Неподражаемый доктор Дарвин - Шеффилд Чарльз - Страница 18

• Предыдущая
• 18/72
• Следующая

Дарвин бросил быстрый взгляд на Джеми Мерчисона. Тот покачал головой.

— Нет, сэр, я тут ни при чем.

— Тогда пойдемте со мной. Возможно, вам представится случай пополнить свою копилку медицинских познаний. — Дарвин повернулся к запыхавшемуся посланцу. — Полагаю, кому-то на выставке стало плохо?

— Нет, сэр. — Бедно одетый служитель уже проворно шагал к выходу, но тут обернулся с мрачною миной. — Кто-то умер.

Дарвин с Мерчисоном зашагали следом. Джейкоб Поул внезапно обнаружил, что остался за столом в полном одиночестве.

— Ах ты, дьявольщина, — пробормотал он, а потом обвел взглядом комнату. — Нет, ну вы видели? Сидят здесь, чешут языками и едят, едят, едят — да столько, что на дюжину нормальных людей хватит. Я сижу себе, слушаю. — Выудив из кармана несколько монет, он бросил их на опустевшее блюдо. — А потом как сорвутся с места — и догадайтесь, кому приходится платить по счету? Ни за что не доверяйте философу, друзья мои, — очистит ваши карманы не хуже любого жулика, да еще и объяснит, как вам повезло вообще при штанах-то остаться.

— Подагра, — скривился Дарвин, когда они с молодым студентом пробирались вслед за фонарем посыльного по окутанным туманом улицам Лондона.

Затяжные белесые сумерки февральского дня уже подходили к концу, и во всех домах зажигались огни. Накануне мело, но сегодня улицы расчистили, так что лишь кое-где серели курганы талого снега. Желтый свет, что сочился из высоких узких окон, не столько освещал тротуар и мостовую, сколько подчеркивал закругленные тени блеклых сугробов.

Трость Дарвина гулко стучала по мокрым камням.

— Гнусная подагра, и гнусная погода. Врачу, исцелися сам [12] — а этого-то я и не могу. Я диагностировал свое состояние и весьма неплохо врачую его при помощи банок и настойки на ивовой коре, однако до конца вылечить не могу. Воздержание и умеренность в еде весьма помогают, но от этого ползучего холода все начинается сызнова. Далеко еще?

— Несколько сотен ярдов. — Джеми Мерчисон с трудом сдержался, чтобы не поддержать Дарвина под руку. Доктор был непомерно тучен и слегка прихрамывал, хотя ковылял вперед весьма энергично и бойко. — По Истчип и Грейт-Тауэр-стрит, сэр, а потом на юг, к реке. Самое большее, с полмили. А вы еще не были на выставке, доктор Дарвин? Последние десять дней все в Лондоне только о ней и говорят.

— Я не был. Полковник Поул, вот кто по этой части — завтра он как раз собирается. Что же до меня, когда кто-нибудь начинает разглагольствовать о бесценных сокровищах, персидских демонах и тайнах Заратустры, я сразу же подозреваю просто-напросто попытку заинтриговать весь город.

— Но это совсем другое дело, сэр. Рубин защищен проклятием — и теперь вот, похоже, оно проявило свою силу.

— Посмотрим-посмотрим. В городе, где так и кишат всякие считающие свиньи, танцующие медведи, пожиратели огня, шпагоглотатели и продавцы всего на свете — от китайских афродизиаков до индийского опия и французских слабительных, — нетрудно утверждать что угодно. Насколько могу судить по своему опыту, Лондон притягивает к себе шарлатанов со всей Англии, точь-в-точь как припарка — отравленные соки тела. А сами вы были на выставке, мистер Мерчисон?

— Да, сэр. Дважды. — Мерчисон отвернулся, скрывая смущение. — Я ходил с Флоренс.

— Тогда расскажите, что там видели. Своим скептицизмом я подаю дурной пример. В жизни, как при обследовании нового пациента, всегда следует держать разум открытым — ради свежести восприятия. Расскажите мне все.

— Да через пару минут сами увидите — мы уже почти на месте. Но все очень просто. Две недели назад некий перс, Дариуш Шарани, снял зал, где проводится выставка, и теперь демонстрирует там священную реликвию, редкостный древний рубин. Он известен как Сердце Ахурамазды и очень велик — с кулак рослого мужчины. Однако более всего необычности выставке придает то, что, хотя сам Шарани неотлучно дежурит при сокровище, от всякой другой охраны он отказался. Перс утверждает, будто бы Сердце обладает собственной защитой — заключенным в камне проклятием. Оно пробуждает демона, что сковывает и лишает сил всякого, кто дерзнет прикоснуться к рубину. И если Дариуш Шарани как можно быстрее не изгонит демона, вор умрет.

— Ну, сказать-то легко. А кто-нибудь проверял слова перса?

— Да, проверяли, когда выставка только открылась. Перед лицом более сотни зрителей четверо человек пытались взять камень, а Шарани преспокойно стоял рядом и улыбался. Они по очереди дотрагивались до сокровища — и по очереди застывали, не в силах пошевельнуться. Так и стояли, пока Шарани не коснулся Сердца Ахурамазды и не прошептал заклинания, усмиряющие демона. Тогда их всех отпустило. Выглядели они не очень-то бодро, но двигались вполне нормально.

До Мерчисона донеслось саркастическое хмыканье Дарвина.

— Я думал то же самое, сэр, — кивнул юноша. — Нетрудно заплатить какому-нибудь нищему оборванцу, чтобы он на несколько минут застыл, а потом всем рассказывал, будто его, мол, сковало проклятие. Но один из четырех был человеком знатным. Графа Марбери не подкупишь и не совратишь. И он клянется, что едва попробовал взять Сердце Ахурамазды, как тотчас же оказался в когтях демона и не мог даже пальцем пошевелить, пока Шарани не произнес отпускающего заклинания. А еще он говорит, что хватка демона — чистая пытка и не похожа ни на одну боль, какую ему пришлось испытывать когда-либо прежде.

Они добрались до места, где проводилась выставка, — прямоугольного здания из серого известняка в пятидесяти ярдах от реки. Обитые железом двойные двери сейчас стояли нараспашку, однако были снабжены двумя тяжелыми засовами. На левой створке висело объявление, что Сердце Ахурамазды будет выставляться здесь с 30 января по 25 апреля. На правой — цена за вход: по два пенса с человека.

Внутри с полдюжины масляных ламп освещали продолговатый зал. Посередине усыпанного песком пола размещалась большая металлическая пластина, на которой стоял серебряный пьедестал. На вершине его лежала черная бархатная подушка, накрытая стеклянной полусферой.

Посыльный с Мерчисоном заторопились к дальней стене, где несколько человек сбились в кучку вокруг распростертой неподвижной фигуры. Но Дарвин остановился в двух шагах от двери, озадаченно морща нос и втягивая воздух. Простояв так секунд десять, доктор двинулся к пьедесталу и внимательно осмотрел пустующую подушку. Потом с силой ударил тростью об пол, прислушался к гулкому отзвуку и только после этого присоединился к остальным.

Тело лежало навзничь. Глаза были открыты, руки раскинуты. Дарвин опустился на колени подле покойника и изумленно ахнул: это оказался тот самый черноволосый незнакомец из таверны «Голова вепря».

— А вы кто такой, сэр? — осведомился один из присутствующих, хорошо одетый джентльмен в тяжелом шерстяном пальто, из-под которого виднелись полы сутаны. — За магистратом уже послали.

— Я Эразм Дарвин, врач, — отозвался Дарвин, не поднимая головы. — Но боюсь, этому бедняге я уже помочь не в состоянии. Кто-нибудь его знает?

— Я знаю, сэр, — выступил вперед ночной сторож с жезлом и потайным фонарем в руках. — Последние два года он тут постоянно ошивался, особливо когда пропадало что-нибудь из драгоценностей. Только вот ни разу доказательств не хватало, чтобы отправить его поплясать в Тайберне. [13]

— Это вы послали за мной, обнаружив его?

— Никак нет, сэр, не я.

— Тогда кто же?

Все молчали. Дарвин повернулся к посыльному, но тот твердо покачал немытой головой.

— Ни один из этих джентльменов, сэр. Какой-то человек, я его никогда раньше не видел, дал мне флорин на Лауэр-Темз-стрит и сказал, мол, на выставке кто-то помирает, пускай я сбегаю в «Голову вепря» и приведу доктора Эразма Дарвина.

— Я видел несчастного в этой самой таверне живым менее часа назад. — Склонившись над покойником, Дарвин пощупал ему запястье, потом прикоснулся к виску, губам и впадинке на шее. Расстегнув фланелевую куртку, наскоро обследовал грудь и живот. И наконец встал. — Он мертв не более тридцати минут. Кто его нашел?

• Предыдущая
• 18/72
• Следующая