Спящий во тьме - Барлоу Джеффри - Страница 50
- Предыдущая
- 50/138
- Следующая
Мистер Скрибблер поднял глаза и воззрился на девушку с бесконечно печальным видом. Щеки его цветом уподобились заварному крему, лоб прорезали морщины, от обычной беспечности не осталось и следа.
Наступила неловкая пауза; порыв ветра, просочившийся сквозь раму, положил ей конец. Мистер Скрибблер вытащил из волос перо и нацарапал несколько слов на мятом клочке почтовой бумаги. Затем пододвинул записку Лауре, а та прочла ее про себя от начала и до конца.
– Конечно же, я остаюсь вашим другом! Я всегда буду вашим другом, но дружба – это все. К тому, что было в прошлом, возврата нет. Однако ж эта тема напрямую связана с тем делом, что сегодня привело меня сюда.
Мистер Скрибблер совсем поник. Он походил на марионетку в словесном кукольном спектакле, причем каждый залп со стороны гувернантки приходился ему точнехонько в нос, или по ушам, или по затылку; каждое новое жестокое слово из ее уст обрушивалось на него всей тяжестью, сокрушая, расплющивая и размазывая беднягу по стулу.
– Впервые узнав, сколь близко вы знакомы с профессором Тиггзом и его племянницей, я немало удивилась. В конце концов, велика ли вероятность такого совпадения? Как я понимаю, вы с Фионой дружите уже не первый день; дружба эта возникла, думается мне, из какой-нибудь любезности, оказанной вам профессором. Он – человек редкой доброты и великодушный работодатель. В первый же раз, как я увидела вас вместе с Фионой, было очевидно, как много значит для девочки ваше общество. Она – чудесный ребенок и всегда с нетерпением ждет ваших визитов. Сдается мне, таких, как вы, она еще не встречала.
При виде мистера Скрибблера с торчащей во все стороны шевелюрой, из которой вновь выглядывало перо, в истинности утверждения Лауры никто бы не усомнился.
– Вы, конечно же, знаете, что нынешнюю мою должность на Пятничной улице я занимаю совсем недолго, – продолжала девушка, чуть запинаясь. – Вот здесь-то и начинаются трудности… Как человек относительно чужой, я в крайне неловкой ситуации… против воли поставлена в положение, которое… мне претит и абсолютно несправедливо для…
Лаура умолкла на полуслове и прижала руку к щеке, словно подыскивая слова, упрямо от нее ускользающие.
Очередной взмах пера – и к Лауре перешел еще один обрывок почтовой бумаги. Прочтя записку, она улыбнулась, но эта мимолетная улыбка не сулила клерку особых шансов на успех.
– Да, цветы просто очаровательные. Фиона поставила свой букет в вазу у окна и каждый день меняет им воду.
Глаза мистера Скрибблера на мгновение вновь засияли. Дорогое воспоминание заплясало перед ними, точно пылинки в свете луча.
– Видите ли, именно это я и должна с вами обсудить, – проговорила Лаура с нежданной силой. – В тот день у дороги… когда мы случайно встретились – вы, Фиона и я, – для меня все стало кристально ясно. И ваши посещения профессорского дома… в последнее время вы туда зачастили… ох, Ричард, ну, как мне объяснить? Я поставлена в такое положение – ужасное, кошмарное, несправедливое, – что мне приходится умолять пожертвовать дружбой, посягать на которую я не имею никакого права. Поверьте, я предпочла бы сохранить с вами самые добрые отношения – по крайней мере в духовном плане, однако мне хотелось бы избегать ситуаций, в которых мы могли бы случайно столкнуться. Ох, да как же мне выразиться понятнее? Скажу просто, хотя знаю, что вы поймете меня неправильно. Я прошу вас больше не появляться на Пятничной улице.
Ну, вот он и прозвучал, самый жестокий из залпов. Сердце клерка испуганно дрогнуло; в который раз слова девушки вмяли его в стул.
– Поймите, Ричард, – продолжала Лаура, не останавливаясь. – Моя жизнь наконец-то обрела некую толику мира и безмятежности, и это для меня очень много значит. Знай я заранее о дружбе между вами и Фионой, я бы ни при каких обстоятельствах не приняла предложение профессора Тиггза; напротив, тотчас же его отклонила бы без колебаний и без сожалений. Возможно, то, что я поступила в услужение к профессору, окажется ошибкой. Тем не менее воспитание и образование его племянницы теперь в моих руках, так что я прошу вас, Ричард, – умоляю, если угодно: не нарушайте мое новообретенное спокойствие своими визитами.
Едва мистер Скрибблер вполне осознал суть просьбы Лауры, лицо его приобрело выражение, описанию не поддающееся, – здесь, пожалуй, напрашивается эпитет «изможденный». Не появляться на Пятничной улице! Не видеться с Фионой! Он ушам своим не верил. Более того, с трудом мог расслышать произнесенные слова – так стучало в висках. Голос девушки доносился словно издалека, из глубины длинного туннеля.
– Я понимаю, что не имею права просить вас о таких вещах. С моей стороны это низко, я знаю. И все равно прошу – в память о наших былых отношениях и былой приязни. Пожалуйста, Ричард, не сердитесь на меня. Порою я думаю, что во всем виновата я одна. Я эгоистка, и к тому же слишком несгибаема. Такова моя природа; изменить ее я не в силах. Я постоянна в своих привычках и образе мыслей и проявить гибкость не могу – или не желаю. Это мое проклятие. Пожалуйста, исполните одну-единственную просьбу и будьте уверены, что на этой земле я больше ни о чем и никогда вас не попрошу.
Щеки мистера Скрибблера сделались белее турнепса. Его губы дрожали. Широко раскрытые глаза наполнились слезами – до краев, казалось, душа того и гляди хлынет наружу. Всевозможные мечты и мысли, скорбные и мрачные, всколыхнулись в штормовых проливах его сердца.
Лаура, растроганная проявлением чувств и до какой-то степени встревоженная собственной очевидной недостачей в этом отношении, закрыла рот ладонями, словно испугавшись своей бессердечности – и встретилась с клерком взглядом. Еще миг – и шаткое здание ее самообладания рухнуло; она застонала и откинулась на стуле, молча рыдая.
До глубины души взволнованный сперва ее речью, а теперь – ее явным раскаянием, мистер Скрибблер предложил гостье платок. Лаура с благодарностью приняла его. Клерк, устроившись на самом краешке стула, не сводил с девушки глаз, надеясь, что внезапный поток слез повлечет за собой смягчение приговора. Но этого не случилось.
– Мне страшно стыдно, – всхлипнула Лаура; из-за слез ее голос понизился на октаву. – Я такая черствая… такая злая… такая холодная и бессердечная…
Слова постепенно шли на убыль – так заканчивается завод в старинных часах. Она пару раз сглотнула, отбросила со лба локон волос. Мистер Скрибблер, потянувшись через стол, коснулся руки девушки, мягко покачал головой и свел брови, давая тем самым понять, что беспокоиться ей не о чем.
В ответ Лаура в свой черед удрученно покачала головой.
– Ну почему мы созданы такими, какие есть? – воззвала она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Почему все не может быть иначе? Почему? Кто так обошелся с нами? Почему мы не вольны ни в своем сердце, ни в своих мыслях?
Мистер Скрибблер схватил очередной лист бумаги и быстро набросал еще одно послание.
«Не тревожьтесь. Я понимаю – Пятничная улица».
Лаура подняла голову, еще не смея поверить.
– Спасибо, Ричард, – ликующе зашептала она. – О, спасибо вам, спасибо! Господь да благословит вас!
Мистер Скрибблер выдавил из себя некое подобие улыбки, но улыбка получилась натянутой, окрашенной меланхолией смирения. Он сложил руки на груди, устремил взгляд на поверхность стола и несколько минут глядел в одну точку. Похоже, он пытался примириться с целым роем противоречивых эмоций, сортируя их и классифицируя, одни – сохраняя, другие – отбрасывая, однако все удерживая на расстоянии, точно философ, размышляющий о безрассудствах человеческого рода. Прошлое – это прошлое, сказала Лаура; сейчас ему должно научиться принимать будущее. В глубине души, вне всякого сомнения, он был счастлив за девушку, однако за такое счастье приходится платить дорогую цену.
А как же чувства малютки Фионы? Или ее мнение в расчет не принимается? Что бы тут ответила она? Ах, сдается мне, взрослые всегда все знают лучше. «Детям – ириски, игрушки и книжки», – разве не так поют коробейники?
- Предыдущая
- 50/138
- Следующая
