Искатели потерянного ковчега. Индиана Джонс и последний крестовый поход - МакГрегор Роб - Страница 7

Дитрих кивнул, он чувствовал себя не в своей тарелке, потому что терпеть не мог кабинеты.

Эйдель встал, потянулся, поднявшись на цыпочки, как это сделал бы человек, стараясь достать до высокой перекладины, заранее зная, что не дотянется. Потом он подошел к окну.

— Фюрер очень заинтересован, чтобы получить этот предмет. Вы понимаете, если он в чем-то действительно заинтересован…

Эйдель сделал паузу, повернулся и уставился на Дитриха, сделав жест руками, показывающий, как трудно простому смертному понять мысли фюрера.

— Я понимаю, — ответил Дитрих, слегка барабаня пальцами по портфелю.

— Весьма важно культовое значение предмета, продолжал Эйдель. — Естественно, к еврейским реликвиям, как таковым, фюрер не испытывает никакого особого интереса.

Тут он опять сделал паузу и странно захихикал, как будто эта мысль показалась ему очень забавной.

— Вы должны понимать, что его интересует символический смысл вещи, если вы знаете, что я имею в виду.

Дитриху показалось, что Эйдель неискренен с ним, что он что-то скрывает: трудно представить, что фюрера интересуют какие-то символические ценности. Он взглянул на телеграмму, которую Эйдель дал ему прочесть несколько минут назад, затем снова на портрет Гитлера — фюрер выглядел на нем суровым и мрачным.

Эйдель с важностью провинциального профессора продолжал:

— И тут мы сталкиваемся с вопросом подбора специалистов.

— Разумеется, — поддакнул Дитрих.

— Подбора специалистов-археологов.

Дитрих промолчал. Он понял, куда клонит Эйдель, что ему от него надо.

— Боюсь, я не смогу вам в этом помочь.

Эйдель усмехнулся.

— Насколько мне известно, у вас есть связи, причем с ведущими учеными в этой области. Разве не так?

— Можно поспорить.

— Спорить некогда. К тому же, меня никто не уполномочивал обсуждать с вами эти вещи, полковник. Существует приказ, который надо выполнять, поэтому мы с вами и ведем сейчас эту беседу.

— Можете не напоминать мне о дисциплине.

— Вот и отлично. — Эйдель облокотился на стол. — Ведь вы понимаете, что я говорю о вполне конкретном человеке, о вашем знакомом, чья помощь может оказаться для нас неоценимой.

— Француз.

— Разумеется.

С минуту Дитрих помолчал. С портрета на него осуждающе смотрел Гитлер, и полковнику стало немного не по себе.

— Француза трудно найти, Он человек вольный, служит, кому захочет, а местом работы считает для себя весь земной шар.

— Откуда в последний раз вы получали от него весточку?

Дитрих пожал плечами.

— Из Южной Америки, кажется.

Эйдель рассеянно разглядывал кисти своих рук — бледные, худые, и одновременно грубые; руки человека, который, вероятно, брал уроки музыки, но стать хорошим пианистом ему было явно не дано. Наконец, он произнес:

— Вам придется отыскать его. Вы понимаете меня? Вы понимаете, чей это приказ?

— Я постараюсь, — ответил Дитрих, — но предупреждаю…

— Меня можете не предупреждать, полковник.

У Дитриха пересохло во рту. Этот надутый болван начинал его бесить, ему захотелось придушить его, засунуть все эти папки ему в глотку. Чтобы сдох.

— Хорошо, я советую, вам обратить внимание на то, что француз берет за работу очень большие деньги.

— Не имеет значения, — ответил Эйдель.

— К тому же он не слишком надежный человек.

— Вот этим вы и займитесь. Вам, полковник Дитрих, придется найти его и доставить к фюреру. Но не откладывайте надолго. Это надо сделать, так сказать, вчера.

Дитрих рассеянно смотрел на оконные занавески и в который раз спрашивал себя, неужели фюрер не видит, кто его окружает, неужели он настолько не разбирается в людях, что не замечает, какие подхалимы и дураки собрались вокруг него.

Эйдель улыбнулся, словно прочел мысли Дитриха, и подивился его наивности. Затем продолжил:

— И поторопитесь. Мы не одни интересуемся историческими реликвиями. Уверен, что найдутся соперники, которые не служат интересам рейха. Ясно?

— Вполне.

Дитрих подумал о французе. Хотя он и не сказал Эйделю, ему точно было известно, что Беллок сейчас находится на юге Франции. Перспектива сотрудничества с ним ужасала немца. Под изысканной обтекаемостью француза скрывалась циничная безжалостность, эгоизм, презрение к философии, религии, политике. Если ему было нужно, он мог перешагнуть через кого угодно и что угодно.

— Вашими конкурентами, если таковые объявятся, мы займемся, — продолжал Эйдель. — Об этом можете не волноваться.

— Хорошо, не буду.

Эйдель покрутил в руках телеграмму.

— Разумеется, то, о чем мы сейчас с вами беседуем, не должно выйти из этих стен. Надеюсь, не надо вас предупреждать?

— Не надо. — Дитрих изо всех сил старался подавить бешенство.

Эйдель вернулся на место и поглядел на полковника поверх кипы папок. С секунду он помолчал, а затем, изобразив удивление, произнес:

— Как? Вы все еще здесь?

Дитрих схватил свой дипломат и поднялся. Ему стоило большого труда не обнаружить свою ненависть и презрение к этому одетому в черный мундир шуту. Ведет себя так, будто весь мир у него в кармане.

— Я как раз собирался уходить, — сказал он.

— Хайль Гитлер! — Эйдель, как автомат, выбросил вперед руку.

Подойдя к двери, Дитрих повернулся и тоже выбросил руку вперед.

Индиана Джонс сидел в своем кабинете в колледже. Он только что прочел первую в этом году лекцию по археологии и чувствовал, что выступление прошло успешно. Впрочем, как и всегда. Ему нравилось преподавать, и он знал, что студенты с удовольствием посещают его занятия.

Однако сегодня удовлетворения не было, и он догадывался почему.

Инди закинул ноги на стол, не обращая внимания на свалившиеся книги, потом вновь вскочил со стула и зашагал по комнате. Сегодня кабинет не казался ему уютным уголком, убежищем, где так приятно побыть одному, сейчас все вокруг раздражало его.

Джонс, строго сказал он себе, Индиана Джонс, возьми себя в руки.

Окружающие его предметы на время потеряли всякий смысл; огромная карта Южной Америки превратилась просто в многокрасочное пятно, напоминавшее произведения дадаистов;. Глиняная копия идола стала выглядеть до уродливости глупо. Он взял фигурку в руки. И ради такой чепухи ты рисковал жизнью? — подумал он. У тебя, видно, шариков не хватает. И роликов тоже.

Он крутил в пальцах идола, рассеянно его разглядывая. Неожиданно страсть к старинным реликвиям показалась ему чем-то неестественным, даже неприличным. Это же безумие — до такой степени проникнуться духом истории, что желание прикоснуться к ней, почувствовать ее через предметы старины становиться почти непреодолимым: человека начинают преследовать лица давно умерших художников, ремесленников, чьи руки сотворили бесценные вещи и чьи пальцы, такие умелые и ловкие когда-то, ныне превратились в прах. И все же они не забыты, эти люди, пока в тебе бушует эта безумная страсть. Пока живы их произведения, они сами не могут кануть в забвение.

На какой-то момент прежние чувства охватили Инди с новой силой, прежнее волнение, знакомое еще со студенческих лет, вновь посетило его. Когда это началось? 15, 20 лет назад? Да какая разница. Он уже давно не воспринимал время так, как воспринимает его большинство людей. Время стало для него реальностью, с которой он постоянно сталкивался в своей работе, он обнаруживал его следы в древних храмах, руинах — повсюду. Время потеряло четкие границы, оно перестало делиться на прошлое и настоящее: все, что существовало раньше, неизбежно становилось настоящим, а это значит, что смерть также превращалась в бессмыслицу, ведь каждый человек также что-то оставлял после себя.

Он вспомнил Шампольона, расшифровавшего надпись на Розеттском камне. Шлимана, нашедшего Трою. Флиндерса Питри, откопавшего древнейшие захоронения в Ногаде. Вулли, обнаружившего царское захоронение в Уре. Картера и лорда Карнарвона, открывших гробницу Тутанхамона.