Дом в глухом лесу - Барлоу Джеффри - Страница 29

• Предыдущая
• 29/95
• Следующая

– Видели бы вы выражение лица этой женщины, дорогая моя юная леди, – отпарировал капитан Хой. – В подзорную трубу я разглядел все в подробностях. В лице ее отражалось отвращение, обреченность и страх — согласитесь, странная гамма эмоций для хозяйки, что любуется на домашнюю любимицу!

– Но ведь вы же находились так далеко оттуда, в «Пиках», и на Скайлингден смотрели сквозь трубу. Согласен, инструмент у вас мощный – и все же возможно ли рассмотреть такие детали?

– О да, еще бы, милая моя мисс Моубрей; вы же знаете, я подзорной трубой пользуюсь не первый год, так что опыта мне не занимать!

– Хозяин – лучший шпион во всем Талботшире, – закивал Слэк.

– Возможно, женщина эта – прислуга, просто-напросто исполняющая свои обязанности, – предположила Мэгс.

– Верно, мы с Марком заметили, как служанка поправляла занавески на окнах в той комнате, где живет сова, – промолвил Оливер.

– По платью и по манере держаться было очевидно: никакая это не прислуга, – пробасил контрабас. – И обреченность в ее лице!..

– Тогда со всей определенностью это миссис Сепульхра Уинтермарч, – заключил Оливер. – Она и впрямь показалась нам существом безответным и кротким. Хотя, должен признаться, я все равно отчасти озадачен. Сов держат дома не так уж и редко – я о таком и в Вороньем Краю был наслышан, – но, согласитесь, домашний любимец хозяину страха обычно не внушает.

Покинув «Пики», трое всадников поскакали прямиком в Грей-Лодж, где мисс Моубрей предложила спутникам ненадолго остановиться и навестить миссис Филдинг. В тот день тетушка немало потрудилась среди цветочных клумб – в садовых перчатках и с совком в руках (это призвание она разделяла с племянницей), – так что выглядела она еще милее и приветливее, чем обычно, как всегда после того, как посадовничает всласть. Миссис Филдинг полюбопытствовала у своего нового друга мистера Лэнгли, понравился ли ему капитан и капитаново хозяйство и что он об этом обо всем думает. Оливер отозвался о «Пиках» в общем и целом одобрительно, выразил восхищение необычным домом-обелиском и «виллой» в ветвях и с несколько меньшим энтузиазмом упомянул о зловещем госте с небес. Миссис Филдинг, в свою очередь, заверила его, что капитан – человек превосходнейших качеств, невероятно занимательный собеседник, высокоученый, но не педант, и в деревне весьма уважаем, несмотря на некоторую чудаковатость. Оливер всей душой согласился с хозяйкой, добавив, что и слуга капитана, Слэк, личность весьма примечательная, в особенности же тем, как ловко он управляется с могучим тераторном.

Когда джентльмены наконец собрались уезжать, уже сгущались сумерки: ведь от любезного приглашения миссис Филдинг остаться к ужину отказаться они ну никак не могли. Нет нужды говорить, что ужин был достоин всяческих похвал, ибо отменная кухня неизменно ассоциировалась с тетушкой Джейн и прислугой Грей-Лоджа. В ходе данной конкретной трапезы на стол подали такие вкуснейшие сельские яства, как пирог с крольчатиной, тушеные угри, несколько порций свиных ножек, гренки с сыром, слойки с гусятиной и, конечно же, листвянниковый пудинг, а в придачу – изрядное количество местного сидра. Засим стоит ли удивляться, что джентльмены – к тому времени, как они вновь уселись в седла, выехали на каретный тракт и поскакали домой, к Далройду, – преисполнились довольства и благодушия.

Не прошло и минуты, как до слуха их донеслось чье-то пение, справа от дороги, из лощинки за деревьями. Хриплый и скрипучий голос явно принадлежал джентльмену, коему исполнилось немало зим. И хотя разобрать слова возможным не представлялось, мелодию сквайр узнал: этот сентиментальный меланхолический напев об утрате и горе у жителей гор был весьма в чести. Поскольку Оливер заинтересовался происходящим, сквайр предложил исследовать загадочное явление – при том, что про себя уже отлично знал, кто таков этот певец, и решил, что им подвернулся еще один обитатель деревни, знакомство с которым развлечет мистера Лэнгли.

Всадники направили коней по незаметной тропке, спустились в мрачноватую лощину и поскакали к погосту: впереди у них, точно стройная белая ель на фоне неба, вздымалась колокольня церкви Святой Люсии Озерной. Джентльмены обогнули ряды могил, где в мире почивали навеки покинувшие земную юдоль добрые христиане, и Оливер вновь подметил, сколь задумчив сделался его друг при виде этих печальных пределов. Не укрылось от его внимания и то, что пение, теперь зазвучавшее громче, вроде бы доносилось из лачужки или, может, мастерской за церковью; в окнах же домика мерцал красный отсвет очага.

– Это наш церковный сторож, – сообщил Марк, выходя из задумчивости, чтобы просветить Оливера насчет личности неведомого певуна. Всадники спешились и привязали коней у древней затейливой покойницкой под нависающей щипцовой крышей. – Мистер Шэнк Боттом, вот как его зовут; это наш здешний патриарх. Старина Боттом за долгую свою жизнь служил при пяти викариях; да он, надо думать, скоро сам тебе все расскажет.

Гости направились к хижине под купой раскидистых деревьев и постучали в дверь. Певец тут же смолк; заскрипел стул, и ворчливый голос громко осведомился, кто ж это его беспокоит. Ответ, предоставленный сквайром, хозяина, по всей видимости, удовлетворил, поскольку дверь распахнулась, и перед джентльменами, упираясь рукой в косяк, возник мистер Шэнк Боттом собственной персоной.

Мистер Шэнк Боттом оказался упитанным коротышкой; одет он был в черное, порыжевшее от времени латаное-перелатаное платье со стоячим воротничком, что некогда сиял белизной, а на голове топорщилась взлохмаченная накладка из волос, что некогда радовала аккуратностью. Суровые и резкие черты человека лет шестидесяти пяти или около того; обтрепанные усы; двойной подбородок, истыканный назойливой щетиной; широкий, весь в морщинах и складках, лоб; похожий на темный клубень нос; близко посаженные глаза, подозрительно поблескивающие в свете очага, – вот что представлял собой портрет хозяина. Однако нерасполагающая внешность мистера Боттома оказалась обманчивой, ибо, едва сквайр и Оливер вошли в хижину, благоухающую плесенью, табачным дымом и aqua vitae[19], как хозяин сделался куда общительнее, и стало понятно: недружелюбная манера его – по большей части блеф, рассчитанный на то, чтобы отпугнуть нежеланных гостей. Серые грязевые разводы на ладонях и щеках, двухфутовая линейка, молоток каменщика и незаточенное железное полотнище пилы у стены, а также мешок с песком и осколки камня, разбросанные по всему полу, – все наводило на мысль о том, что сегодня мистер Боттом не покладая рук занимался своим ремеслом, то есть шлифовал и обтесывал камень. Однако же большую часть отпущенного ему времени он исполнял обязанности церковного сторожа, ибо таковых было немало: помимо всего прочего, мистер Боттом подготавливал могилы, проветривал и подметал церковь, звонил в колокола, приносил воду для крещения, зажигал свечи, впускал паству, а во время службы не допускал вторжения собак и нарушителей спокойствия. Как выразился бы его преподобный работодатель в посеребренных очках, мистер Боттом был человеком весьма достойным, истинным благословением для прихода. В силу своей деятельности мистер Боттом, как и следовало ожидать, немало времени проводил в собственном обществе; впрочем, это не мешало ему знать в деревне почитай что всех и каждого, а также и почитай все, что происходит, ведь он всю свою жизнь в Шильстон-Апкоте прожил, при пяти викариях состоял, как он не преминул сообщить навестившим его джентльменам.

– Тоскливое это занятие, что и говорить, сэры, – промолвил Шэнк, раскуривая трубку. Он уже возвратился к своему месту близ уютного камелька, предварительно раздобыв в недрах мастерской еще два стула для Марка с Оливером. – Живешь тут под сенью вон тех деревьев и вон того домика при церкви, близ вон тех холодных камней, и зимой, и летом, как тут не задуматься о том и о сем! А работа по камню, сэры, занятие тоже не из веселых и много чему человека учит, здесь уж вы мне поверьте.

• Предыдущая
• 29/95
• Следующая