Наследник - Кулаков Алексей Иванович - Страница 62

• Предыдущая
• 62/79
• Следующая

– Угум.

Увлеченно опробовав все цвета и намертво исчеркав бедную челобитную, великий князь с легкой задумчивостью поинтересовался:

– Сложно ли их выделывать?

– Знающему фармацевту или алхимику – не очень, батюшка. А если набрать с дюжину толковых недорослей[138] из мастеровщины, да чтобы вся нужная утварь и запасы зелья с каменьями были, – и их научу всему потребному для выделки чертилок. Седмицы за две.

Повертев в руках подарок сына, царь распорядился:

– Пришлю тебе дьяка, обскажешь ему все, что для выделки этих твоих палочек надобно.

– Сделаю, батюшка.

Вновь взъерошив тяжелые пряди серебряных волос, Иван Васильевич улыбнулся и…

– Великий государь.

Перевел взгляд на так некстати подавшего голос Вяземского.

– Боярин Бельский до тебя просится.

Не отвечая, правитель подхватил со стола аккуратно свернутый в рулоны пергамент. Вложил его в жесткие тулы из толстой кожи, после чего самолично отнес их в свою опочивальню, где не так давно появился удивительно массивный сундук, чуть ли не в два слоя окованный толстыми полосами железа. Отомкнул три навесных замка, затем один нутряной весьма сложной работы, откинул тяжеленную крышку и бережно уложил свои новые сокровища внутрь, как раз поверх тонкой книги – вроде бы и новой, но уже с изрядно замусоленной обложкой. Вспомнил о другой книжице, сходил, забрал, умостил ее поверх карт и не спеша вернул все запоры обратно, спрятав затем три ключа в хитро сделанный тайник, а четвертый повесив себе на шею. Так-то оно понадежней будет!.. Наконец вернувшись в кабинет и присев на любимый столец, Иван Васильевич небрежно кивнул, разрешая войти голове Боярской думы. Чуть повернул голову, потянувшись за кубком с вином, и уловил, как при виде четвероюродного брата красивое лицо сына осветила слабая, почти неразличимая насмешка.

– Великий государь!.. Государь-наследник.

Тут уж и сам хозяин покоев с трудом удержался от улыбки – сильно, ох сильно впечаталась в разум троюродного племянника крестоцеловальная клятва!.. Так сильно, что десятилетнему царевичу он кланялся наравне с самим великим князем, уже сейчас признавая за отроком власть над собой.

– Иван Дмитрич.

В ответном приветствии сына в равных долях смешались вежливость и родственное признание, приправленные толикой высокомерного равнодушия, – сам же великий князь ограничился легким кивком и разрешением присесть, что уже само по себе считалось за великую милость.

– Батюшка?..

Еще раз растрепав мягкое серебро волос, царственный отец поцеловал сына в макушку.

– Ступай, сыно.

Запечатлев ответный поцелуй сыновнего почтения на родительской руке и едва-едва кивнув князю Вяземскому и боярину Бельскому, мальчик вышел прочь, оставляя государственных мужей обсуждать последнюю редакцию Большой воинской росписи на Полоцкий поход.

«С одной стороны, местничество – словно тяжелые кандалы на руках отца, не позволяющие поставить талантливого воеводу из захудалого рода над родовитым бездарем. С другой стороны, это самое местничество вносит довольно существенный элемент стабильности в вечные боярские интриги, проходящие в точном соответствии с правилом – подсидеть вышнего, подтолкнуть ближнего и нагадить на нижнего. Если знаешь, что выше определенного не подняться, так и стараться особо не будешь».

Миновав в отцовской приемной ожидающую своей очереди троицу думных бояр и особо выделив из них легким ответным наклоном головы князя Ивана Мстиславского, царственный отрок мимолетно улыбнулся. Не им, конечно, а своим мыслям: труженики думских скамей даже и не подозревали, что их ожидает по возвращении повелителя из похода на Полоцк. Для начала папа десятилетнего мальчика собирался озадачить родовитых советчиков разработкой линейки единых для всего царства пушечных калибров – дабы изменить правило, что к каждому орудию ядра куются или отливаются наособицу. Иногда бывает так, что проще найти пушку к ядрам, чем ядра к пушке! Ну а когда они справятся с порученным делом (пусть только попробуют этого не сделать!), великий государь доверит им составление Бархатных книг царства Московского, в кои повелит занести все княжеские, боярские и дворянские роды, с обязательным обоснованием их высокого достоинства.

«Ох и грызня будет! Кляузы друг на друга, горы челобитных, ворошение грязного бельишка, откапывание старых грешков и прочие мелкие радости законотворческой работы».

– Митька!..

Едва не полетев кубарем вместе с повисшим на плечах братом, наследник восстановил равновесие и возмущенно фыркнул, впрочем, тут же позабыв о своем недовольстве.

– Шальной.

– Да! Я такой!.. Пошли в казаки-разбойники играть?.. Или в салочки? Нет, лучше в отбивалы будем, двое на двое!!!

Оглядев невеликую свиту брата (в принципе все те же фамилии и роды, только представленные вторыми-третьими сыновьями), в некотором отдалении взирающую на общение двух братьев, Дмитрий с легким сожалением отказался.

– Ну-у… А почему?

Старший царевич объяснил, и младший тут же позабыл о своих играх:

– Я тоже хочу из пистолей палить. Можно с тобой? Мить!..

– А разве ты уже сделал тот урок, что я тебе задавал?

– Ну?.. Почти.

Еще раз поглядев на свиту Ивана, которая тут же опустила любопытствующие взгляды себе под ноги, Дмитрий устроил быстрый и абсолютно незаметный со стороны экзамен:

– Показывай свое «почти».

В ответ младшенький зажмурился и замер. С тем чтобы через пару минут своего непонятного стояния услышать легкое порицание:

– Плохо. Будешь лениться – тебя скоро Дуня нагонит.

– Мить…

– Что? Девчонке уступишь? Какой же из тебя тогда правитель и воин?

Надувшись и покраснев от сдерживаемых слез, восьмилетний мальчик последовал примеру свитских, уткнувшись взглядом в острые кончики своих полусапожек. А постельничие сторожа, сопровождающие наследника, еще в самом начале беседы все как один сделали каменные лица, показывая, что они не только оглохли, но еще и частично ослепли. Тем более что стражи и в самом деле мало что слышали – поэтому так и не поняли ничего, когда старший, подняв за подрагивающий подбородок лицо Ивана, спокойно произнес:

– Я тобой недоволен.

Щелк!

Уличный зевака, прильнувший к щели в ограде и получивший за то по совсем неприлично откляченному заду, чуть дернулся, проверяя бревна ограды на прочность своим лбом. Затем моментально распрямился и бочком-бочком отошел прочь, к довольно плотной толпе местных жителей.

– Ишь! Блюдет царевичеву сохранность.

– Что, отведал?

– Ой, да что там ударил-то, курам на смех – словно погладил…

– А ну, чего разгалделись? Цыц!..

Сквозь перешептывающихся зевак довольно легко (потому что те сами расступались) прошел пожилой священник. Привычно перекрестил подошедших за благословением, затем огладил длинную седую бороду и поймал взгляд одного из десятников дворцовой стражи. Впрочем, уже и не вполне дворцовой: не так давно великий государь выделил сотню самых опытных и верных постельничих сторожей, дабы те хранили покой только и исключительно старшего из царевичей.

– Сын мой, как бы мне до государя-наследника?

Внимательно оглядев просителя, десятник легко спрыгнул со своего жеребца и без малейшего пиетета перед черной рясой поинтересовался:

– Кто таков?

Ему тут же ответили, причем из подступившей на пару шагов толпы, да еще и с легкими, почти незаметными нотками осуждения:

– То настоятель храма Святой Великомученицы Варвары, отец Захарий!..

– А ну назад!

С явным намеком тряхнув нагайкой, служивый быстро вернул всех зевак на исходные места.

– Димитрий Иванович покамест занят, и допустить тебя до него никак не можно. Может, тебе сотника позвать?..

Протопоп еще раз огладил свою бороду, на краткий миг призадумавшись, – а потом согласился и на сотника постельничих сторожей. Меж тем в доме купца Суровского ряда Тимофея как раз закончилось одно событие. Неизмеримо ничтожное в масштабах всего государства, довольно незначительное для столицы и очень важное как для других гостей торговых, так и для купцов Гостиной сотни[139].

• Предыдущая
• 62/79
• Следующая