Я захватываю замок - Баканов Владимир Игоревич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/81
• Следующая

— Мать считает, я должен пользоваться приборами, как англичане, — заявил он вдруг. — Они с Саймоном уже освоились. Черта с два! Не дождутся.

Я попросила объяснить, в чем разница. Оказывается, в Америке воспитанные люди, отрезав кусочек, опускают нож на тарелку, перекладывают вилку из левой руки в правую и подхватывают ею еду; когда пища прожевана, вилку возвращают в левую руку, в правую снова берут нож. Кроме того, за раз вилкой можно наколоть лишь один вид еды — вкуснейшую гору мяса и овощей набрать одновременно нельзя.

— Так сто лет просидишь над тарелкой! — заметила я.

— Ничего подобного, — отозвался Нейл. — Меня, например, жуть берет, когда вы намертво вцепляетесь в ножи.

Англичане у него все делают жутко! Я разозлилась, но отвечать не стала.

— Скажу, что еще не так, — продолжал он, слегка покачивая вилкой. — Вот смотрите — еду сначала подают вашей мачехе. В Америке подавали бы моей матери.

— Значит, любезное обращение с гостем для вас пустой звук?

Ох, я чудовищная грубиянка!

— Но это и есть любезное обращение, — возразил Нейл, — причем очень продуманное. Хозяйка сразу покажет, как правильно есть поданное блюдо: налить суп в тарелку или взять предложенное целиком. Понимаете, о чем я?

Разумеется, я прекрасно его поняла. Более того, идея мне понравилась.

— Хорошо, пожалуй, я сумела бы привыкнуть к американскому этикету и перекладывать вилку из руки в руку, — смягчилась я и попыталась опробовать новый способ. Оказывается, это очень трудно!

Сидящий напротив викарий с любопытством наблюдал за моими ухищрениями.

— Первые хозяева этого дома управлялись с едой руками и кинжалами, — заметил он. — Так и правила обращения с приборами просуществуют ровно до тех пор, пока гостей не начнут приглашать поужинать капсулами.

— Забавно позвать друзей на горстку капсул! — Я прыснула со смеху.

— Ну что вы! Капсулы будут принимать в одиночестве, — сказал отец. — Упоминать о еде станет неприлично. Картины с изображениями яств перейдут в разряд занятных раритетов в коллекциях престарелых невеж.

Тут с Нейлом заговорила миссис Фокс-Коттон; пока они беседовали, я рассматривала сидящих за столом. Отец с викарием слушали миссис Коттон, Обри Фокс-Коттон полностью завладел вниманием Топаз. Моя сестра и Саймон были предоставлены самим себе. Коттон неотрывно смотрел на Роуз; опустив ресницы, она бросила на него ответный короткий взгляд — очень притягательно, хотя, по мнению Топаз, и старомодно. Может, Роуз дома репетировала? В любом случае, Саймона это не отпугнуло. Он приподнял бокал и глянул поверх него на Роуз, словно собираясь выпить за ее здоровье. А глаза у него красивые, заметила я. Почему бы сестре и не влюбиться, несмотря на страшную бороду? Правда, я — Господь свидетель — я бы не смогла!

По губам Роуз скользнула легкая тень улыбки; медленно отвернувшись, она завела разговор с викарием.

«Быстро учится!» — восхитилась я. Более долгий взгляд привлек бы общее внимание.

Я слушала и наблюдала… Окружающие и их беседы казались мне странными. Возможно, из-за недавнего замечания отца. И правда, глупо — специально встречаться для того, чтобы вместе поесть! Еда ведь поступает в рот, а ртом мы разговариваем. Вы только попробуйте посмотрите на людей, разговаривающих за столом. Весьма своеобразное зрелище: руки заняты, вилки порхают вверх-вниз, кто-то глотает, кто-то произносит очередную реплику перед тем, как отправить в рот очередную порцию еды, челюсти ходят ходуном… Чем дольше наблюдаешь, тем нелепее кажется ужин: озаренные свечами лица, выплывающие из-за плеч сидящих руки с блюдами; хозяева рук бесшумно двигаются вокруг стола, не принимая участия в общем веселье.

Я отвлеклась от праздной публики и всмотрелась в окутывающий нас сумрак. А ведь прислуга — обычные люди! Внимательно следят за происходящим, переглядываются, шепотом отдают друг другу приказания… Заметив знакомую деревенскую девушку, я ей подмигнула. А зря. Бедняжка, не сдержавшись, тихо хрюкнула от смеха и в ужасе уставилась на дворецкого.

И тут мое левое ухо уловило начало разговора, от которого по коже побежали мурашки (никогда не воспринимала это выражение всерьез, но, честное слово, спина вдруг покрылась пупырышками): миссис Коттон спрашивала отца, когда он в последний раз публиковался.

— Добрых двенадцать лет назад, — бесцветным голосом сказал он, что для домочадцев обычно означало конец беседы. На миссис Коттон его тон не подействовал.

— Вы решили набраться сил. Немногим писателям хватает мудрости так поступить. — Она сказала это с пониманием, едва ли не с благоговением. И вдруг резко добавила: — Но ведь это очень долго, не считаете?

Его пальцы крепко сжали край стола. Я похолодела. Все… Сейчас отшвырнет стул и выйдет вон. Так отец обычно поступал дома, если мы его нервировали. Однако он лишь тихо сказал:

— Я бросил писать, миссис Коттон. Давайте поговорим о чем-нибудь занимательном.

— А это весьма занимательно, — возразила хозяйка.

Я украдкой метнула на нее взгляд. Она сидела очень ровно, с головы до ног в темно-голубом бархате и жемчугах (никогда не видела столь явно ухоженной женщины).

— Предупреждаю, мистер Мортмейн, меня так просто не осадить, — добавила миссис Коттон. — Когда многообещающий писатель, вроде вас, надолго умолкает, обязательно нужно выяснить почему. Первое, что приходит на ум, — проблемы с алкоголем. Но это явно не о вас. Наверняка какая-то психологическая…

Окончания речи я уже не услышала — со мной заговорил Нейл.

— Минуточку, погодите, — прошептала я.

— Черт! Вы не имеете права обсуждать со мной эту тему за собственным столом, — отрезал отец.

— С гениями я всегда использую тактику сокрушительных ударов, — отозвалась миссис Коттон. — И лучше публично, иначе гений сбежит.

— Непременно сбегу. При любом раскладе. Публика меня не смутит, — ответил он.

Однако было ясно, что ничего подобного отец не сделает — в его голосе сквозило изумленное веселье, чего мы не слышали много лет.

— Признайтесь, вы одна такая или со времени моего отъезда клуб американок стал еще грознее? — добродушно-шутливым тоном спросил он хозяйку.

На эту непозволительную, по моему мнению, грубость миссис Коттон ничуть не обиделась, просто сказала:

— Я не из тех, кого вы причисляете к «клубу». Думаю, наша святая обязанность — вылечить вас от привычки делать выводы об Америке на основании двух коротких лекционных туров.

Отец получил по заслугам — он и правда всегда твердил, будто знает Америку как свои пять пальцев. Узнать, чем закончилась беседа, к сожалению, не вышло — миссис Коттон неожиданно подняла на меня глаза; пришлось быстро повернуться к Нейлу.

— Теперь все, — улыбнулась я.

— А что случилось? — спросил он. — Сломали зуб о булочку?

Рассмеявшись, я объяснила, что слушала разговор отца и миссис Коттон.

— То ли еще будет! — весело усмехнулся Нейл. — Вот увидите, мама заставит его творить шедевры по восемь часов в день! Пока он не бросится на нее с десертным ножиком. — Заметив мои округлившиеся глаза, он пояснил: — Мать потребовала у нашего адвоката подробное описание того дела. Я чуть не умер со смеху! Боюсь только, ее разочаровало, что попытка убийства оказалась ненастоящей.

— Вы понимаете, как подобная нелепица могла выбить его из творческой колеи?

— Ни капли! Я не понимаю даже творчества вашего отца, — ответил Коттон. — Просто я не разбираюсь в литературе.

И мы завели разговор о другом. Я вежливо начала расспрашивать его об Америке. Он рассказал об отцовском ранчо в Калифорнии, где жил до переезда к миссис Коттон и Саймону. (Поразительно, до чего отличался его образ жизни от жизни брата и матери!) Я выразила сожаление, что его отец умер, так и не унаследовав Скоутни-Холл.

— Он все равно не стал бы здесь жить. — Нейл качнул головой. — Ему не хотелось никуда переезжать из Америки. Еще больше, чем мне.

Я едва не спросила: «Но ведь ваш брат останется в Англии?» В последний момент передумала. Судя по раздраженным ноткам в голосе младшего Коттона, тема была болезненной. И я направила беседу в новое русло — поинтересовалась его мнением о платье Роуз.

• Предыдущая
• 27/81
• Следующая