Перстень царицы Савской - Хаггард Генри Райдер - Страница 47

• Предыдущая
• 47/48
• Следующая

— Не надо, — заметил он. — Если человек один, ни к чему убивать его, а если их много, вы только привлечете к себе внимание.

Всадник двинул вперед своего усталого коня и приблизился к нам. Я обратил внимание на то, что он очень маленького роста. «Мальчик, — подумал я про себя, — вероятно, с каким-нибудь известием».

Всадник подъехал к нам, соскочил с коня и молчал.

— Кто ты? — спросил Оливер, внимательно глядя на закутанную в плащ фигуру.

— Я привез тебе кое-что, господин, — последовал ответ, и голос говорившего был тих и глух. — Вот. — И рука, тонкая, небольшая рука, поднялась, держа между пальцами перстень.

Я сразу узнал его. Это был перстень царицы Савской, который Македа когда-то дала мне с собой в качестве доказательства и в знак своего доверия, когда я уезжал в Европу. Этот перстень, как я уже говорил, мы публично вернули ей во время первой нашей аудиенции. Оливер побледнел, увидев его.

— Как он попал к тебе? — спросил он хриплым голосом. — Разве та, которая одна имела право носить его, умерла?

— Да, да, — ответил голос, искусственно измененный, как я подумал тут же. — Дочь Царей, которую ты знал, умерла, ей больше не нужен древний символ ее власти, и она дарит его тебе, о ком с нежностью вспоминала в последний миг.

Оливер закрыл лицо руками и отвернулся.

— Но, — снова зазвучал голос, на этот раз совсем тихо, — женщина Македа, которую ты, как говорят, некогда любил…

Он опустил руки и взглянул на говорившего.

— …женщина Македа, которую ты, как говорят, некогда любил, жива…

Плащ соскользнул с плеч, и в свете восходящего солнца мы увидели скрывавшееся под ним лицо.

Это было лицо Македы.

— Мой властелин, Оливер, — спросила она, — примешь ли ты мой подарок — перстень царицы Савской?

— Я, Македа, пишу это по приказанию Оливера, моего владыки, который желает, чтобы я сама рассказала о некоторых событиях.

Воистину все мужчины глупцы, и самый больший глупец — Оливер, мой владыка, хотя, быть может, с ним сравнится тот ученый человек, которого абати зовут Темные Окошки, и доктор Адамс. Но тот, кого звать Родриком, дитя Адамса, несколько менее слеп, потому что он вырос среди фенгов и других народов пустыни и приобрел некоторую мудрость. Я знаю это, так как он сказал мне, что он один понял мой план, как спасти их жизни, но ничего никому не объяснил, потому что желал скорее покинуть Мур, где его спутников ожидала верная смерть. Впрочем, быть может, и он лжет, чтобы доставить мне удовольствие.

Теперь я расскажу вкратце, как все произошло.

Меня вынесли из пещеры вместе с моим властелином и другими, и я так ослабела от голода, что не в силах была даже убить себя, что непременно бы сделала, чтобы не попасть в руки своего проклятого дяди Джошуа. Все же я была крепче своих спутников благодаря тому, что они обманывали меня и заставляли есть сухари, делая вид, что они тоже едят, тогда как на самом деле ничего не ели — этого я им никогда не прощу.

Нас предал Яфет, смелый человек, нов душе такой же трус, как все абати, и побудил его к тому голод, хотя, сказать правду, голод — плохая подмога храбрости. Он выбрался из пещеры и рассказал Джошуа, где мы находимся, и они пришли за нами.

Они разъединили меня и чужестранцев и давали мне еду, пока ко мне не вернулись силы — о, как вкусен был тот мед, которым накормили меня, потому что я не в силах была есть ничего другого. Когда я окрепла, пришел принц Джошуа и сказал:

— Теперь ты в моих сетях, теперь ты моя.

Я ответила:

— Глупец, твоя сеть из воздуха, я улечу из нее.

— Каким образом? — спросил он.

— Я умру, — ответила я, — а это я могу сделать тысячью способами. Ты помешал мне однажды, но у меня остается столько возможностей умереть, Я пойду туда, куда ни ты, ни твоя любовь не сможете последовать за мной.

— Хорошо, Дочь Царей, — согласился он, — но что же будет с высоким язычником, который пленил твое сердце, и с его спутниками? И их тоже нашли вместе с тобой, и они тоже умрут, каждый своей смертью (это я, Македа, не стану описывать, потому что есть вещи, о каких не подобает писать). Если ты умрешь — умрут и они; я уже сказал тебе, что они умрут, как умирает волк, которого поймали пастухи, они умрут, как павиан, которого захватил супруг похищенной им женщины.

Теперь я поняла, что спасения мне нет. И я начала торговаться с ним.

— Джошуа! — умоляла я. — Отпусти этих людей, и я клянусь тебе именем нашей праматери, царицы Савской, что буду твоей женой. А если ты убьешь их, я никогда не достанусь тебе.

В конце концов он согласился, потому что желал меня и ту власть, которую получил бы вместе со мной.

Тогда я разыграла свою роль. Моего владыку и его спутников привели ко мне, и я смеялась над ними в присутствии всего моего народа; я плюнула им в лицо, — о глупцы! глупцы! глупцы! — они поверили мне! Я подняла покрывало и показала им свои глаза, и они поверили тому, что, как им показалось, прочли в них, забыв, что я женщина и могу играть любую роль. Да, они забыли, что не только они одни хотели читать в моих глазах, но здесь был еще весь народ абати, что народ, если бы он обнаружил обман, разорвал бы чужестранцев в клочья. Всего тяжелее было мне уверить даже моего властелина, что из всех злых женщин, когда либо ступавших по земле, я была самой подлой. И все же я сделала это, и он не может этого отрицать; мы часто говорили с ним об этом, но теперь больше не говорим.

Они уехали и увезли с собой все то, что я могла им дать, хотя никто из них не искал богатства. Они уехали — мне донесли об этом, и для меня настало время адских мучений, потому что я знала, что мой властелин считает меня лживой и подлой и он никогда не узнает правды. Я думала, что пока он не вернется на родину и не откроет ящики с сокровищами, — если он когда-либо их откроет, — он не будет знать, что все это я сделала, чтобы спасти ему жизнь. И все это время он будет верить, что я стала женой Джошуа и — о, я не в силах писать об этом! А я, я буду мертва. Я не могу сказать правду, пока мы не соединимся в загробном мире, чтобы больше не разлучаться навеки.

Поэтому я избрала такой путь. Я решила, что когда он и его спутники будут уже так далеко, что их не смогут догнать, я расскажу всю правду Джошуа и абати, расскажу ее в таких словах, которые они будут помнить многие поколения, и убью себя на их глазах, чтобы у Джошуа не было жены, а у абати — Дочери Царей.

Я сидела на Предсвадебном празднестве и улыбалась, улыбалась.

Потом прошел следующий день, и наступил вечер Празднества Свадьбы. Стакан был разбит, церемония окончилась. Джошуа встал со своего места, чтобы объявить меня своей женой перед всеми присутствующими. Он пожирал меня глазами, которые я так ненавидела, меня, свою жену. А я сжимала рукоятку ножа, спрятанного в складках платья, и желала — так велика была моя ненависть к нему — убить и его тоже.

И здесь сбылось то, о чем я мечтала во сне. Вдали раздался одинокий крик, на него ответили другие, потом громкие вопли и звуки приближающихся шагов. Языки пламени взвились в воздух, и все стали спрашивать друг у друга, что случилось.

Потом из тысяч уст праздничной толпы вылетел один общий вопль, и все они кричали:

— Фенги! Фенги! Фенги напали на нас! Спасайтесь! Спасайтесь! Спасайтесь!

— Идем! — крикнул Джошуа, хватая меня за руку, но я замахнулась на него кинжалом, и он отпустил меня. Потом он побежал с другими военачальниками, а я осталась одна на своем золотом троне под пышным балдахином.

Абати бежали, даже не пытаясь сражаться. Они бежали в подземный город, бежали в горы, прятались, где придется, а за ними следовали фенги, убивая их и сжигая все на своем пути, пока Мур не запылал со всех концов, а я сидела на своем троне и смотрела на все это, дожидаясь, когда и для меня придет время умереть.

• Предыдущая
• 47/48
• Следующая