Оскорбление нравственности - Шарп Том - Страница 39

• Предыдущая
• 39/69
• Следующая

— Никогда в жизни не видел зеленого вина, — признался он.

— Ну, старина, ведь его же делают из зеленого винограда, — проговорил майор, и сидевшие за столом снова разразились хохотом. — Это надо пить залпом и до дна.

Миссис Хиткоут-Килкуун все это очень не понравилось.

— Как же низко ты можешь пасть, Малыш? — с недовольством в голосе то ли спросила, то ли констатировала она. Тем временем коммандант залпом выпил налитый ему стакан.

— Зато вы способны подняться так высоко, — весело ответил майор.

Маркиза решила тоже вступить в разговор.

— Высоко? Дорогие вы мои, — воскликнула она, — вам бы надо посидеть на моем месте, тогда бы вы поняли. Это же совершеннейшая горгонзола,[52] могу вас уверить!

Ее слова вызвали некоторое замешательство: официант поспешил поставить перед Маркизой поднос с сыром. Не обращая на все это внимания, коммандант Ван Хеерден сидел, счастливо улыбаясь, и чувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Он решил извиниться перед толстяком и уже было открыл для этого рот, но тут майор Блоксхэм предложил ему еще стаканчик шартреза. Коммандант с благодарностью принял предложение, несмотря на полученный от миссис Хиткоут-Килкуун резкий толчок в бок.

— Полагаю, мы все должны присоединиться к комманданту, — внезапно сказала она, — нельзя, чтобы он пил в одиночестве. Малыш, наполни все стаканчики для портвейна.

Майор недоумевающе посмотрел на нее.

— Все? — переспросил он.

— Ты слышал, что я сказала, — подтвердила миссис Хиткоут-Килкуун, переводя осуждающий взгляд с майора на полковника и обратно. — Все. Думаю, в честь нашего гостя мы должны выпить за южноафриканскую полицию.

— Черта с два буду я пить полный стакан шартреза за что бы то ни было, — изрек полковник.

— Я вам никогда не рассказывала, как Генри провел войну? — спросила миссис Хиткоут-Килкуун сидевших за столом. Полковник побледнел и поднял свой стакан.

— За южноафриканскую полицию, — поспешно поддержал он.

— За южноафриканскую полицию, — торжествующе повторила миссис Хиткоут-Килкуун и внимательно проследила за тем, чтобы полковник и майор Блоксхэм выпили свои стаканы до дна.

Совершенно не видя и не понимая происходящего и потому пребывая в счастливом неведении, коммандант сидел и улыбался. Так вот как англичане проводят свое свободное время, думал он, и чувствовал себя столь же прекрасно, как в собственном доме.

После того как был произнесен тост и все выпили, наступила полная тишина: каждый сидел и думал, что натворит стакан шартреза с его почками. Коммандант Ван Хеерден встал.

— Я испытываю огромное удовлетворение от того, что нахожусь сегодня здесь, в этом прекрасном обществе, — сказал коммандант, выдержал паузу и посмотрел на сидевших за столом гостей, которые помутневшими глазами уставились в ответ на него самого.

— То, что я собираюсь сказать, возможно, удивит некоторых из вас. — На противоположном конце стола полковник Хиткоут-Килкуун прикрыл глаза и вздрогнул. Если тост комманданта окажется сродни его вкусам в одежде и вине… бр-р, даже страшно подумать! Но в этом случае полковник оказался приятно удивлен. — Как вам известно, я африканер, — продолжал коммандант. — Или, как говорите вы, англичане, — бур. Но я хочу, чтобы вы все знали: я восхищаюсь англичанами и хочу предложить тост за Британскую империю!

До полковника не сразу дошел смысл сказанного коммандантом. Он удивленно открыл глаза и с еще большим удивлением увидел, что коммандант держит бутылку бенедиктина и сам наполняет из нее стаканы сидящих за столом.

— Ну что же ты, Генри, — сказала миссис Хиткоут-Килкуун в ответ на умоляющий взгляд полковника, — за Британскую империю!

— О Боже, — простонал полковник. Коммандант разлил ликер и поднял свой стакан.

— За Британскую империю, — повторил он и опорожнил стакан, а потом зло уставился на полковника, который только пригубил из своего стакана и теперь не знал, как поступить с остальным.

— Ну что же ты. Генри, — снова сказала миссис Хиткоут-Килкуун. Полковник допил свой стакан до конца и обмяк на стуле.

Коммандант испытывал прилив настоящего счастья. Чувство некоторого разочарования, омрачившее было начало вечера, теперь почти исчезло. Исчезла и Маркиза. Мужественно попытавшись что-то сказать напоследок, она сумела произнести только в очередной раз «дорогой…» и сползла под стол — впрочем, и тут выдержав до конца присущую ей элегантность. Вскоре и у других гостей стали проявляться последствия преданности комманданта Ван Хеердена Британской империи. Воспользовавшись этим, официант — по всей видимости, стремившийся пораньше отправиться спать, — решил ускорить процесс и подал одновременно поднос с сыром и сигары.

Полковник Хиткоут-Килкуун вознамерился поправить его.

— Сыр и сигары не сочетаются друг с дру… — проговорил он и вдруг, шатаясь, поспешил выйти из комнаты. С его уходом вечеринка распалась сама собой. Толстяк заснул. Майору Блоксхэму было плохо. А миссис Хиткоут-Килкуун прижималась к комманданту уже не только ногой, но всем, чем могла. «Возьми меня…» — пробормотала она и упала ему на колени. Коммандант с нежностью посмотрел на ее локоны, седина в которых была подкрашена до синевы, с непривычной для себя галантностью поднял ее голову со своих колен и встал.

— Пора спать, — сказал он и, аккуратно подняв миссис Хиткоут-Килкуун со стула, понес ее в спальню. Следом за ним шел зулус-дворецкий, по-видимому, заподозривший что-нибудь недоброе в намерениях комманданта.

Когда Ван Хеерден опустил хозяйку дома на постель, миссис Хиткоут-Килкуун улыбнулась во сне.

— Не сейчас, дорогой, — пробормотала она. Видимо, ей что-то снилось. — Не сейчас. Завтра.

Коммандант на цыпочках вышел из спальни и отправился поблагодарить хозяина дома за прекрасный вечер. Однако в столовой полковника не было, а остальные члены «клуба Дорнфорда Йейтса» лежали неподвижно — кто на столе, кто под ним. Только майор Блоксхэм подавал некоторые признаки жизни, однако признаки эти были таковы, что вступить с ним в разговор было бы невозможно.

Коммандант попрощался на африкаанс, в ответ на что из майора вырвался новый фонтан. Окинув взглядом комнату, коммандант вдруг заметил какое-то движение под столом. Некто явно пытался привести в чувство Маркизу, хотя коммандант и не понял, почему для этого понадобилось снимать с нее брюки. Приподняв край скатерти, коммандант заглянул под стол и встретился с чьим-то взглядом. Увидев это лицо, коммандант внезапно почувствовал себя плохо. «Похоже, я крепко перебрал», — подумал он и, отпустив скатерть, поспешно вышел из комнаты, на ходу припоминая, что он слышал о симптомах белой горячки. В саду к треску цикад время от времени примешивался звук щелкающих ножниц полковника, однако коммандант не обратил на это внимания. Перед его мысленным взором стояли глаза, уставившиеся на него из-под скатерти. Два маленьких, круглых, блестящих, как бусинки, глаза и противное, отталкивающее лицо. Это было лицо констебля Элса. Но ведь констебль Элс мертв! «Скоро мне уже начнут мерещиться розовые слоны», — с ужасом подумал коммандант, забираясь в машину. Назад, к себе в санаторий, он ехал крайне осторожно, а добравшись до своего номера, постарался выпить как можно больше этой отвратительной воды, чтобы хорошенько прочистить желудок.

• Предыдущая
• 39/69
• Следующая