Техасский рейнджер. Клан Аризоны - Грэй Зейн - Страница 4
- Предыдущая
- 4/115
- Следующая
Солнце уже садилось, когда он решил остановиться на ночлег. Он отвел лошадь к воде и принялся искать на узкой и ровной долине подходящее место для лагеря. Он миновал несколько старых стоянок, которые хорошо помнил. Однако на сей раз они не удовлетворили его, и столь резкая перемена во вкусах в эту минуту даже не удивила его. Наконец, он отыскал уединенное местечко, скрытое листвою вечнозеленых карликовых дубов и мескитовых [1] зарослей, расположенное на порядочном расстоянии от старой тропы. Он расседлал лошадь и снял с нее поклажу. Перебирая свои пожитки, он убедился, что дядя забыл положить ему путы для лошади, хотя тут же вспомнил, что редко применяет их, а эту лошадь вообще никогда не стреноживает. Он отрезал пару футов от своего лассо и использовал этот кусок веревки в качестве пут. Лошадь, непривычную к таким помехам в свободе передвижения, пришлось насильно отвести на траву.
Дьюан развел небольшой костер, приготовил ужин и поел. Покончив с дневными заботами, он сел у костра и закурил трубку. Сумерки сменились ночными тенями. Редкие звезды начали появляться на небосводе, постепенно разгораясь. Перекрывая непрестанное звонкое стрекотание насекомых, прозвучала вечерняя песенка малиновки. Затем голоса птиц умолкли, и тишина стала еще более ощутимой. Когда ночь полностью вступила в свои права, маленький клочок земли, где Дьюан разбил свой лагерь, стал казаться еще более уединенным и изолированным от всего мира, что принесло ему чувство облегчения.
Внезапно его как-то сразу осенило, что с ним творится что-то непонятное. Он вдруг стал нервным, настороженным и напряженным настолько, что даже не мог заснуть. Это открытие явилось для него неожиданностью, и он принялся размышлять о причинах, перебирая в памяти свои действия и их мотивы. Перемены, происшедшие с ним всего за один день, поразили его. Обычно веселый и беспечный, счастливый, когда выпадало одному провести время на природе, он за несколько коротких часов стал сдержанным, озабоченным. Тишина, которой он так наслаждался прежде, утратила теперь для него свою прелесть, став просто фактором, помогающим скорее различить шум приближающейся погони. Одиночество, ночь, дикая природа, — все то, что он когда-то любил, теперь лишь создавали для него временное ощущение безопасности. Он всматривался, вслушивался, вдумывался. Он чертовски устал, однако не был склонен отдыхать. С рассветом он намеревался двинуться дальше на юго-запад. Имелся ли у него четкий маршрут, направление, которого он собирался придерживаться? Они были столь же неопределенны, как и его знания об этом обширном пространстве голых скал и мескитовых зарослей, граничащим с Рио-Гранде. Где-то там находилось спасение, убежище, укрытие. Ибо он был отверженным преступником, отщепенцем и беглецом.
Быть человеком вне закона означало постоянно держаться настороже. Ни дома, ни отдыха, ни сна, ни удовлетворения, ни самой жизни, ради которой стоило бы жить! Он обречен скитаться одиноким волком, либо стать членом сообщества людей, чуждых ему по духу. Даже зарабатывая на жизнь честным трудом, он все равно должен скрывать свое настоящее имя, опасаясь разоблачения. А если ему не удастся наняться в батраки на какое-нибудь затерянное в глуши отдаленное ранчо, то на что он станет жить? Мысль о воровстве была ему отвратительна. Будущее представлялось тусклым, серым и достаточно мрачным. А ведь ему было всего двадцать три года.
Почему жизнь так жестоко обошлась с ним?
Горечь безответного вопроса, казалось, влила щемящий ледяной озноб в его жилы. Что с ним происходит? Дьюан подбросил несколько сухих мескитовых веток в затухающее колеблющееся пламя костра. Он весь дрожал от холода, и ему почему-то не хватало света. Черный купол ночного мрака нависал над ним, смыкаясь вокруг него. Неожиданно он вздрогнул, выпрямился и замер, прислушиваясь. Он услышал шаги. Они раздавались сзади, — нет, сбоку. Кто-то находился здесь, рядом. Непослушной рукой Дьюан потянулся за револьвером, и прикосновение к холодной стали снова заставило его вздрогнуть. Он сидел молча, затаив дыхание, и ждал. Однако все было тихо, — так тихо, как бывает только в дикой каменистой пустыне, где легкий ветерок слабо посвистывает в листве мескитовых деревьев. Действительно ли он слышал шаги? Он снова стал дышать полной грудью.
Но что стало со светом от костра? Он принял какой-то странный зеленоватый оттенок и словно выхватывает из темноты неподвижную тень, скрывающуюся за пределами освещенного круга. Дьюан не слышал никаких шагов, не отмечал никаких движений, но, тем не менее, во время этой бессонной ночи у костра здесь, присутствовал еще один. Дьюан видел его. Он лежал, распростершись навзничь, в самом центре ярко-зеленого ореола, неподвижный, умирающий. Кол Бэйн! Черты лица его были удивительно четкими, как на камее, и выделялись более явственно, чем на любом рисунке. Это было грубое, жесткое лицо, смягчившееся на пороге вечности. Бурый солнечный загар, несомненные признаки пьянства, жестокости и злобы, столь характерные для Бэйна, исчезли бесследно. Это лицо представляло иного Бэйна, демонстрируя, как все человеческое, что было в нем, постепенно вянуло, блекло и пропадало по мере того, как его покрывала смертельная бледность. Губы пытались заговорить, но не могли. Глаза сохраняли агонию мысли. Они выдавали то, что, возможно, дошло бы впоследствии до этого человека, останься он в живых, — сознание, что он слишком поздно увидел свою ошибку. Затем глаза закатились, потускнели и закрылись в смерти.
Это призрачное видение оставило Дьюана сидеть неподвижно в холодном поту, терзаясь угрызениями совести, сознавая, какое проклятье лежит теперь на нем. Он понял, что никогда не сможет избавиться от страшного призрака. Он вспомнил, как его отца вечно преследовали жестокие приступы раскаяния, как ни в работе, ни во сне он не мог забыть тех, кого он убил.
Был уже поздний час, когда растревоженный мозг Дьюана позволил ему уснуть, но и сон не принес ему успокоения. На следующее утро он проснулся так рано, что с трудом сумел отыскать свою лошадь в серых предрассветных сумерках. Начинающийся день он встретил опять на старой охотничьей тропе.
Дьюан ехал без устали все утро и остановился в тенистом уголке, чтобы отдохнуть и покормить лошадь. Полдень снова застал его в пути. Местность, по которой он проезжал, становилась все более дикой и пустынной. Голые растрескавшиеся скалы нарушали однообразную монотонную линию горизонта. Около трех часов пополудни он приблизился к небольшой речушке, отмечавшей границу здешней охотничьей территории.
Решение продвигаться дальше вверх по течению он принял по двум причинам: река с обеих сторон изобиловала отмелями и участками зыбучих песков, и ему не хотелось переправляться на противоположный берег, где одно его присутствие уже означало бы, что он преследуемый преступник. К тому же речная долина, где среди тенистых берегов извилистый поток прокладывал себе путь на юго-запад, была куда более привлекательной, чем та безлюдная каменистая пустыня, которую он пересек. Весь остаток дня он не спеша двигался вверх по реке. На закате он проник в густую чащу ивняка и осокорей, решив провести здесь ночь. Ему казалось, что здесь, в уединенной и скрытой от глаз местности, он обретет покой и умиротворение. Но он ошибался. Все чувства, каждое малейшее переживание и видение, посетившие его в предыдущую ночь, вернулись к нему опять, странным образом еще более яркие и усиленные новыми образами, столь же отчетливыми и живыми.
Так, двигаясь все дальше и коротая полубессонные ночи у лагерного костра, Бак Дьюан провел следующие три дня, в течение которых он пересек множество троп и даже один проселок, носивший на себе следы недавнего прогона скота — по всей видимости, краденого. За это время запас провизии его истощился, кроме соли, перца, кофе и сахара, имевшихся у него в изобилии. В лесных зарослях здесь водились олени, но поскольку они не подпускали его на расстояние прицельного револьверного выстрела, пришлось довольствоваться случайно попавшимся ему кроликом. Дьюан сознавал, что в будущем ему придется ограничиваться одной лишь растительной пищей — таков уж его удел.
1
Мескиты — древовидные кустарники и стручковые деревья семейства бобовых (акации, мимоза, фисташковые деревья и проч.)
- Предыдущая
- 4/115
- Следующая