На острие луча - Шепиловский Александр Ефимович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/52
• Следующая

— Батюшки! — проскулил он. — Коллеги, бумаг-то нет. Сгорели они.

Толкаясь, мы заглянули внутрь. На полках лежали три пухлые стопки пепла, сохранившие прежнюю форму бесценных бумаг.

— Похоже на вредительство, — изрек Марлис.

— А по-моему, это проделки профессора, — сказал Кнехт. — Неспроста он бука такой. Все окутал тайной. И сжег-то по-хитрому. Без доступа воздуха.

— Никто ничего не сжигал, — возразил я.

Марлис махнул рукой.

— Ну, Фил опять понес.

Хотел я плюнуть на все и уйти, но сдержался.

— Послушайте и постарайтесь понять. Профессор держал в тайне свои работы. Вы только знали, что они очень важны, не более. Мне удалось проникнуть глубже, о многом догадаться, почувствовать интуитивно. Профессор работал над передачей человека по радио.

— Скажи, как толково объяснил.

— Человек, грубо говоря, прежде всего физика и химия. Возьмем вас, Марлис, и используем ваши ткани в этом пространстве как модель, как матрицу и будем посылать информацию об их атомарном и энергетическом устройстве в другой «кусок» пространства, можно в соседнюю комнату, можно и на Юпитер. Там из «местных» атомов будет созидаться такой же Марлис.

— То есть робот?

— Об этом надо узнать у профессора.

— Сказки, — проворчал Марлис.

— Расскажи питекантропу о принципе работы телевизора, он обязательно ответит так же.

Марлис побагровел, но смолчал.

— Профессор допустил ошибку, — продолжал я. — Бумаги сожжены, но не огнем. Они истлели в силовом поле, поскольку сейф связан сигнализацией с этим генератором. Штиблеты и расческа синтетические, поэтому в четвертое измерение не попали. Почему именно — загадка. Аппараты помогли бы нам кое в чем разобраться, но боюсь, что они тоже сожжены. Попрошу снять крышки, люки и убедиться в этом.

Марлис первым бросился к аппаратуре. Как я и предвидел, все внутреннее оборудование, хаос проводов, печатные схемы, реле, датчики — все истлело.

— Дело серьезное, — мрачно сказал начальник «второй». — Профессор исчез, ухватиться не за что. Мы в тупике. Выхода нет.

— Выход есть.

— Говори, Фил, скорей говори.

— Не догадываетесь? Увидеть прошлое.

— А! Опять за старое.

Я попытался убедить их:

— Отраженный свет уже умчал в пространство изображение листков, где есть формулы и схема. Нужно догнать это рассеянное изображение, сфокусировать его и прочитать, переписать, а проще сфотографировать. И я уверен, эти бумаги помогут нам найти профессора.

— Белая горячка! — негромко, но чтобы все услышали, сказал начальник «второй».

Захлебываясь, Марлис что-то зашептал на ухо Кнехту. Тот согласно закивал головой. Стоило ли с ними разговаривать дальше? И я правильно сделал, молча покинув лабораторию. Хватит!

Я шел и возмущался, раздумывая о недальновидности некоторых людей, не верящих в торжество науки и разума, об их скептицизме и невежестве.

Размышляя таким образом, я невольно подумал, а как практически осуществить этот небывалый эксперимент, как обогнать свет? Не погорячился ли я? Не хватало еще оказаться хвастуном.

И вот я дома. Просторные светлые комнаты, чистый здоровый воздух всегда располагают к работе. В одной наглухо изолированной комнатушке стоит большой, окутанный паутиной проводов агрегат. Для непосвященного человека — океан загадок. Но я-то отлично знаю свое детище — ядерный микроскоп, или, как я его называю, ядроскоп.

С детства я мечтал проникнуть в микромир, увидеть эти кирпичики мироздания, отдельные атомы, их ядра и прочие элементарные частицы. Можно все знать, ясно представлять, но, не увидев своими глазами, нельзя в полной мере судить о вещи или явлении.

Над созданием ядроскопа пришлось основательно подумать. Сколько было бессонных мучительных ночей — не перечесть. Говорят, что большие задачи под силу организованным, сплоченным коллективам. Согласен. Я не возвеличиваю себя, честное слово, но я не виноват, что мне удается одному справиться с ними. Я знаю, что энциклопедический ум, способный на крупнейшие открытия во многих отраслях знания — явление фантастическое. Я ни в коей мере не считаю себя таким и тем не менее занимаюсь медициной и математикой, историей и физикой, ничего не путаю и делаю скромные открытия. Жаль, что их никто не признает. Как однажды возразил Марлис: «Сумасбродные идеи». И что особенно обидно, даже исчезнувший профессор как-то заметил: «Фил или чудо-гений, или обыкновенный чудак. Склоняюсь к последнему».

Я постепенно замкнулся в себе и хоть бессистемно, зато увлеченно трудился дома. Совсем недавно моя мечта увидеть атомы превратилась в действительность. Обычные световые лучи и даже гамма-лучи меня не устраивали: как ни коротки их волны, все же по сравнению с атомом они выглядят гигантами. Поэтому я на помощь призвал тяготение, сверхкороткие волны которого мне удалось превратить в видимый свет.

Сейчас, после ухода из лаборатории, я остался одинок, но это не очень расстроило меня. Привык уже. Правда, изредка становилось скучновато, хотелось поболтать с кем-нибудь о пустяках, посмеяться и вспомнить детство. С соседями — дядей Кошой и тетей Шашей — я особенно дружбы не водил, да и они ко мне влечения не испытывали.

Не спеша, жуя вчерашнюю брынзу, я смотрел в потолок и думал о профессоре. Как быть?

В дверь осторожно постучали. Я проглотил брынзу и, накрыв тарелку полотенцем, разрешил войти.

Средних лет женщина, прилично одетая, переступила порог.

— Я ищу Фила, — робко сказала она.

Я подал ей стул, усадил и вдруг заметил, что глаза ее наполнились слезами. В полном недоумении смотрел я, как она вытирает их платочком, и не знал, что делать. Наконец она справилась со своим волнением и сказала:

— Я Лавния, супруга профессора Бейгера. Я заклинаю, я умоляю вас! Помогите вернуть мне мужа, а детям отца.

— Но почему вы обращаетесь ко мне?

— Ах, я в таком состоянии, что цепляюсь за соломинку. Я только что была в учреждении, но там никто ничего не знает. Все в замешательстве. Марлис сказал, что, якобы, вы можете спасти профессора. Помогите! Я так несчастна!

Из фарфоровой фляги я плеснул в стакан яблочного сока.

— Выпейте. Вы просто не заметили иронии в словах Марлиса. Но я действительно говорил, что Бейгера можно спасти. И знаете, я займусь этим. Да, займусь!

Не знал я тогда, какие неимоверные трудности и смертельные опасности возникнут на моем пути.

— О, вы благородный человек! — встрепенулась Лавния.

— Я просто человек. Скажите, вы в курсе работ профессора?

— Нет. Физикой не увлекалась и жалею об этом. Я модельер по части одежды.

— Но, возможно, Бейгер что-нибудь говорил? Порой даже одна фраза много значит.

— В домашней обстановке он о своих заботах молчал. Подолгу засиживался у себя в кабинете, все писал, чертил. Вот со старшим сыном иногда беседовал, доказывал ему что-то, объяснял, но из их бесед я не понимала ничего. Мой бедный мальчик! Уже две недели, как он сорвался с гимнастического снаряда, с брусьев. В больнице лежит с сотрясением мозга. От него сейчас тоже ничего не узнаешь. Несчастье за несчастьем! Скажите правду, где Бейгер? Его не похитили?

— Разумеется, нет. Вы все узнаете, когда я сам уверюсь в своих предположениях. Вот еще что. У профессора сохранились его бумаги?

— Никаких. Все написанное он уносил в учреждение, а брошенные в корзину черновики я сразу же сжигала после его ухода. Кто же знал, кто? И сегодня вот сожгла.

— Да-а! Ну ладно. Оставьте мне адрес. Я зайду к вам. И будьте спокойны.

После ухода Лавнии я доел брынзу, запил соком и прилег на кушетку. Значит решено. В космос. Со сверхсветовой. Работы впереди — я только зажмурился и покачал головой. С чего начинать?

И тут я почувствовал острую необходимость иметь близкого друга и помощника. В космосе безусловно веселее вдвоем, а главное, работа по подготовке пошла бы быстрее.

Помощник нужен идеальный, беспредельно верящий мне. Но где найти такого? Я вспомнил сотрудника, поступившего в лабораторию незадолго до моего ухода. Утром я его подкараулил у входа в учреждение, отозвал в сторону и для начала поинтересовался, есть ли сдвиги в поисках профессора.

• Предыдущая
• 3/52
• Следующая