Жан Кавалье - Сю Эжен Мари Жозеф - Страница 64

• Предыдущая
• 64/106
• Следующая

О себе она не думала: в конце предстоявшего ей полного приключений пути ей единственно мерещилось спасение Танкреда.

С трогательным смирением нежных душ, привыкших к пренебрежению, она считала для себя еще слишком большим счастьем возможность уберечь Флорака от пыток или даже вырвать его из рук смерти ценой собственного благополучия. И Туанон с твердостью осушила свои слезы.

– Будет! – сказала она себе. – Надо двигаться в путь.

После долгих переговоров с Бавилем, маршал вернулся к Туанон для разработки ее сложной кампании.

После того как Табуро и Психея очутились в плену, Маскариль, как мы видели, потеряв надежду на возвращение своего хозяина, отправился в Монпелье и сдал интенданту на хранение чемоданы. Эти предметы находились еще налицо, и Психея оказалась снабженною всем необходимым для туалета. Вилляр хотел сейчас же воспользоваться ее решением: ее отъезд был назначен в тот же день, с наступлением ночи. Психее дали одну из женщин г-жи Бавиль, которой интендант вполне доверял. Четыре сен-серненских драгуна, под предводительством бригадира Ляроза, которых Вилляр счел нужным дать в провожатые прекрасной путешественнице, должны были свидетельствовать о ее важном общественном положении. Солдатам было строжайше запрещено проявлять малейшее сопротивление: при появлении камизаров, они должны были покинуть карету и улепетывать во все лопатки. Их снабдили крепкими, бодрыми конями.

Человеку решительному, прекрасно знавшему местность и уже не раз шпионившему за камизарами, по поручению Бавиля было поручено править каретой так, чтобы она попалась им в руки.

Передовые посты Жана Кавалье занимали крайние высоты Серанских гор, поднимавшихся над долинами Андюзы. Не было никакого сомнения, что их многочисленные разведчики, не перестававшие сторожить местность, издали заметив в долине карету под таким конвоем, не преминут сплотиться, чтобы отбить ее.

В приготовлениях Бавиль и Вилляр проявили величайшую предосторожность и рвение: к шести часам вечера все было кончено. Чтобы не возбудить подозрений шпионов Кавалье, проникавших часто в Монпелье, карету оттащили на руках к одному дому в предместье. Конвой должен был встретить ее на некотором расстоянии от города, на пустынной дороге, куда приказано было драгунам собираться в одиночку. Часов в восемь вечера Туанон, в изящном дорожном платье, после новых переговоров с Бавилем и Вилляром отправилась к тому дому в предместье, откуда она должна была ехать в Андюзу. Там она нашла готовый экипаж, с передовым, верхом на коне. Пять минут спустя, Туанон покинула Монпелье. На расстоянии пятисот шагов от городских ворот она встретила бригадира и его конвой. Ляроз ничего не знал. Ему велено было только хранить глубокое молчание об этом приключении и бежать при первом столкновении с камизарами, что с большим трудом укладывалось в голове этого достойного солдата.

Была спокойная, прекрасная ночь. Госпожа Бастьен, которую сильно беспокоил исход этого путешествия, хоть она и согласилась сопровождать Туанон из уважения к Бавилю, печально хранила молчание, а Туанон, слишком погруженная в свои мысли, и не думала его прерывать. Прошло с полчаса, как вдруг послышались крики, сперва неясные и отдаленные, потом все ближе и ближе. Вскоре можно было различить следующие слова:

– Стой! По приказу маршала, стой!

Несмотря на силу этого имени, Ляроз, опасаясь каких-нибудь неожиданностей, приказал передовому продолжать путь с двумя драгунами, сам же, в сопровождении двух других всадников, обнажив саблю, двинулся навстречу новоприезжим: ясно можно было различить топот двух лошадей и голоса двух человек. К своему великому удивлению, бригадир узнал Гастона де Меркёра и Клода Табуро, который, взгромоздившись на почтовую лошадь, задыхался от поспешной езды.

– Именем его превосходительства маршала, вели остановить карету! – крикнул паж. И, указывая на Табуро, прибавил: – Господин этот будет сопровождать дам в конвое.

При слабом мерцании ночи бригадир узнал Табуро, которого не видел с Алэ. Вспомнив вкусную трапезу, предназначавшуюся Клоду и им съеденную, он воскликнул:

– Да это человек с пирогом!

– Это вы, мой дорогой друг, человек с пирогом: ведь, дай Бог память, вы его пожрали в один прием, – ответил чичисбей, к которому, видно, вернулось хорошее расположение духа.

Затем, обращаясь к пажу, Клод проговорил с достоинством, какое трудно было в нем предположить:

– Г. де Меркёр! Если я по отношению к вам позволил себе резкие шутки, то вы здорово отомстили мне. Ваши насмешки вызвали во мне ложный стыд, страх прослыть непорочным и добродетельным: они чуть не заставили меня проявить трусость и жестокость. Из боязни стать в Париже посмешищем каких-нибудь маркизиков, которых я тыкаю ценою моих ужинов в сотни червонцев, я чуть не покинул доброе, благородное существо, вполне достойное моего уважения. Да, сударь! – повторил твердо Клод, заметив насмешливую улыбку пажа. – И моего, и вашего уважения, которое...

– До свидания, Амадис, благодарный странствующий рыцарь! – напыщенно ответил паж, не дожидаясь окончания фразы Табуро.

– Ладно! Ступайте ко всем чертям, своим родичам, самый злой и отъявленный негодяй на свете! – воскликнул Клод и весело прибавил, потирая свои ручищи:

– Теперь же помчимся за наградой: пусть меня повесят, если бедная Психея не подпрыгнет от радости, увидев меня!

Чичисбей, понукая свою лошадь, вскоре настиг карету, которая по приказу Ляроза приостановилась.

– Ну-ка, чертовка, колдунья! – воскликнул он, приближаясь к дверцам. – Ведь я вам говорил, что родился Клодом и умру Клодом, т. е. олухом! Разве требуется лучшее доказательство?

Психея испустила пронзительный крик и быстро выскочила, крича:

– Это вы, это вы, мой друг? Господи, что случилось?

– Случилось, черт возьми, то, что я приехал и что я весь разбит. Чтобы нагнать вас скорей, я оставил свою коляску за две станции от Монпелье, а сам помчался во весь галоп на лошади, захватив с собой только один чемодан.

Чичисбей с трудом слез с лошади.

– Поэтому, тигрица, вы, как в былое время, приготовьте мне маленькое, то есть большое местечко, а вы, моя милая, – обратился он к г-же Бастьен, – потеснитесь маленько, не то я вас придавлю.

Психее казалось все это сном: она не смела верить.

– Но, друг мой, – проговорила она, видя, что Табуро лезет в карету, – вы, значит, едете с нами?

– А, черт возьми, я думаю! Мне не в мочь больше таскаться с вашим конвоем, госпожа графиня и дорогая сестра! – воскликнул чичисбей и так радостно кинулся в экипаж, что чуть не задушил г-жу Бастьен.

– Вы едете со мной? – воскликнула Психея, все еще не доверяя своему неожиданному счастью.

– Ах, да, да, тысячу раз да! Разве я могу вас одну оставить тут, среди всех этих дьявольских козней? В шести верстах от Монпелье я устыдился своего поступка и взял почту, чтобы вернуться. В Монпелье я видел маршала: он указал мне вашу дорогу. Я выдам себя за вашего брата. Нет ничего проще! Что же касается света, то пусть себе говорят, что им вздумается! Вы – славная девушка. Мне нравится делать то, что я делаю, а на прочее мне наплевать! Есть радости, восторги, которые излишне описывать. Туанон в состоянии была произнести несколько бессвязных слов, покрывая поцелуями руки Табуро, омоченные ее слезами. Добрый чичисбей, желая сохранить благопристойность и не расчувствоваться в присутствии г-жи Бастьен, ограничивался частыми гм! гм! Тем не менее, он не был в силах, под напором душевного восторга от своего великодушия удержаться, чтобы не воскликнуть:

– Пришли бы они теперь, после эдаких волнений, говорить мне о смешном положении!

Затем, успокоившись немного, он заметил, расхохотавшись:

– Ну-с, дорогая сестрица, обсудим наши дела. Положение новое. Ха, ха! Мы гонимся за теми, которые должны нас схватить.

– А лошадь? – спросил, приблизившись к карете, Ляроз. – Что с ней делать?

– Мой храбрый сотоварищ по пирогу! Прикажите снять со спины лошади мой чемодан и положите его на передок экипажа, а клячу отпустите на свободу, она прекрасно сама найдет дорогу.

• Предыдущая
• 64/106
• Следующая