Дальний умысел - Шарп Том - Страница 56

• Предыдущая
• 56/59
• Следующая

– Это не похабство, – сказал Пипер, – и не смейте называть меня вымогателем. Вы это начали, и правда есть правда.

– Правда? – сказал Френсик с гадким смешком. – Если уж вы хотите правды, то получите ее. Затем я сюда и приехал. – Он показал на дверь, надписанную «СКРИПТОРИЙ». – А там что?

– Там я учу людей писать, – сказал Пипер.

Френсик посмотрел на него и снова рассмеялся.

– Шутник, – сказал он и растворил двери. Внутри были ряды парт, и на них – чернильницы. Стены увешаны образцами почерка, перед партами – доска. Френсик огляделся.

– Очаровательно. Скрипторий, значит. А Плагиатория нет?

– Чего нет? – не понял Пипер.

– Надо же где-то обучать списыванию. Или вы это прямо здесь? Ну да, уж учить, так всему заодно. Как это у вас поставлено? Каждому студенту по бестселлеру в зубы, а вы сдуваете у всех сразу?

– Вы гадко и грубо зубоскалите, – сказал Пипер. – Сам я пишу у себя в кабинете. А здесь я только учу, как писать – а не что.

– Ах, вот оно что. Учите – как? – Френсик поднял бутыль и встряхнул ее. Жирная слякоть мазнула стенки. – Чернила, я вижу, по-прежнему испаряете.

– Нужна соответственная густота, – сказал Пипер, но Френсик поставил бутылку и повернулся к дверям.

– А где же ваш пресловутый кабинет? – спросил он. Пипер медленно взошел по лестнице и отворил еще одну дверь. Френсик ступил внутрь. Стены обставлены стеллажами, и большой стол перед окном, выходящим на реку, над паромным причалом. Френсик окинул взглядом книги, все в кожаных переплетах. Диккенс, Конрад, Джеймс…

– Ветхий завет, – сказал он и снял с полки «Миддлмарч». Пипер выхватил у него книгу и поставил ее обратно.

– Это что, нынешний образец? – спросил Френсик.

– Это целый мир, это вселенная, недоступная вашему жалкому пониманию, – гневно сказал Пипер. Френсик пожал плечами. В словах Пипера было столько пафоса, что решимость его ослабела. Но Френсик взял себя в руки и повел дело грубее.

– Не худо вы тут устроились, – сказал он, усевшись и закинув ноги на стол. Позади него Пипер побелел от такого святотатства. – Куратор музея, присвоитель чужих романов и вымогатель чужих гонораров – а как насчет интимной жизни? – Он на всякий случай придвинул к себе разрезной нож. Надо бить наотмашь – а черт его знает, как Пипер отреагирует. – Пристроились к покойнице миссис Хатчмейер?

Сзади раздалось шипенье, и Френсик обернулся. Худое лицо Пипера словно еще осунулось, суженные в щелки глаза сверкали злобой. Френсик нащупал нож. Он побаивался, но отступать было поздно: слишком далеко зашел.

– Мое дело, конечно, сторона, – сказал он, отвечая взглядом на взгляд, – но ведь к мертвечинке у вас особое пристрастие. Сперва вы обдирали покойных авторов, потом потребовали из-за гроба два миллиона долларов и, уж само собой, не обошли вниманием и усопшую миссис…

– Не смейте так говорить! – вскрикнул Пипер пронзительно-яростным голосом.

– Почему же не сметь? – сказал Френсик. – И вообше исповедь – она, знаете, облегчает душу.

– Это неправда, – выговорил Пипер, тяжело дыша.

– Что неправда? – злобно ухмыляясь, поинтересовался Френсик. – Правда, как известно, сама скажется. В данном случае моими устами. – Он встал с угрожающим видом, и Пипер отпрянул.

– Довольно. Перестаньте. Ничего больше слышать не хочу. Уйдите и оставьте меня в покое.

– А вы мне пришлете еще одну рукопись и потребуете ее публикации? Нет уж, хватит, – покачал головой Френсик. – Придется вам узнать правду, я ею заткну вашу слюнявую…

Пипер закрыл уши руками.

– Не буду! – крикнул он. – Я вас не буду слушать!

– А слушать и необязательно. Вот прочитайте. – И Френсик достал из кармана отречение доктора Лаут. Он протянул листок Пиперу, и тот взял его. Френсик присел на стул. Кризис миновал, опасаться больше нечего. Может, Пипер и помешанный, но не буйный, его не тронет. И Френсик с какой-то обновленной жалостью смотрел, как тот читает письмо. Не человек, а ходячее недоразумение. Прирожденный писатель, для которого вся жизнь в словах, написать ничего не способный. Пипер дочитал письме и поднял глаза.

– Что это значит? – спросил он.

– Читайте между строк, – посоветовал Френсик. – Что несравненная доктор Лаут – автор «Девства». Вот что это значит.

Пипер снова поглядел на листок.

– Но ведь тут же сказано, что она не автор.

– Вот именно, – усмехнулся Френсик. – А зачем бы ей это говорить? Посудите сами, Зачем отрицать то, чего никто не утверждает?

– Не понимаю, – сказал Пипер, – это какая-то бессмыслица.

– Смысл здесь тот, что ее шантажировали, – сказал Френсик.

– Шантажировали? Кто?

Френсик запихнул понюшку.

– Вы. Вы угрожали мне, а я ей.

– Но… – Пипер никак не мог уразуметь связи. В его головенке все это не укладывалось.

– Вы грозили меня разоблачить, а я передал угрозу по назначению, – пояснил Френсик. – Доктор Сидни Лаут пожертвовала двумя миллионами, лишь бы не прослыть автором «Девства». И стоит – с ее-то репутацией!

– Я вам не верю, – проговорил Пипер. Глаза его остекленели.

– И не надо, – сказал Френсик. – Плевал я на ваше доверие. Но вот только объявитесь перед Хатчмейером живым и невредимым – и посмотрите, что будет. Все выйдет наружу и разнесется по свету. Про меня, про вас, про пятое-десятое – и не быть больше доктору Лаут влиятельным критиком. В литературном мире на нее, мерзавку, пальцами станут показывать. Вы-то тем временем будете сидеть за решеткой. И я, уж конечно, останусь без гроша – но зато хоть не придется никому всучивать ваши вонючие «Поиски утраченного детства». Все-таки утешение.

Пипер расслабленно опустился на стул.

– Итак? – сказал Френсик, но Пипер только головой помотал. Френсик забрал у него письмо и повернулся к окну. Всё, он обставил этого недотепу. Не будет больше ни угроз, ни рукописей. С Пипером покончено; пора уезжать. Френсик поглядел на бурую реку и лес поодаль: непривычный, иноземный пейзаж, пышновато-зловещий и такой далекий от уютного мирка, который надлежало оберечь от здешних посягательств. Он прошел к дверям, вниз по широкой лестнице и через пустой вестибюль. Что ж – домой и как можно быстрее.

Но когда он подъехал к парому, оказалось, что плот у того берега, а паромщика нет. Френсик позвонил в колокол, но никто не отозвался. Он немного подождал на солнцепеке. Стояла тишь, и только бурая вода похлюпывала внизу возле берега. Френсик снова сел в машину и выехал на площадь. Здесь тоже не было ни души. Черные тени жестяных магазинных навесов, беленая церковь, деревянная скамья у подножия статуи посреди площади, слепые окна. Френсик вылез и огляделся. Часы на здании суда показывали полдень. Должно быть, все обедают, однако в этом безлюдье была жутковатая мерзость запустения; черная путаница деревьев и подлеска, замыкая горизонт, наползала из-за реки; тускло голубело пустое небо. Френсик обошел площадь и вернулся в машину. Может быть, паром тем временем… но он по-прежнему стоял у того берега, и когда Френсик потянул за веревку, даже не шелохнулся. Он снова ударил в колокол. Звук точно в воду канул, и Френсику стало уж совсем не по себе. Наконец он оставил машину над пристанью и пошел тропкой по берегу реки. Тропка поплутала под дубами в мшистых бородах и привела его на кладбище. Взглянув на надгробья, Френсик повернул назад.

Может быть, взять курс на запад – и отыщется какая-нибудь боковая дорога к Восьмидесятому шоссе? «Кровавая Трасса» – это звучало теперь прямо-таки заманчиво. Но карты у него не было, и, проехав по переулкам, которые оказывались тупиками или выводили к заросшим лесным колеям, Френсик повернул назад. Может, паромщик вернулся. Он поглядел на часы: уже два, наверняка появятся какие-нибудь люди.

Люди появились. Когда он выехал на площадь, несколько угрюмых мужчин, стоявших у здания суда, сошли с тротуара на мостовую и преградили ему путь. Френсик остановил машину, опасливо приглядываясь к ним сквозь ветровое стекло. У каждого на поясе была кобура, а у самого мрачного – звезда на груди. Он подошел сбоку и наклонился к окну, обнажив крупные желтые зубы.

• Предыдущая
• 56/59
• Следующая