был всеобщий восторг. Война и ненависть к пехоте были забыты, впереди был праздник и возможные плотские радости. На предложение, от которого не сможет отказаться ни один уважающий себя воин, был один общий ответ:
– Виват женщины и Франция!
Я был не в меньшем восторге, чем уланы. Матильда была великолепна. Такому артистизму и находчивости можно только завидовать. Тотчас два рядовых кавалериста под ее командой отправились за провиантом, а корнет с вахмистром устроились за столом. Я как младший по званию сел последним. Теперь, когда с женщиной все определилось, героев русского похода интересовал исключительно таинственный ларец. Они уставились на него как кот на сметану. Доблестные воины, не скрываясь, перемигивались и подталкивали друг друга локтями, потом вахмистр, не выдержав неизвестности, спросил:
– Эта шкатулка принадлежит мадам?
Я кивнул и открыл крышку ларца. Оба привстали с лавок и вытянули шеи, надеясь увидеть несметные сокровища. Увы, там были только рукописи покойного Пузырева.
– Ce sont des papiers, tout simplement, – разочарованно сказал вахмистр, теряя к ларцу всякий интерес.
Несколько минут мы сидели молча. Французов в тепле начало развозить, однако корнет сумел взять себя в руки и даже проявил ко мне вежливый интерес:
– Куда тебя ранили, товарищ?
Я приподнял волосы со лба и показал недавний сабельный шрам. Он произвел впечатление, корнет сказал соответствующую случаю банальность и сочувственно похлопал меня по плечу. На этом разговор застопорился, и мы молча ждали возвращения Матильды. Наконец она появилась, вместе со своей очаровательной улыбкой. Следом за ней уланы внесли две корзины с припасами. Я даже не знал, что у Пузыревых в карете был целый винный погреб. Радостно возбужденные солдаты расставили на столе бутылки. Только теперь я понял, что задумала француженка. Такое количество спиртного сбило бы с ног не то, что французских кавалеристов, даже русских сапожников.
Вдова тотчас развила бурную деятельность, нашла у батюшки в буфете несколько керамических кружек и мисок, начала сервировать стол. Уланы ей помогали. Наконец все было готово. Матильда попросила меня откупорить несколько бутылок русской водки, и, вполне в традиции своей новой родины, до краев наполнила кружки, Французы благосклонно за ней наблюдали, еще не представляя, какие их ждут испытания.
– Я хочу выпить за мадам, – начал было корнет, но дама перебила его.
– За меня выпьем позже, сначала мосье, я предлагаю тост за нашего великого императора! – сказала она, вставая. – Виват, император Наполеон! Пьем до дна!
- Предыдущая
- 15/67
- Следующая
