Звезды над Самаркандом - Бородин Сергей Петрович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/306
- Следующая
— Эге! Чей караван?
Тут подъехали остальные воины и, не сходя с седел, взялись за древки пик, трепетавших над головами ослабевших караульщиков.
— Кто дозволил ходить по ночам?
Караван-вожатый обрел дар речи, не столько видя, сколько привычным ухом слыша воинское вооруженье на всадниках:
— Стража, что ль?
— Ты сперва отвечай.
— А что? Исстари ночью ходим. Когда ж ходить? Днем жара.
— Сколько вас?
— Десять в карауле, а я один.
— Заворачивай направо. Караульщики, слезай. Охранять караван будем сами. Палки свои отдайте, чтоб не уколоться впотьмах. Трогай!
И, не слезая с осла, караван-вожатый повернул на боковую тропу.
Передовой верблюд с достоинством повернулся за ним следом, увлекая задних, тоже соблюдавших свое достоинство и задиравших головы кверху, будто читают небесные письмена. Но звезды уже истаяли: близился рассвет.
Караульщики отдали воинам свои пики: выехали они караван охранять, а не людей убивать. Если охранять берутся другие, оружие в руках — лишняя ноша.
Однако, оттеснив караульщиков от каравана, им велели слезть с ослов и сесть на землю. Убивать никого не стали, а приказали сидеть тут до света, а если надо — и после рассвета, пока не придут и не скажут, куда им отсюда дальше идти.
Так эти десять человек и просидели до утра.
Сидели смирно среди голых холмов, глядя, как поднимается солнце и как хлопотливый черный жук покатил по серой земле ровно обкатанный шарик в какое-то нужное жуку место.
Лишь когда солнце припекло, а тени вблизи никакой не оказалось, решились поочередно бегать в сторонку, под одинокое дерево, недолго посидеть в тени, и снова возвращались, чтобы отпустить в тень других караульщиков.
Чтобы утолить жажду, они подыскивали себе небольшие камушки и перекатывали их под языком. Поэтому разговаривала мало. Да и о чем было разговаривать? Если кто что и видел, — видели все: вот уж сколько времени нанимались они всей дружиной на охрану караванов из конца в конец. Одних купцов проводят, к другим нанимаются. В Тимуровом царстве не опасно караульщикам, карауль безбоязненно. А в дальние места ходить опасались, не нанимались.
Теперь, впервые за долгое время, сидели они без своего оружия. Многие из них и не догадались бы наниматься на охрану караванов, если б в то или иное время, при том или ином случае не досталось одним из них копье, другим — от копья наконечник, кем потерянные, как найденные, про то не всякий скажет. Но уж если попала в руки человеку такая вещь, не зря же ей лежать, надо добывать из нее пользу. И теперь никто не знал, как быть, когда все они остались без пик. Но старший из них рассудил:
— Где караван, там и пики.
И все опять успокоились.
За караван не тревожились, поелику воины взяли у них оружие и взялись сами охранять караван, а им дали передышку.
Один из караульщиков вдруг с оглядкой раскрутил жгут своего кушака и достал закатанный в нем позеленевший наконечник копья:
— Гляньте-ка!
Наконечник пошел по нетерпеливым, то сухим, то влажным, то заскорузлым, то скользким, ладоням караульщиков:
— Дай-ка гляну!
— О!
— Не железный.
— Откуда он?
— На песке нашел. Давно. Как через Хорезм шли.
— Это тогда, у колодца?
— А что?
— Я приметил, ты тогда что-то нашел.
— Ну и что?
— Да как бы чего не было…
— А что?
— Да мало ли что! Оружие у нас взяли? «А это, спросят, откуда? Украл?»
— Да он не железный.
— А ведь оружие!
— Это не железо.
— А что?
— Сплав.
— Не золото?
— Сплав, говорю.
— А все же оружие!
— Ну и что?
— Брось, да и все.
— А не скажете?
— Нет, бросай.
Обладатель понес бронзовый наконечник копья, изображавший львиную голову, отирая большим пальцем гладкую, как тело, бронзу. Он кинул его в какую-то трещину на земле. Вернувшись, сказал:
— Кинул.
За каждым его шагом следили все, и все отозвались одобрительно:
— Так и надо.
— И если что, мы ничего не видели! — предостерег старший из них.
Так они и сидели, пока не разыскали их посланные от Геворка Пушка и посланные от Кутлук-бобо.
Только тогда караульщики поняли, что караван пропал. Но сколько ни смотрели во все стороны, нигде не осталось от каравана никаких следов, а тропы вились отсюда во все стороны, и днем никак не разберешь, по какой из них ушел караван под покровом беззвездной, предрассветной тьмы.
Больше никто никогда не видел в этих местах ни этого каравана, ни караван-вожатого, и лишь черные жуки катили свои шарики по глубокой борозде, прочерченной в холмистых местах дороги каким-то острым железом.
Весь базар в Самарканде видел в тот день Геворка Пушка. Он бегал по своему караван-сараю, простоволосый, со всклокоченными кудрями, в халате без кушака, начисто забыв о лихорадке, и не только утратил охоту к разговорам, но почти совсем онемел.
Не раз забегал он в кожевенные ряды расспросить, нет ли среди кожевенников слухов о пропавших кожах, не пытались ли разбойники кому-нибудь эти кожи сбыть. Не забывал он и о Мулло Камаре, но сперва Ботурча не допустил армянина до своего постояльца, загородив дорогу:
— Почивает!
В другой раз сказал, что Мулло Камар встал, но ушел в харчевню.
И вдруг Мулло Камар резвой своей походочкой, постукивая по двору палочкой, сам вошел к армянину, приговаривая:
— Ах, нехорошо! Забыли уговор? Уже день настал, а где кожи?
— Как где? Вы не знаете?
— Знать надо вам: товар ваш. Кто так делает, — задаток взяли, а товар спрятали?
— Как спрятал?
— А где он?
— Как где?
— Если он здесь, давайте. Или — задаток назад!
— Да он же пропал!
— Если пропал товар, задаток не пропал. Давайте назад! Видите: собрались люди. Смотрят. Слушают. Вот наши свидетели. Я давал задаток? Вы видели?
Армянин молча вытащил из своего тайника вчерашний кисет с деньгами и возвратил купцу.
Мулло Камар развязал узелок, сел на ступеньке и перед глазами столпившихся зевак начал считать свои деньги.
Быстро повернувшись к армянину, с веселой искоркой в глазах Мулло Камар вдруг спросил:
— А товар-то вы везли хороший?
— Еще бы! — замер армянин.
— Весь товар хорош?
— Кожа к коже. Как на подбор.
— Так ли?
— Еще бы! — повторил Пушок.
Одна из денег показалась Мулло Камару неполновесной:
— Эту следует заменить.
— Так она у меня от вас же!
— Надо было смотреть, когда брали, а я такую принять не могу. Кто ее у меня примет?
И Мулло Камар протянул ее одному из зевак.
Деньга прошла через десяток рук и вернулась к Мулло Камару. Все согласились: деньга нехороша, чекан ее стерся, и не поймешь, когда и кто ее чеканил; может, тысячу лет назад.
Армянин спохватился: все его деньги были в товаре. А товар пропал. Только теперь он окончательно понял, что у него ничего не осталось. И неправду он говорил накануне о цене, по какой согласен он взять кожи в Самарканде. Но не из пустого бахвальства он бахвалился, а затем, чтобы набить цену на кожи и в горячке сбыть с рук залежавшийся в Бухаре, забракованный бухарскими купцами, отчасти подопревший свой товар. Оттого и не ввозил Пушок эти кожи в город, рассчитывая продать их за глаза и оптом. И совсем было это дело сладилось, и задаток уже звенел в руках, а теперь так оно повернулось, что и ничтожную деньгу заменить нечем.
Но среди зевак толклись и армяне, и слава о бесславии Пушка могла разнестись по всем торговым дорогам.
Чтобы сохранить достоинство, армянин достал с груди древний серебряный византийский образок, материнское благословение, с которым не расставался на своем торговом пути. Благочестиво хранимое, достал и преподнес Мулло Камару:
— Драгоценная вещь. В столь тяжкий день примите и не придирайтесь ко мне.
Мулло Камар прикинул образок на своей чуткой ладони и снисходительно опустил к себе в кожаный кисет.
- Предыдущая
- 17/306
- Следующая