Клошмерль - Шевалье Габриэль - Страница 29

• Предыдущая
• 29/79
• Следующая

– Конечно, такого, Адель.

– И я думаю, что всякий, кто с ней повенчается и возьмёт малютку, – натурально, если это его работа, – не так уж и прогадает.

– Верно, Адель, не так уж.

– Ты славный парень, Клодиус.

– Вы добрая женщина, Адель.

– Это я по поводу Розы.

– Да и я по поводу Розы.

– Так, значит, ты приехал, Клодиус.

– Значит, приехал, Адель.

– Тем лучше для Розы.

– Может, лучше, а может, и нет…

– Это я к тому, что она должна родить, а ведь всё-таки неприятная штука, когда девушка рожает малыша и не может объяснить, как это у неё получилось. Ну раз уж ты здесь…

Клодиус Бродекен, продолжая говорить, положил рядом с бутылкой 45 су. Он взял свой берет, солдатскую сумку и поднялся.

– Ну что ж, до скорого, Адель! – сказал он.

– Что ж, до скорого, Клодиус! Раз уж ты воротился, значит, мы снова свидимся.

– А как же иначе, Адель! – ответил Клодиус Бродекен, направляясь к двери.

«Вот чертовщина!» – думал Клодиус Бродекен, шагая по главной улице городка. Он был настолько погружён в свои мысли, что шёл, никого не замечая.

«Роза беременна! Вот чертовщина!» Эти мысли не покидали его ни на минуту. Он забыл о своих повадках щеголеватого вояки и о достоинстве ефрейтора горных стрелков. Теперь он шёл, как парень с обыкновенными солдатскими икрами, состряпанными весьма неумело. Да, это уже не были самые прекрасные икры во всех армиях мира, икры, старательно наверченные заранее, в вагоне поезда, за две остановки до Клошмерля.

«Вот чертовщина!» Он забыл даже заглянуть в табачный магазин, чтобы купить сигареты и поздороваться с г-жой Фуаш, которая всегда льстила молодым людям, говоря, что только курильщика можно считать настоящим мужчиной.

Беременная девчонка на руках! Вот так новость! Всё это может плохо обернуться из-за стариков Биваков и Бродекенов, которых давно уже рассорила старая история с переделом земли. Клодиус Бродекен был так взволнован, что забывал отвечать на приветствия. Он прошёл, ничего не видя, мимо Фаде, продавца велосипедов, которому пришлось хлопнуть его по плечу:

– Здорово, парняга! Оказывается, ты меткий стрелок!

– Вот чертовщина! – только и сказал Клодиус Бродекен. Ему так и не удалось найти другие слова, и он отправился далее, по направлению к главной площади. Здесь он задержался, так как решил побродить под каштанами. Голова его была полна «чертовщиной», которая звучала, как раскаты грома, и плотной пеленой застилала будущее. Наконец, его осенила идея: лучше всего поговорить обо всём с матерью. Он снова пустился в дорогу, направляясь к родному дому.

– Это ты, сынок?

– Это я, матушка.

– Да ты теперь просто кровь с молоком, мой мальчик! Уж поздоровел – так поздоровел, скажу я тебе.

– Да, я вроде бы и впрямь поздоровел. Это всё из-за гимнастики.

Они беседовали в кухне, где матушка Бродекен чистила картошку и нарезала порей, собираясь готовить суп. Она расцеловалась с сыном и снова принялась за стряпню, не прекращая разговора.

– Ты приехал нынче, сынок?

– Нынче, матушка. Пришёл прямо с вокзала.

– Ты приехал в самый раз, сынок. Я говорю «в самый раз», потому как мы совсем уж собрались тебе написать. Хорошо, что так и не собрались, – ведь ты и без того приехал. Потому-то я и говорю: ты приехал в самый раз.

– А о чём же таком вы собирались мне написать?

– Да о разных сплетнях, которые ходят по городу. Ты ни с кем не разговаривал по дороге?

– Говорить-то говорил, да только о разных пустяках.

Наступило время побеседовать обо всем начистоту, и Клодиус Бродекен это отлично понимал. Он понимал, что удобнее всего поговорить сейчас, пока не собралось всё семейство. Оно должно было сойтись с минуты на минуту, а Клодиус всё ещё не знал, как начать разговор, и мысленно отыскивал способы прямого перехода к делу. Стенные часы отстукивали время, раскачивая за стеклом футляра блестящий позолоченный диск маятника. Время текло, движимое системой скрипящих зубчатых колёсиков. Над полкой, где стояла корзина со сливами, кружилось несколько ос, их жужжание действовало на нервы. У матери был вид человека, который обо всём уже знает. Значит, она должна начать первой. Адриенна Бродекен и её сын стояли спиной друг к другу (в таком положении удобнее всего говорить о серьёзных вещах). Она была всё ещё занята сортировкой овощей, а он думал только о Розе, изыскивая способы начать разговор. И вдруг, не поворачивая головы, мать спросила неторопливым голосом, в котором не было и тени злости:

– Так это ты, Клодиус?

– Что я?

– Это ты обрюхатил Розу?

– Может, и не я.

– Да скажи ты толком, приколол ты её или нет?

– Да, я её малость приколол этой весной.

– Так что, может статься, это твоя работа?

– Может, и моя.

Тут они замолкли и предоставили слово стенным часам, которые продолжали отсчитывать секунды, делая это с одинаковой быстротой и в дурные дни, и в хорошие. Осы чересчур осмелели. Мать отогнала их тряпкой и вздохнула:

– Нынешним летом полным-полно этих гадостных тварей.

Потом она снова спросила:

– Так что, ты хочешь повенчаться с Розой?

Клодиус Бродекен не любил отвечать на вопросы. Он предпочитал задавать их сам. Эту черту он унаследовал от своего отца, Оноре Бродекена, который отвешивал свои слова так же тщательно, как пережёвывал пищу. Клодиус спросил:

– А вы как бы хотели?

Адриенна Бродекен ко всему приготовилась заранее. Это доказывала быстрота её ответа.

– Если ты такое задумал, так я возражать не стану. Твоя Роза могла бы к нам перебраться и подсобила бы мне по дому. Работы хватит на двоих, а у меня уже не та прыть, что раньше.

– А отец? Что он об этом думает?

– Что ж, он не прочь пойти на это дело, если старый Бивак даст за Розой виноградник на солнечном склоне.

– Ну а Биваки? Не слыхали, чем там они дышат?

– Давеча у нас тут был кюре Поносс. Можешь не сомневаться: он уже стакнулся с Биваками. Он сказал отцу, что, мол, надобно тебе и Розе всё уладить с боженькой. Но Оноре не дал заговорить себе зубы. Он ему сразу сказал: перво-наперво утрясём дела у нотариуса, а с боженькой всё образуется само собой. Навряд ли Биваки станут ссориться с господом богом из-за какого-то виноградника. В деле с твоей женитьбой, сынок, надобно во всём положиться на отца. У него всегда котелок варил на славу.

– Я поступлю, как вы захотите, матушка, – сказал Клодиус.

Наметив план действий, Адриенна Бродекен, наконец, обернулась и посмотрела на сына.

– По правде говоря, – сказала она, – ты не так уж промахнулся, мой мальчик! Нельзя сказать, чтобы отец был недоволен. Маленькая Роза так влипла, что старому Биваку придётся выпустить из рук свой виноградник. Твоя Роза – миленькая девчушка, а у старых Биваков много добришка нажито. Нет, ты ничуть не промахнулся, Клодиус!

Мать сказала правду: отец совсем не был рассержен. Зайдя в комнату, он строго сказал Клодиусу:

– Ну и номера же ты откалываешь, чёртов задиралыцик юбок!

Но на его лице, выдубленном ветрами и солнцем, проглядывало удовлетворение, ещё резче обозначившее его морщины. Размышляя об отличном винограднике на солнечном склоне, о винограднике, который вскоре должен будет перейти от Биваков к Бродекену, он вынужден был признать, что минутное наслаждение может дать больше, чем целая жизнь в труде. Вот и верь после этого разным поповским басням! Понятное дело, священники говорят о небе, чтобы навести порядок на земле. Так-то. Да и есть ли виноградники на небесах? Пока суд да дело, мы приберём к рукам участочек старого Бивака, раз уж нам представился такой случай. Ещё неизвестно, кто больше виноват – Клодиус или Роза? Бесполезно ставить такие вопросы. Дело мальчишек склонять девчонок к греху, а дело девчонок блюсти себя. Тем не менее, как человек предусмотрительный, Оноре Бродекен не пренебрегал никакими возможностями: он полагал, что было бы лучше иметь небеса на своей стороне, и рассчитывал накрепко затянуть кюре в свою игру. Надеясь округлить в недалёком будущем владения семейства Бродекенов он готов был даже стать расточительным.

• Предыдущая
• 29/79
• Следующая