Записки военного альпиниста. От ленинградских шпилей до вершин Кавказа 1941–1945 - Бобров Михаил Михайлович - Страница 41

На привале перед подъемом отобрали десять человек для штурмовой группы. Десять самых опытных и выносливых горных стрелков. Оставили поклажу, с собой взяли только автоматы, гранаты да снежные лопатки. Пошли колонной по одному. Красные лавинные шнуры распущенными конскими хвостами гладили рыхлый снег.

Торить тропу начал я. Не торопясь, размеренным шагом, в полной тишине. Ни свистеть, ни кричать нельзя. Даже громкое слово может вызвать лавину. Команды подаются только вполголоса или знаками. Несмотря на снегоступы, я провалился в пушистый снег по пояс. Тропа медленно, но все же «росла» вверх.

Следом шел Годжи. Годжи Зуребиани, сван, рожденный, чтобы быть охотником и альпинистом. До войны он заработал значок заслуженного мастера спорта на самых трудных вершинах страны. Как знать, может, и не верил бы я так твердо в свою звезду, не будь все время рядом со мною Годжи.

Пройдя метров двести, я пропустил всех вперед и замкнул группу. Скоро и запыхавшийся Годжи поступил так же, снова встав за мной. Теперь, сменяя друг друга, торили тропу ребята из штурмовой десятки. Мы с Годжи показывали направление.

Через час подошли к самым опасным склонам. Снежная целина круто поднималась перед нами. Засыпанная тропа в этом месте серпантином уходила вверх. Ее еще нужно было «нащупать». Дальше подниматься всем вместе было нельзя – в любую секунду на нас могла пойти лавина. Она готова была сорваться даже от кашля, даже от скрипа снегоступа. Чтобы не попасть под нее на склоне, требовалось спустить лавину самим. Оставив штурмовую группу отдыхать, мы с Годжи пошли вдвоем.

Погода, похоже, сменила гнев на милость. Снегопад иссяк. Белесая пелена понемногу рассеивалась, открывая оставшиеся далеко внизу дома Жабеши и одинокую сторожевую сванскую башню на полпути к ним. С высоты древняя башня казалась игрушечной. Стала видна цепочка ротной колонны с замыкавшим ее горным спасателем Мумаладзе. Ираклий шел с тремя огромными кавказскими овчарками-волкодавами, которые отсюда казались тремя черными точками на белом снегу. Эти собаки, чем-то похожие на сенбернаров, были обучены поиску людей под снегом.

Наконец, поднявшись еще метров на двести, мы приглядели удобный участок с желобом, уходящим в сторону от людей. Я швырнул гранату, и мы с Годжи нырнули в глубокий снег. Взрывная волна с треском пролетела над головами, обдав снежной пылью. Лавина взвилась в воздух, а затем ринулась вниз по широкому желобу.

Когда мы поднялись на ноги, то увидели обесснежевший склон, извилистую тропу и огромную снежную арку, многотонной тушей нависавшую над нами. Одного взрыва оказалось недостаточно. Снова полезли вверх, обошли арку, снова метнули гранаты. Вторая лавина пошла широким фронтом, захватывая с собой весь свежевыпавший снег. Это был редкий случай, когда сдвигается весь снежный пласт. И на удивление удачный. Можно было подавать сигнал группе. Штурмовая десятка прошла через освободившийся от снега крутой серпантин, и тогда вверх тронулись остальные.

Самый опасный участок остался позади. От сердца отлегло. Снова судьба пощадила. С каждой сотней метров склон становился все положе. Отпустив нас метров на триста, поднималась основная группа. Оставалось еще часа три месить вязкий и глубокий снег, чтобы добраться до позиций минометчиков на «Южном приюте». Наконец мы вышли на пологую террасу и остановились, поджидая главные силы. Дальше решили двигаться вместе. Показалась ротная колонна. Все были измучены долгим подъемом. Мы с Годжи забрали свой груз, скрутили лавинные шнуры и стояли, пропуская роту, чтобы пойти замыкающими. Колонну повел Габриэль Хергиани.

(Через два месяца Габриэль, его брат Бекну и еще восемнадцать военных альпинистов поднимутся на Эльбрус, чтобы сбросить оттуда фашистские флаги. А еще через три года, в мирном 1946-м, Габриэль погибнет в снежной лавине.)

За Габриэлем прошло уже человек двадцать, как вдруг у самых моих ног раздался характерный «кхрруп-п-п!» – столь знакомый всем нам звук. Звук шумно оседающего снега. Рота замерла. Я подал знак Габриэлю быстро вывести людей из опасной зоны. Я и Годжи остались вдвоем. Часть людей ушла за Габриэлем, основная колонна быстро отошла назад. Все напряженно смотрели на меня.

Нужно было обследовать пробитую в снегу тропу – нет ли трещины. Но стоило только сделать шаг, как вдруг часть тропы сдвинулась с места и уползающий снег потащил меня по склону. Увлекаемый снегом и тяжелым рюкзаком, я стал падать на спину вниз головой. Случилось это так неожиданно, что я не успел сбросить рюкзак. Последнее, что увидел, было лицо Годжи. Такое удивленное, точно он оставался на перроне, а меня уносил внезапно тронувшийся поезд. В следующий миг Годжи бросился следом за мной в лавину.

С трудом я скинул рюкзак. Снег залеплял рот, дышать становилось сложнее. Во что бы то ни стало я должен был удержаться на плаву лавины. Но с каждой секундой сделать это было все труднее. Лавина накрывала плечи и голову, ноги по-прежнему торчали наружу. Снег запечатал рот. Я непременно бы задохнулся, если б не догадался повернуть шерстяной подшлемник лицевым вырезом назад. Подшлемник плотно закрыл лицо. Стало легче. Еще раз попробовал «всплыть», но снег все сильнее наваливался на грудь. Меня затягивало вниз. «Все!» – решил я и в тот же миг почувствовал, как чья-то рука крепко схватила меня за ногу. Скорость лавины нарастала. Мое счастье, что я закрыл лицо подшлемником – теперь я мог дышать. Мое счастье, что Годжи успел вцепиться мне в ногу – я больше не проваливался в толщу лавины. Он как стабилизатор удерживал меня близко к поверхности лавины. Ощущение было такое, будто сотни рук тянут вниз и пытаются скрутить, скомкать, переломать. Но этого им не давал сделать Годжи. Мы летели вниз в полной темноте. Боли я не ощущал, но тряска была нещадной. Подступала тошнота. Все это тянулось невыносимо долго. Уже теряя сознание, я почувствовал, как снежный водопад сбавил скорость. Еще какая-то секунда – и лавина, резко спрессовавшись до плотной массы, остановилась.

Я сидел ошеломленный и весь измятый. Грудь буквально трещала от навалившегося снега. Тут же появилась мысль – надо срочно утрамбовать вокруг себя снег. Машинально заработали руки и ноги, расчищая хоть какое-то пространство для воздуха. Едва блеснула надежда выжить, как сознание прояснилось. Я уминал снег кулаками, пинал его, бил локтями, плечами, постоянно наталкиваясь на ноги Годжи. Мой спаситель тоже готовил пещеру. Это был единственный шанс спастись. Мы били снег до тех пор, пока не довели стенки пещеры до бетонной плотности. Только тогда я позволил себе перевести дух. Привалившись друг к другу спинами, мы с Годжи сидели не шевелясь: стоило только опустить руки, как силы тотчас оставили меня.

Первым заговорил Годжи:

– Переломы есть?

– Кажется, нет. Нам повезло. Мы живы, – ответил я, еще не зная, что вся спина и ноги у меня сине-черные от ударов. – Годжи, зачем ты прыгнул за мной? – спросил я и тут же понял, что вопрос лишний.

Годжи не ответил. Я повернулся к нему, обнял за плечи и поцеловал в щетину. Он прижал ручищами мою голову к своей широченной груди и сказал:

– Буду, сынок, на твоей свадьбе тамадой, – и добавил по-грузински: – Дзма дзмиствисао – шави дгиствисао (друг нужен прежде всего в беде).

Глаза понемногу привыкали к темноте. Сверху проникало едва ощутимое голубоватое свечение. Я начал замерзать. Особенно нога, с которой сорвало ботинок. Годжи отдал мне шерстяную рукавицу, и я натянул ее на ногу. Все, что могли, для собственного спасения мы сделали. Как потом выяснилось, над нами лежал двухметровый пласт снега, и если бы мы попытались выбраться наверх по сыпучему снегу, то вхолостую истратили бы силы и замерзли. Оставалось терпеливо ждать. Это оказалось самым сложным. Годжи предположил, что лавина пролетела метров триста. Конечно, спасательная группа уже пошла по нашему следу, и собаки Ираклия где-то рядом. Но успеют ли они?

У Годжи сильно болела голова. Его подташнивало. Пошла носом кровь. Я стал прикладывать ему к переносице снег. Неожиданно он остановил меня: