Дом в глухом лесу - Барлоу Джеффри - Страница 36

• Предыдущая
• 36/95
• Следующая

Возможно, хребта ее супругу и недоставало, зато виолончель у него была. Со временем (не то чтобы скоро) инструмент вновь оказался промеж его колен, смычок – в руках, а взгляд его вновь обратился к нотам Равиолы. Так что мистер Скаттергуд до поры выбросил из головы загадку писем Тренча, или Марчанта, или уж чьими бы они ни были, но только не пытливая Дина, нет! Спускаясь по лестнице, она вновь услышала, как скользит по струнам смычок викария, и с некоторым удивлением узнала в мелодии не этюд маэстро Равиолы, а развеселую песенку, известную в округе под самыми разными названиями, но чаще всего – под названием «Билли Понс»; слова же ее, в наиболее популярном варианте, звучали примерно так:

Ясный, погожий день обещал смениться ночью весьма прохладной. В горных долинах воздух порою бывает весьма сух, особенно летом, и тепла в себе не удерживает, едва источник сего тепла скроется за горизонтом. Но даже в такие холодные вечера в «Деревенский герб» нередко набивалась целая толпа народа, как приезжих, так и завсегдатаев, и этот вечер исключением не был. Повсюду царило праздничное, веселое, компанейское настроение. Неумолчно журчала беседа, поток голосов, точно река, разбрызгиваясь, тек по общей зале; гости смеялись и хихикали, устроившись вокруг очага в центре: одни обсуждали то и это, другие курили, третьи пили, четвертые играли в бильярд, в шашки и нарды, и все это – под грозным, остекленевшим взглядом трофейных голов, развешенных по стенам.

В картежной комнате велись разговоры не менее значимые, и вовсю играли в другие азартные игры, потише, под надзором уже не трофейных голов, но долговязого и сурового мистера Джинкинса, буфетчика, маячившего за дубовой стойкой в дальнем конце зала. Был там мистер Тони Аркрайт, ветеринар; он разглагольствовал о достоинствах своего нового жеребенка, народившегося не далее как сегодня, и обещал показать его при первой же возможности. Был там мистер Томас Доггер вместе с длинным и острым своим носом; он наслаждался местной атмосферой, усиленно выказывал смирение и тонко намекал на сей факт всем и каждому, кто брал за труд прислушаться. Был там деревенский доктор мистер Холл; устроившись в удобном кресле с подлокотниками под окнами галереи, он покуривал себе трубочку. В тот вечер в «Герб» заглянул и мистер Марк Тренч; он играл в пикет не с кем иным, как с викарием, а Оливер Лэнгли и добродушный хозяин заведения наблюдали за увлекательной партией. Однако ж этих двух аналитиков от пикета интриговало главным образом не столько мастерство игроков, сколько суть диалога между сквайром и преподобным мистером Скаттергудом.

– Буду чертовски вам признателен, викарий, если вы соизволите объяснить, каким образом то, что я прочел в газете графства касательно одного весьма примечательного события в Вороньем Крае примерно месячной давности – ужасного события, скажу я вам! – согласуется с вашим благочестивым краснобайством, – промолвил Марк, лениво сбрасывая три карты и вытягивая из банка новые им в замену. Игроки начали новую партию и теперь производили обмен, надеясь получить на руки карты получше.

– И что же это за событие, мистер Тренч? – улыбнулся викарий, поправляя очки.

– Вы наверняка слышали о том, как на особенно опасном участке скальной дороги опрокинулась карета? Каре та фирмы «Каттермол», как я припоминаю. Несколько пассажиров погибли, рухнув с обрыва в ледяные воды гавани, и в их числе – двое очаровательных малышей, брат с сестрой, им еще и пяти лет не исполнилось. – Тут сквайр умолк и уставился в карты, с интересом дожидаясь ответа собеседника.

– Да, я тоже об этом читал. Прегорестная утрата, мистер Тренч, как вы верно заметили.

– А эти очаровательные дети, братик с сестренкой, которым еще и пяти не было, – по-вашему, они заслужили такую участь? Просто-таки сами ее заработали? Такова нынче кара за неучтивость по отношению к гувернантке?

– Это был несчастный случай, мистер Тренч, кони испугались и понесли.

– Ха! Самый что ни на есть разнесчастный случай сам по себе показателен. Выходит, ваш так называемый любящий Господь задремал на часах и допустил сию прегорестную утрату, сие ужасное происшествие. Или, может статься, речь идет о сознательном действии того же самого сонного божества? Даже вроде бы особый термин есть для таких случаев: «деяние Господа», стихийная сила то есть. Смерть от несчастного случая, Божье наказание, как выражаются в наших многоуважаемых судах. Так вот, мысль о том, чтобы всякое воскресенье поклоняться существу настолько абсурдному, оскорбляет меня до глубины души; да и любому мыслящему человеку полагалось бы чувствовать то же. Удивляюсь я, что вы со мной не согласны; но я, наверное, просто не в ладах со своим временем. Сколько очков, викарий?

Заметно разволновавшийся викарий открыл карты.

– Четыре пики, сорок, мистер Тренч.

– Плохо. У меня четыре трефы, сорок один. Не повезло вам, викарий. А что у нас в одной масти по старшинству?

– Три бубновых, тридцать.

– Опять я вас обставил. Вот глядите: три трефы, тридцать одно. И притом туз: конечно же, я вас бью. А как насчет комбинаций?

– Четыре валета, сорок.

– Здесь мы с вами равны: у меня пара четверок. Четыре десятки – то же, что четыре фигуры. Стало быть, семь сдающему, вам – ничего – nihil, как выразился бы старый зануда Силла. А в следующий кон сдавать вам, викарий, у вас очков меньше.

– Боюсь, не мне, бедному провинциальному священнику, оправдывать действия или бездействие Всемогущего, мистер Тренч, – отозвался викарий, возвращаясь к доводам сквайра и одновременно тасуя карты и сдавая по двенадцать себе и Марку. Оставшиеся восемь он разложил рубашкой вверх, как банк. – Есть вопросы, на которые Провидение в этой жизни однозначного ответа нам не дает.

– Ну вот, вы опять пытаетесь вывернуться! Все священники, в провинции или где угодно, одним миром мазаны. Увязли в своих доктринах, точно крапивники в птичьем клею, а как только доходит до дела, вы совершенно не в состоянии ничего объяснить и прибегаете к банальностям этой вашей благочестивой чепухи – дескать, все это слишком велико и непостижимо для невежественных смертных. Но хоть какой-то смысл во всем этом быть должен – даже в глазах смертных? Разве не логично? – Эту речь сквайр произнес весьма рассеянно, с головой уйдя в изучение карт. И в результате заменил три.

– А чего вы от меня ждете, мистер Тренч? – отпарировал викарий, в свою очередь заменяя карты. – По-вашему, я обладаю какими-то особыми познаниями в том, что касается Господнего замысла? У меня, по-вашему, свои связи в Небесной канцелярии?

– А жду я, чтобы вы, священники, честно и откровенно признали: вы сами понятия не имеете о том, о чем беретесь рассуждать. Объявите об этом с кафедры во время службы одним ясным субботним утром, и, ставлю пятьдесят гиней, паства зааплодирует вам так – те из прихожан, что в здравом уме, по крайней мере, – как еще ни одному пастырю Святой Люсии испокон веков не аплодировали, да оно и неудивительно.

Викарий совсем смешался: как отвечать мистеру Марку Тренчу (иначе нежели в духе христианского милосердия), он никогда не знал, во всяком случае, лицом к лицу, – и в отчаянии прибег к доброй старой аксиоме, подсказывающей: не знаете, что сказать, так лучше промолчите. Притом ведь мистер Тренч – его благодетель, благодетель его возлюбленной супруги и всего прихода; как же можно его огорчать! К сожалению, подумав о том, что не стоит выводить из равновесия сквайра, викарий тут же вспомнил про происшествие в Вороньем Крае: про потерявшую равновесие и опрокинувшуюся карету и ужасную судьбу маленьких детишек и прочих пассажиров. Невзирая на внешнее спокойствие, вопросы, заданные сквайром, растревожили ему душу; подобные щекотливые моменты веры, явно противоречащие элементарным приличиям и здравому смыслу, частенько его донимали, хотя вслух он об этом почти не заговаривал. Так что священник невозмутимо подставил вторую щеку, так сказать, и подсчитал карты. Лицо его медленно озарилось улыбкой в преддверии нежданного выигрыша.

• Предыдущая
• 36/95
• Следующая