Нежные листья, ядовитые корни - Михалкова Елена Ивановна - Страница 37

• Предыдущая
• 37/74
• Следующая

Сергей представил учителя советской закалки, которому десятиклассница делает замечание.

– И что дядька ей ответил?

– Выгнал из класса, – предположил Илюшин.

– Нет, он поступил куда умнее. Взял мел и написал на доске какую-то задачу – до сих пор помню, что речь там шла о коллинеарных точках.

– Теорема Менелая?

– М-м-м… Кажется, да.

– Ее как раз в десятом классе раньше проходили. Ну ладно, не имеет значения. Итак, он написал задачу…

– …положил мел, отошел в сторону и очень мило улыбнулся.

…Мел упал и закатился под первую парту – маленький грязно-белый кусочек. Никто не наклонился за ним. Двадцать пар глаз следили за каждым движением немолодого узкоплечего мужчины со щегольской бородкой. Тот двигался подчеркнуто неторопливо, даже с ленцой. Маше пришло в голову, что он нарочно уронил мел.

– Ну так вот, мои дорогие! – Он снял и протер очки, будто продолжая давно начатый разговор. – Вы претендуете на уважение. Я говорю, что уважать вас не за что. Заметьте, я с вами честен! Но вы этого не цените. Тьмы низких истин вам дороже вас возвышающий обман.

Учитель надел очки и оглядел молчащий класс.

– А что, уважение заслуживается непременно знанием геометрии? – нарушила тишину Маша.

Рогозина одобрительно кивнула, и она почувствовала нелепую гордость.

– Да-с, моя юная леди! Представьте себе! Пока вы учитесь в школе, вы для нас, преподавателей, – лишь сумма знаний. Не верьте тому, кто будет убеждать вас в обратном. Вот потом, когда вы закончите институты и займете свое место в жизни, каждый из вас будет что-то представлять из себя как личность. А пока, уж простите, вы просто заготовки хомо сапиенса!

Он налил в стакан воды. Лёшка Демьянов порывался что-то сказать, но учитель выставил вперед ладонь запрещающим жестом. И пока он пил, никто не осмелился нарушить тишину.

Маша смотрела, как ходит кадык под воротником свитера, и думала, что фокус с водой он тоже проделал специально. Ему не хотелось пить.

Учитель вытащил из кармана брюк платок, встряхнул, разворачивая, и тщательно промокнул ухоженную бородку.

– Да-с, голубчики мои, и учтите вот еще что, – он с величайшей аккуратностью свернул платок. – Математика – царица всех наук. Это сказал великий Гаусс, о котором вы ничего не знаете. Ну, теперь будете знать хоть что-то. Не может быть полноценного интеллектуального развития без знания математики! Она структурирует и упорядочивает содержимое ваших черепных коробок!

Он выразительно постучал по голове: «Тук-тук-тук».

В другое время кто-нибудь из записных остряков не преминул бы сопроводить его жест стуком по парте. Но сейчас никто не шевельнулся.

Позже Маша подумала, что именно тогда все они впервые ощутили на себе силу настоящей сладострастной ненависти. Он ненавидел подростков, этот ухоженный мужчина с тонкими губами и морщинками, разбегающимися лучиками от уголков глаз. И от того, что он не давал труда скрывать отвращение, лишь слегка маскируя его под издевательской вежливостью, все они испуганно притихли.

За десять школьных лет им встречались учителя, в принципе не любившие детей, и учителя, не переносившие на дух детей конкретных. Среди них были грубые, глупые, злые, несчастные люди. Но не было ни одного, который получал бы такое явное удовольствие, унижая их всех скопом. И это пугало.

– Тэк-с, вы можете видеть перед собой несложную задачу, – учитель кивнул на доску. – Это уровень общеобразовательной школы. Я жду от вас решения! Вы ссылаетесь на то, что вас плохо учили? Что ж, можете работать коллективно. Я бы даже призывал вас к этому! Мозговой штурм! Генерация идей!

Он удовлетворенно потер руки и выжидательно улыбнулся.

– Ну-с, приступайте! У вас, – он взглянул на часы, – о, целых двенадцать минут! Этого более чем достаточно, но если вам требуется перемена, не стану возражать! Давайте! Докажите, что вы заслуживаете уважения старого математика!

Все угрюмо молчали.

– Ну, что же вы? – наслаждался он. – Неужели никто из вас не способен на простейшее умственное усилие? Не верю! Вы, жаждущие моего уважения! Обижающиеся, когда с вами говорят как с невеждами! Не молчите, исправьте мое мнение! Я охотно признаю, что ошибался, и принесу свои извинения.

Маша уставилась на доску, пытаясь понять, что от них требуется. Но они никогда не видели таких условий. Сзади Ванеев заскрипел ручкой и сердито пробормотал что-то.

– Поверьте, я не издеваюсь! – учитель приложил руку к груди. – У этой задачи есть целых пять решений, и каждое из них…

– Семь.

Маша решила, что ей послышалось. Но учитель надел очки и вытянул шею, высматривая, кто это сказал.

– Что-э? Простите, я не расслышал?

– У этой задачи семь решений.

Юлька Зинчук, сопровождаемая ошеломленным молчанием, вышла к доске. Топ-топ-топ-топ… Скрипнули туфельки на низком каблуке. Учитель, озадаченно сведя брови, следил за ней.

Юлька присела перед партой на корточки, пошарила, ища, куда закатился мел. Маша видела сверху ее идеально ровный пробор, разделяющий темные волосы. Юлька вскинула на нее глаза, и две секунды девочки смотрели друг на друга.

А потом Зинчук вдруг подмигнула Маше.

– Мне может не хватить мела, – сказала она мелодичным голосом, обращаясь к учителю. Никогда прежде Маша не замечала, какой приятный голос у Юльки Зинчук.

– Я принесу, – быстро сказала она и метнулась за дверь, не дожидаясь разрешения.

Когда Маша вернулась в класс, Зинчук уже перевернула левую створку и писала на обратной стороне доски. Класс, онемев от изумления и счастья, внимал.

– Учитывая, что прямая а-бэ пересекает две стороны треугольника е-ку-эр и продолжение третьей, имеем следующее решение…

Мел стучал по доске. Зинчук рисовала один треугольник за другим, строила линии, подписывала их.

Когда прозвенел звонок, она подвела черту под пятым решением.

Никто не тронулся с места.

Учитель протянул руку за портфелем, но двадцать голов синхронно повернулись к нему, и он сделал вид, что всего лишь собирался достать ручку. Юлька Зинчук продолжала строчить на доске в благоговейной тишине, сопровождая каждое действие четким объяснением.

Ни до, ни после Маша не слышала такого прекрасного ответа. Она не понимала ничего из того, что говорит Зинчук, да и остальные, по-видимому, тоже. Но она не отдала бы ни одной секунды из тех пятнадцати минут, что Юля Зинчук решала задачу семью способами вместо пяти.

– Ну и он сбежал, – закончила Маша. – Заторопился сразу, напустил на себя озабоченность, сказал, что не смеет заставлять других учеников ждать… А у него было окно, мы специально потом в учительской по расписанию посмотрели!

– А Зинчук?

– Она его поймала, когда он мимо пробегал. Прямо за локоть схватила. Вы, говорит, обещали извиниться. Он чирикнул что-то невнятное, вроде «прин-звинень!» – и упорхнул.

Маша поднялась, чтобы достать фотографию из чемодана, но вспомнила, что они не в ее комнате, а в номере Макара.

– Молодец девочка, – одобрил Бабкин. – Вы ее качали после этого? Орден ей повесили на грудь?

– Думаешь, Юлька стала героиней? Ошибаешься. Разумеется, победительницей выглядела Светка Рогозина, потому что она первая поставила математика на место. А Зинчук – ну что Зинчук? Она всего лишь продолжила начатое. Светка незаметно сгладила в умах общественности сильное впечатление от ее выступления. Она, как я тебе уже говорила, не любила, когда в свете софитов стоял кто-то другой.

Но Юлька после того эпизода сильно приободрилась. Ее стало как-то лучше видно, что ли. Через пару месяцев мы с ней оказались на олимпиаде по физике. Я-то просто добротно выполнила все задания, а Юлька долго над ними корпела. Итоговый балл оказался у нее ниже моего, но зато куратор потом передал через учительницу, что у Зинчук склонность к нестандартным решениям. Очень ее хвалил!

– Куда она пошла после школы? – спросил Илюшин.

• Предыдущая
• 37/74
• Следующая