На острие луча - Шепиловский Александр Ефимович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/52
• Следующая

Очнулся я как от укола тысячи иголок. По телу неприятно «бегали мурашки». На миг я потерял вес и вдруг почувствовал толчок. По-прежнему темно. Но вот показался бледный, красноватый свет. Он разрастался, становился ярче, больше. Он нес нам избавление. Значит, нас вытащили и вместе с рудой отправили в доменную печь. Вот уж никогда не думал, что судьба забросит меня в домну!

— Квинт, очнись! — орал я. — Спасение! Квинтушко!

Но Квинт молчал.

Кокс, продуваемый снизу горячим воздухом, все тепло отдавал руде. Она уже смягчилась и постепенно, нехотя разжимала свои объятия, пока, обессилев, совсем не расплавилась. Пальцы хватали вязкую массу железа, глаза искали Квинта, но кроме однотонного слепящего оранжевого света я ничего не видел. Где-то рядом был Квинт. Я до хрипоты окликал его. Неожиданно, будто ничего серьезного не произошло, раздался его спокойный голос:

— Хорошо здесь, красиво! Кажется, я переутомился и немножко вздремнул.

Мне хотелось обнять его.

— Как голова? — спросил я.

— В порядке, если понадобится, могу еще постоять на ней. Опыт есть. Но я не пойму, где мы находимся.

— В доменной печи.

— А-а, — он это принял как должное.

Мы уже плавали в железной каше из кокса и железа. Смесь, обогащаясь углекислым газом, образовывала чугун. В нем утонуть мы не могли, но проваливались, как в топь. Найдя друг друга, радостные и довольные, мы уселись, на одну треть погрузившись в чугун, в относительно спокойном месте.

Вынужденное испытание скафандров на жаропрочность закончилось успешно. Температура внутри была строго постоянной — плюс двадцать градусов. Настала пора подумать, как выбраться из печи. В отверстие для выпуска чугуна — летку — мы не пройдем, в летку для выпуска шлака — тоже. А если бы даже и прошли, я бы отказался, зачем делать какого-нибудь сталевара заикой. Нужно было поторапливаться. Печь скоро опять начнут загружать. Мы нащупали скобы, вделанные в шамотную кладку печи, и начали подниматься наверх. Клокочущая масса осталась внизу, и мы уже в пламени могли различать отдельные скобы и кирпичи. Чем выше, тем становилось яснее и я без труда увидел лезшего за мной Квинта. Выбраться через засыпной аппарат мы не рискнули. Он был плотно прикрыт конусом, в случае же его открытия на нас бы обрушилась лавина кокса и увлекла за собой. Выход один — через дымовую трубу, но прежде чем добраться до нее, нужно было преодолеть тяжелое препятствие. Горючий колошниковый газ отводится по трубе к подножию кауперов и, проходя через них, нагревает каналы, по которым затем пропускают воздух, направленный в домну. Мы страшно торопились, пока не перекрыли дымовые задвижки. Устали смертельно. Тридцать метров вверх по запутанному лабиринту, столько же вниз и так два раза, да еще в темноте. Но все-таки успели проскочить в последний момент, когда задвижка уже закрывалась. Тут мы не сговариваясь, как скошенная трава, рухнули и уснули.

Отдохнувшие, но сгорающие от жажды, мы проделали заключительный этап: влезли по внутренним скобам на трубу, и даже не взглянув на открывающуюся панораму, спустились на землю.

У открытого крана водопровода Квинт налил прикованную к нему цепью кружку воды и, облизывая пересохшие губы, протянул ее мне. Я великодушно отказался: «Пей! Пей!». Торопясь утолить жажду, он быстро поднес кружку ко рту, но она ударилась о шлем. Вода выплеснулась. Подошедший рабочий ахнул от изумления, а мы, не обращая на него внимания, принялись отвинчивать шлемы. Рабочий видел, как наши руки лихорадочно повторяли одни и те же странные движения вокруг головы. Мы уже напились и ушли, а он все стоял на месте.

Усталые и голодные, возвращались мы домой, но внутренне ликовали: скафандры выдержали, не подвели.

Спать, спать. Мне мысленно рисовалась кушетка, которую я издавна предпочитаю кровати.

Поднимаясь по лестнице к себе, мы увидели в коридоре паренька. Чистенький, в светлом костюме, он, видимо, кого-то ждал.

— Скажите, а где здесь квартира два? — спросил паренек. — Номеров нет, дверей много, запутаться можно.

— Я в ней живу.

— Вы? Так это вы?

— Это он, — сказал Квинт. — А это я.

— Вы, Фил, вы спасаете моего отца.

— Бейгера?

— Да. Я Тоник.

Мысли о кушетке вмиг вылетели из моей головы. Спать расхотелось.

— Вот ты, оказывается, кто. Проходи, Тоник. Очень рад. Познакомься — это Квинт, помощник мой.

— Квинтопертпраптех, — гордо представился Квинт. — Бывший фараон.

Последняя фраза пролетела мимо ушей Тоника. Он, видно, волновался.

Я пригласил его к себе.

— Ну, садись, Тоник. Ты, конечно, в курсе всех дел.

— Мама все рассказала.

— Значит, повторяться не буду. Отлично. В кабинете твоего отца в астрономическом каталоге я нашел схему планетной системы звезды Ригель. Она знакома тебе?

— Да, это папа рисовал. Он говорит, что Землю в доисторические времена посетили разумные существа, не похожие по облику на человека, и оставили о себе память — макет нашей галактики. Они прилетели из центра галактики от звезды… названия у нее нет, просто шифр, кажется, 1CB-135, точно не помню. Папа предполагает, что пришельцы на Земле жить не могли, для них здесь низкая температура, ядовитая атмосфера, малая сила тяжести, что вообще излучение Солнца для них губительно. На макете Земля соединена с девятой планетой от Ригеля тонкой точечной линией, и на этой планете при сильном увеличении были заметны какие-то непонятные знаки. Папа их расшифровал и получил основные данные об этой планете. Он даже условно назвал ее ПНЗ. Похожая на Землю, значит. Сокращенно.

Квинт на кухне гремел посудой, плескал водой и, наконец, вышел с тремя тарелками дымящейся каши и поставил их перед нами.

— Мы голодные, как рабы Хеопса, — сказал он Тонику и набросился на свою порцию.

Я отодвинул тарелку.

— Но, может, пришельцы с Ригеля?

— Кто пришел? — не понял Квинт. — Где они?

— Подожди, потом узнаешь. Так не с Ригеля ли?

— Нет. Точечная линия начинается от звезды 1CB-135, точнее от ее единственной планеты. Линия эта захватывает много планет, значит, на них пришельцы останавливались, но обозначений на планетах нет. Кончается линия на Земле. Пришельцы, оказавшись среди людей каменного века, поняли, что цивилизация здесь неизбежна и оставили макет, специально сделав на девятой планете Ригеля символы. Тем самым они сообщают, что она похожа на Землю, что на ней есть жизнь, подобная нашей, там даже была изображена контуром человеческая фигура. Может, они еще что оставили, мы не знаем.

— Неизвестно. По словам отца это стекловидный прочный чечевицеобразной формы монолит метров трех в поперечнике с вкрапленными в него точками звезд и планеток — пылинок. В общем, точная копия нашей галактики. Мне было мало лет, когда папа изучал макет. Он для этого улетал куда-то на самолете.

— Боже! Такая ценность, и человечество о ней ничего не знает! Что это за средневековый церковник, что за сумасшедший держит у себя уникальный документ, принадлежащий всем. Где этот негодяй?

— В царство Анубиса его! — подхватил Квинт и отбросил ложку.

— Папа говорил, что с человеком, у которого находится макет, они вместе учились. Человек тот заносчив и высокомерен. У папы тоже характер нельзя назвать мягким. Потом у них что-то случилось, они крупно повздорили. Папа позже хотел его найти, но безуспешно. Откуда у него взялся макет, не знаю.

— Ты видел его? Человека?

— Приходилось. Помню, что у него квадратный подбородок, пятнистый нос и всегда он был в темных квадратных очках. И имя его — Ужжаз.

— Да-а. Ты ешь, Тоник, не смотри на меня.

— Спасибо, я сыт. Папа был уверен, что на той планете сейчас цивилизация примерно нашего уровня. Он хотел воссоздать на ПНЗ самого себя, то есть такую же самоуправляющуюся систему, которая вошла бы в контакт с обитателями той планеты и организовала бы связь с Землей. Это вроде он был бы сразу и там и здесь, но там, конечно, был бы, собственно, не он, а лишь созданная на основе информации об атомном и энергетическом устройстве тканей организма его модель с определенным временем существования. Я путанно говорю?

• Предыдущая
• 21/52
• Следующая