Талисман отчаянных - Бенцони Жюльетта - Страница 26
- Предыдущая
- 26/70
- Следующая
Как же хорошо было в этой старинной деревенской церкви! До чего трогательно взирали на прихожан неуклюжие позолоченные фигуры святых за алтарем! Все они напоминали аббата Турпена, который сейчас повернулся к горстке верующих и благословлял мужественные души, пришедшие помолиться, несмотря на непогоду. Все прихожане дорожили утренней мессой, как дорожила ею План-Крепен, торопясь в шесть часов утра в собор Cвятого Августина и возвращаясь оттуда с ворохом новостей квартала Монсо. Но, похоже, здесь новостями не делились, а может, их и не было в горной деревушке.
Благословив паству, аббат Турпен хотел было вернуться в ризницу вместе с мальчиком-хористом, который помогал ему во время службы, и тут заметил маркизу. Он удивленно поднял брови, кивнул в ответ на ее молчаливую мольбу, дав понять, что сейчас подойдет к ней. Подошел, помог маркизе сесть, решив, что старушке трудно стоять на коленях, а сам сел рядом.
– Я понял, что вы хотите поговорить со мной… без свидетелей, что совсем нелегко в замке, да и тут тоже, потому что люди приходят и уходят, как на мельнице.
– Так оно и есть, хотя наша дорогая Клотильда – сама деликатность.
– И поэтому позволила вам прийти сюда одной. Ну так воспользуемся ее деликатностью. Чем я могу вам помочь, кроме своих молитв о скорейшем возвращении мадемуазель дю План-Крепен?
– Устройте мне встречу с Гуго де Хагенталем! Я видела, как вы с ним разговаривали, и поняла, что вы с ним в дружбе.
– Мы связаны больше, чем дружбой. Колючий молодой человек раним и несчастен…
– Охотно вам верю и прошу мне поверить, что я не желаю доставлять ему никаких неприятностей. Он пообещал моему племяннику помочь в поисках Мари-Анжелин, и мне хотелось бы услышать, удалось ли ему хоть что-то о ней узнать.
– Мне известно, что он виделся с отцом, но ничего не знаю об их разговоре. Боюсь, как бы ответ не пришел нам, благодаря бредовым объявлениям, которые развесили у нас по городу и в предместьях.
– Думаю, их уже сняли.
– Но свое черное дело они сделали, пробудили в людях дурные мысли, что таятся порой в голове, даже самых достойных.
– Сейчас уже развешиваются другие объявления. Они обещают награду в двадцать тысяч франков тому, кто доставит мадемуазель живой. И ничего, если она мертва.
Глаза монаха округлились.
– Значительная сумма. Она заставит людей задуматься или подтолкнет к действиям.
– Мы готовы заплатить сколько угодно, лишь бы План-Крепен вернулась к нам живой и невредимой! Время идет, а мы по-прежнему в неизвестности. Ничего не сдвинулось с места, и это меня пугает. Мне кажется, что покров молчания вскоре окончательно завуалирует драму. Ни мой племянник, ни его друг не могут здесь поселиться. У них своя жизнь, они очень заняты. Я – другое дело, я могу остаться жить и здесь, ожидая, когда присоединюсь к ней, если она ушла в мир иной. Моя жизнь позади, но даже я не могу сдаться без боя. Я хочу что-то сделать. Но что?
– Давайте подождем, может быть, новые объявления принесут нам какие-то новости. Оружие может оказаться обоюдоострым. Мы можем утонуть в потоке не слишком достоверной информации и начать гоняться за призраком по всему Франш-Конте. Но если я не ошибаюсь, среди ваших друзей числится главный комиссар уголовной полиции всей Франции. Что он думает о вашей истории?
– Сейчас ничего. Я знаю, что он нас не забывает, но в данную минуту он поглощен проблемами терроризма, о которых галдят газеты. Я даже не уверена, находятся ли по-прежнему в Понтарлье инспекторы Лекок и Дюрталь. Что-то их не видно.
Аббат Турпен не мог не улыбнуться.
– Надеюсь, госпожа маркиза, вам не обязательно видеть полицию в действии, чтобы быть уверенной, что она исполняет свои обязанности? Это… было бы слишком просто.
– Это было бы глупо! Не бойтесь слов. Но я все-таки возвращаюсь к своей просьбе. Я бы очень хотела поговорить с Гуго де Хагенталем!
– Я к вашим услугам, мадам!
Действительно, рядом с ними стоял Гуго де Хагенталь, но ни аббат, ни маркиза не заметили, как он подошел. Что было, впрочем, неудивительно, в церкви с толстыми стенами и узкими окнами из-за суровых здешних зим всегда царила полутьма, особенно в такие ненастные дни, как сегодняшний, так что человек в темном плаще был почти незаметен. Молодой человек слегка поклонился маркизе.
– Вы хотели поговорить со мной, и вот я перед вами, но не уверен, что могу вам хоть чем-то помочь. Я не знаю – и могу вам в этом поклясться, – где находится мадемуазель дю План-Крепен.
Госпожа де Соммьер внимательно смотрела в лицо молодого человека, скорее выразительное и величественное, чем красивое. Но никакое лицо, пусть даже королевское, не могло взять верх над «тетей Амели».
– И вы удовлетворены вашим незнанием?
– Я вынужден им удовлетвориться, так как нигде не смог напасть на ее след.
– Значит, надо прекратить поиски? Что означает, по-вашему, «нигде»?
– Во всех тех местах, где я мог надеяться хоть что-то узнать о ней. Начиная от монастыря Благовещения и кончая замком де Гранльё, принадлежащим барону фон Хагенталю.
– Разве барон не ваш отец?
– По крови, о чем я не перестаю сожалеть, но не по душе. И, хотя я не устаю просить прощения у Господа, я продолжаю ненавидеть своего отца и ничего не могу с этим поделать.
– Не смею вас спрашивать, по какой причине у вас такие отношения, поскольку меня это не касается.
– Причина проста: он убил мою мать.
– Веская причина. Но все это не имеет отношения к невинной, излишне романтичной женщине, которая слишком увлечена рыцарскими романами. Вы спасли ее. Она окружила вас ореолом, привязалась к вам. И вот вы, рыцарь без доспехов, живое повторение принца, чьим блеском освещена целая эпоха, вы пишете ей, обращаясь за помощью и прося привезти рубин, который ваш крестный перед смертью передал князю Морозини в качестве возмещения за совершенное в стародавние времена преступление. Этот рубин князь всегда носил с собой. И она крадет этот рубин. Ради вас! Она! Для которой честь всегда была дороже любых личных пристрастий!
С каждым словом маркизы гнев ее все более возрастал. Аббат Турпен счел необходимым вмешаться.
– Что, если мы будем говорить спокойнее и… в другом месте? Например, в ризнице?
Маркиза мгновенно успокоилась.
– Конечно, если вы считаете, что так будет лучше. Но мне больше нечего добавить. Теперь я хотела бы выслушать молодого человека.
Гуго утратил присущее ему высокомерие, он был угнетен, подавлен, буквально уничтожен грузом странного сходства, грузом чужой недосягаемой мечты.
– Я не писал этого письма! Сколько раз я могу повторять?!
Быстрым шагом Гуго подошел к алтарю и упал на колени, протянув к нему руки.
– Перед Господом, который меня слышит, клянусь спасением моей души, что никогда не писал ничего подобного!
Он встал с колен и продолжал:
– Да можно ли себе такое представить? Украсть драгоценный камень, исторический драгоценный камень из кармана своего родственника? За то короткое время, какое мы были знакомы, я успел оценить прямоту и несгибаемость мадемуазель. Вы знаете, мадам, что именно было в письме, в написании которого меня обвиняют?
– Нет, конечно! Иначе бедняжка никогда бы не покинула наш дом! И куда, спрашивается, она направилась? Похоже, никто не видел ее в здешних местах! Скажите мне, где, кроме замка Гранльё, который обновляется с такой помпезностью и который стал принадлежать вашему отцу совсем недавно, он чаще всего живет?
– Кажется, в Инсбруке, но я не уверен. Я не хочу ничего знать о его жизни.
– Почему?
– Не хочу слухов, сплетен. О нем говорят как о любителе женщин, и я предпочитаю знать об этом как можно меньше. Когда я вижу его, мне трудно сдержать свой гнев. Его успех у женщин! Моя мать умерла из-за его успехов, и теперь, кажется, по ее стопам идут другие!
– И вы живете со своим гневом? – возвысила голос госпожа де Соммьер, с трудом удерживая свой. – Женщины влюбляются в вашего отца и умирают, а вы только подсчитываете количество жертв? Неужели вам никогда не хотелось встать на защиту слабых? Оберечь? Спасти?
- Предыдущая
- 26/70
- Следующая
