Парламент Её Величества - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/52
• Следующая

Сидевшие изрядно устали и не ели со вчерашнего дня. От камина, сложенного когда-то в угоду либер камрада Франца, толку мало, да и поленья там почти прогорели. Позвать истопника, чтобы тот подкинул свежих дровишек, опасались – везде и всюду уши! – а вставать самим было неприлично.

В залу, едва не выломив дверь, ввалился молодой мужчина, в расстегнутом генеральском мундире с голубой орденской лентой, съехавшей куда-то на живот. Словно бы, исчерпав все силы, генерал упал на колени и зарыдал. Подняв толстощекое породистое лицо, выдавил из себя:

– Государь император преставился. Помер Петруша-то наш…

Сидевшие за столом переглянулись и, не соизволив встать, осенили себя крестным знамением. Самый старший, граф Головкин, с приличествующей тоской в голосе сказал: «Господь дал – Господь взял! Все под Богом ходим» – и забормотал под нос «Отче наш», а остальные присоединились к молитве.

– Эх, грехи наши тяжкие, – вздохнул один из «верховников» – князь Алексей Григорьевич Долгоруков, сенатор и гофмейстер, воспитатель императора Петра. Посмотрев на распростертого генерала, приходившегося ему родным сыном, нарочито грубо сказал: – Ты, Ванька, сопли-то прибери. Знали ведь, что помирает государь, че уж теперь реветь? Ты нам лучше скажи – подписал государь духовную али нет?

– Да уж какая духовная, – поднялся с колен Иван Долгоруков. Вытащив из кармана огромный носовой платок, гулко высморкался и вытер слезы. – Я ж с ним все дни находился. Государь-от то в жар, то в холод кидался, бредил. А щас вот, перед тем как отойти, сказал: «Коней запрягайте, к сестрице в гости поеду!»

Вельможи заерзали, качая париками, заахали – старшая сестрица императора Наталья уже полтора года как пребывала в усыпальнице Вознесенского собора, неподалеку от нелюбимой сестры Петра Великого – царевны Софьи.

– Катька-то где? – поинтересовался Алексей Григорьевич.

– Катерина Алексеевна, – поправил его двоюродный брат, князь Василий Лукич.

– Для кого – Катерина Алексеевна, а для меня – дочь родная, Катька, – отмахнулся Алексей Григорьевич.

Василий Лукич, полжизни посвятивший дипломатии, снисходительно улыбнулся:

– Ты, Алексей Григорьевич, дщерь Екатерину Алексеевну один раз Катькой по-свойски назовешь, другой раз назовешь, в третий, а там, глядя на тебя, и остальные будут ее Катькой звать. А Катерина Алексеевна, как ты помнишь, – Ее Высочество государыня-невеста. Надобно, чтобы к ней со всем уважением относились.

– Ах ты, совсем из головы вылетело! – насмешливо стукнул себя по лбу Алексей Григорьевич. – Иван Алексеевич, сукин ты сын, где дщерь моя, Ее Высочество государыня-невеста?

– Катька, то есть Катерина Лексеевна, у тела покойного императора причитать изволит, – шмыгнул носом Долгоруков-младший.

– Бедная девочка, – искренне вздохнул генерал-фельдмаршал Дмитрий Михайлович Голицын, а сидевший напротив него другой фельдмаршал, из Долгоруковых, Василий Владимирович, печально вымолвил:

– А ведь сегодня свадьбу должны были играть… Не к добру корона-то слетела[5].

– Ваньк, а кто там еще у государева тела? – поинтересовался отец, лукаво посмотрев на вздыхающих родичей.

Иван сосредоточенно нахмурил густые брови, силясь припомнить, кто уже подошел попрощаться. Понятное дело, что спрашивают его не о дворцовых холопах или гвардейских офицерах, а о сильных людях.

– Видел я там князя Трубецкого, Ивана Юрьевича, – начал перечислять Иван. – Ягужинский стоял. Вроде из попов только владыка Феофан прибыл.

– Может, стоит и их к нам позвать? – спросил Василий Лукич. – Все-таки князь Иван – генерал-фельдмаршал, а владыка Феофан – первенствующий член Синода. Все попы у него чуть ли не с рук едят[6].

Предложение Василия Лукича не нашло одобрения.

– Владыка Феофан, он закон престолонаследия нарушил, – с чувством произнес князь Алексей Григорьевич. – После смерти Петра Алексеевича, императора нашего, супругу его беззаконную, Катьку, на престол благословил, в обход внука законного, царевича Петра.

– Фельдмаршал Трубецкой! – фыркнул генерал-фельдмаршал Долгоруков. – Воевода запечный… Князь Иван осьмнадцать лет в плену у шведа просидел, а генерал-фельдмаршала с «кавалерией» отхватил.

Еще два фельдмаршала, сидевшие за столом, – братья Голицыны – ничего не сказали. Старший, Дмитрий Михайлович, из-за природной сдержанности, а младший, Михаил Михайлович-старший[7], – из уважения к брату. Однако же защищать Трубецкого не стали. В отличие от князя Ивана, получившего высшее воинское звание невесть за какие заслуги, братья Голицыны с Василием Владимировичем Долгоруким свои жезлы заработали честно.

– А Ягужинский? Павел Иванович хоть и не генерал-прокурор нынче, но все равно – сенатор и генерал-аншеф, – спросил Василий Лукич, посмотрев на канцлера. Верно, не хотелось бывалому дипломату брать ответственность только на Верховный совет.

– Павла Ивановича мы потом позовем, когда сами все порешаем, – высказал свое мнение канцлер Головкин, которому Ягужинский доводился зятем. – Он малый честный, но очень уж на язык не сдержан. Да и пьян он, скорее всего.

– Пьян, – кивнул Иван Долгоруков. – Когда в залу входил, меня по матушке обозвал. Мол – что же ты, сукин кот, Ванька, за императором худо глядел?

Долгоруковы дружно скривились. То, что Иван, приставленный отцом к Петру, смотрел за государем худо, было чистейшей правдой. Вместо государственных дел таскал его по гулящим бабам, вином поил. А уж на охоте, в которой юный император души не чаял, Ванька был ему первейший помощник. Зато – пока молодой Долгоруков развлекал царя, старшие правили…

– А ты чего? – нахмурился отец. – От какого-то худородного Ягужинского, органиста литовского, хулу стерпел? Да Ягужинский-то этот…

– Кхе-кхе, – предостерегающе кашлянул дипломат Василий Лукич, косясь на канцлера. Как-никак, князь Алексей начал охаивать его родного зятя.

– Так не буду же я при покойнике драться, – принялся оправдываться Иван, а фельдмаршал Долгоруков густо заржал:

– Пашка Ягужинский – это тебе не Никитка Трубецкой. Ягужинский сам кого хошь из окна выкинет.

– Да я… – начал заводиться Иван, но был остановлен старшими.

– Не надобно щас старое ворошить, – опасливо косясь на канцлера Головкина, сказал дипломат Василий Лукич.

Генерал-фельдмаршал Долгоруков прикусил язык, в который раз коря себя за болтливость. История-то препаскудная. Ванька, сукин сын, жил с любовницей едва ли не на глазах у ее мужа – генерал-интенданта Никиты Юрьевича Трубецкого. И, мало этого, так повадился наезжать и бить князя, а однажды чуть не выкинул рогоносца в окно. А тот лишь терпел и плакал тайком. А куда денешься? Фаворит государя, как-никак! Начнешь ругаться, мигом в ссылке окажешься. Ванька, правда, как с Наташкой Шереметевой познакомился, остепенился, свадьбу собрался играть, но Никита Юрьевич, как и прочие Трубецкие, такого не забудут! Да и канцлеру, графу Головкину, о Ванькиной выходке лучше лишний раз не напоминать. Как-никак, неверная супруга Никиты Трубецкого, Анастасия Гавриловна, доводилась Гавриилу Ивановичу младшей дочерью. Покамест канцлер числился союзником Долгоруких и Голицыных и, стало быть, сумеет повлиять на своих зятьев, а как он себя дальше поведет?

Гаврила Иванович, старый и мудрый, сделал вид, что ничего не слышал, и перевел разговор на другое:

– Иван Алексеевич, а ты барона Остермана не видел?

– На носилках несли. Говорят, болен совсем, – доложил Долгоруков-младший.

– Вот ведь немец хитрожопый! – стукнул кулаком по столу фельдмаршал Долгоруков, заработав укоризненные взгляды от родственников. – Всегда так. Как чего важное решать, так он в кусты. Сума переметная – и вашим и нашим.

– Звал я его, – сумрачно сказал Алексей Григорьевич. – А он говорит – я, мол, иноземец, а такие дела русские должны решать.

• Предыдущая
• 3/52
• Следующая