Искатели потерянного ковчега. Индиана Джонс и последний крестовый поход - МакГрегор Роб - Страница 62

С презрением глядя на сына, он покачал головой:

— Поиски чаши — это не археология. Это крестовый поход против зла. Если Грааль заставят служить фашизму, темные силы сметут жизнь с лица земли. Ты хоть понимаешь это?

Миф и реальность сплелись в жизни его отца и стали неразделимы. Он жил этим мифом.

— Я никогда не понимал твоей одержимости Граалем, и мама тоже.

Упоминание о матери было вызовом, и впервые за тридцать лет отец ответил:

— Ошибаешься. Она понимала и именно поэтому скрывала свою болезнь от меня, пока я уже ничем не мог ей помочь. Мне осталось только оплакивать ее.

Их глаза встретились, и Инди понял, что отец признал его взрослым человеком, достойным доверия. Наконец-то он не ушел от разговора о матери, объяснил свои чувства и даже признал вину. Общая боль примирила их.

Он обнял отца за плечи:

— Ладно. Едем в Берлин, папа.

Огромная толпа, собравшаяся на площади, гудела как пчелиный рой. Возбуждение, охватившее людей, граничило С безумием. Они что-то выкрикивали, размахивая флагами и штандартами с изображением свастики. В центре сборища полыхал гигантский костер — горели книги. В основном это была классика, которую фашистские лидеры с высоты их идеологии считали непатриотичной или клеветнической.

Инди быстрым шагом направлялся к площади, застегивая на себе немецкую гимнастерку, которая болталась на нем, как на вешалке. Однако другую достать не удалось.

Проезжая по Берлину на мотоцикле, они с отцом наткнулись на одного немецкого солдата, видимо, отставшего от своего подразделения. Генри сделал вид, что ему плохо. Он упал на тротуар в нескольких шагах от фашиста и не шевелился. Солдат наклонился, желая узнать, что случилось. Подбежавший Инди, изобразив отчаяние, попросил его помочь перенести отца в более спокойное место. Когда они затащили его за угол, Инди сначала ударил незадачливого фашиста по голове, а потом раздел.

Генри, по-прежнему в штатском, торопливо шагал рядом с сыном, глазея по сторонам.

— Мальчик мой, я чувствуя себя пилигримом в нечестивой стране.

— Да, как ужасно, что это реальность, а не просто какой-нибудь боевик. — И он кивнул в сторону человека с камерой, снимающего на пленку то, что происходило на площади.

Неожиданно Инди резко остановился.

— Что случилось? — спросил Генри.

Он проследил взгляд сына и увидел, что тот не отрываясь смотрит на возвышающуюся перед ними трибуну. На ней стояли руководители Третьего Рейха, которые царственно озирали своих подданных. И среди них два знакомых лица — Гитлер и… Эльза Шнайдер.

— Боже мой, — скривился Генри и покачал головой. — По правую руку от самого дьявола. Теперь ты веришь, что она фашистка?

Инди не ответил. Он стал пробираться сквозь толпу поближе к трибуне. Генри следовал за ним словно тень.

Рядом с кинооператором стояла женщина, которая руководила съемками Гитлера и верховного командования. Инди решил, что это режиссер, так как она непрестанно размахивала руками и выкрикивала что-то, стараясь привлечь внимание фюрера. Но вокруг было столько шума и гама, что это ей удавалось с трудом.

— Пожалуйста, один шаг вперед, мой фюрер, — сказала она по-немецки.

Гитлер сделал шаг назад.

— Хорошо. Прекрасно. А теперь, все остальные, пожалуйста, шаг назад.

Все шагнули вперед и полностью скрыли от нее Гитлера.

Режиссер вскинула вверх руки и запричитала:

— Пожалуйста, прошу Вас, вы совсем закрыли фюрера.

Инди рассмеялся:

— Кажется, я лучше понимаю немецкий, чем верховное командование Рейха, — заметил он, повернувшись к Генри.

В детстве отец настоял на том, чтобы еще до того, как ему исполнится восемнадцать, он выучил несколько иностранных языков. Как недоволен он был тогда, и как благодарен сейчас.

— Это твоя заслуга, — счел нужным добавить он, легонько подтолкнув отца локтем.

Генри фыркнул.

— Неужели я дожил до этого? Мой сын благодарит меня. Он слушается меня.

Инди рассмеялся.

Люди начали расходиться. Инди с трудом пробился сквозь толпу фашистов с факелами в руках. Эти фанатики вызывали у него отвращение, но внешне это никак не проявлялось, он был так же спокоен и равнодушен, как всегда. Инди обошел трибуну, потолкался среди офицеров, рассаживающихся по своим служебным автомобилям, и наконец вдалеке заметил Эльзу. Она шла одна, ее густые волосы золотым дождем падали на плечи.

Генри намеренно отстал. Они договорились с Инди, что тот поговорит с девушкой с глазу на глаз, а отец подождет где-нибудь неподалеку.

Инди устремился вслед за Эльзой, которая шла не оглядываясь. Нагнав ее, он замедлил шаг, потом посмотрел вокруг и, удостоверившись, что рядом никого нет, кто бы мог его услышать, окликнул:

— Фройляйн доктор.

— Инди! — воскликнула она.

Его голос был тихий и сдержанный, но глаза глядели сурово и осуждающе.

— Где он? Куда ты дела дневник?

— Ты приехал следом за мной в Берлин!

Эльза произнесла это таким тоном, что Инди поразился. Неужели она все еще неравнодушна к нему. Казалось, чувства тянут ее в одну сторону, а логика и долг заставляют следовать другим путем — гибельным для Инди и его отца.

Ее ладонь коснулась лица Инди, губы приоткрылись, и в глазах отразилось безумное желание.

— Я так ужасно скучала по тебе, Инди.

Он оттолкнул ладонь и, обыскивая, провел по ней руками сверху вниз, надеясь, что дневник все еще в одном из карманов.

— Где он? — повторил Инди.

Его грубый голос и еще более грубый жест вернули ее к действительности. На какой-то момент ему показалось, что она готова молить его о прощении. Красивые губы дрогнули, и черты лица как-то обмякли. Однако это продолжалось не больше секунды. Лицо Эльзы вновь приняло холодное, жесткое выражение, словно включился какой-то внутренний механизм, поставивший все на свои места.

— У меня все осталось там же, где и раньше.

Не обращая внимания на ее слова, Инди продолжал шарить по ней руками. Дойдя до ног, он остановился — что-то было привязано к внутренней стороне ноги. Он быстро огляделся и, сунув руку под платье, вытащил тетрадь отца.

— Извини за доставленное неудобство.

Эльза покачала головой.

— Я не понимаю, Инди. Ты вернулся за дневником? Но зачем?

— Он дорог моему отцу как память. Ему» е хочется, чтобы вы сожгли тетрадь во время одной из своих оргий.

Эльза выдержала его взгляд.

— Так вот как ты обо мне думаешь. Ты считаешь, что я такая же, как эти, в коричневых рубашках?

— А почему я должен думать что-то другое? — холодно ответил он.

— Мой символ веры — святой Грааль, а не свастика.

— Вот как? — Он ткнул пальцем в сторону трибуны. — Поэтому ты и стояла там на трибуне в окружении злейших врагов всего того, что олицетворяет собой Грааль? Какое мне дело, во что ты веришь!

— Тебе есть дело, — отрезала она.

Рука Инди схватила ее за горло.

— Я могу надавить посильнее, и… — прорычал он.

— Я могу закричать, и…

Счет был один-один, и Инди знал это. Любовь и ненависть бушевали в нем. И он и Эльза понимали, что ни тот, ни другой не исполнит своей угрозы. И все же его бесило, что несмотря ни на что, ее близость так же пьянила и сводила его с ума, как и раньше.

Он отпустил ее и сделал шаг назад. Они посмотрели друг на друга, и взгляд сказал все: их любовь не могла ничего изменить. Каждый пойдет своим путем, тем, который он для себя избрал — и тут уж ничего не поделаешь.

— Инди, — позвала она.

Он сделал еще шаг назад, обернулся и пошел, не оглядываясь, в сторону трибуны, где его ждал отец.

— Идем, надо выбираться отсюда, — угрюмо сказал он, все еще думая об Эльзе.

— Ты достал дневник? — спросил Генри, шагая рядом.

— Да, достал.

— Молодец. Как тебе удалось забрать его у этой нацистской шлюхи?

Последнее слово словно кнутом обожгло Инди. Он сам не понимал почему, но чувствовал, что должен как-то защитить Эльзу. Он уже собирался наброситься на отца, но вдруг заметил, что, проталкиваясь вперед, они оказались в толпе детей, окруживших Гитлера и его свиту. Дети протягивали фюреру книжки, чтобы получить автограф.