Берег черного дерева и слоновой кости (сборник) - Жаколио Луи - Страница 44

• Предыдущая
• 44/107
• Следующая

Тут молодые люди принуждены были остановиться, чтобы дать волю веселости; они буквально задыхались.

— Я вам говорил, — сказал Барте своему другу, — что эти молодцы сумеют показать себя!

Они продолжали. Рассказ о прибытии «Осы» в лиман Рио-дас-Мортес был еще интереснее. Тука и его Пилад[36] рассказывали, что, сломав свои кандалы, они пытались овладеть судном, и после осады, продолжавшейся двадцать четыре часа, были принуждены сдаться, но их энергичное поведение доставило им военные почести.

Далее молодые люди не нашли уже повода к смеху.

Жилиас и Тука горько жаловались на поведение Барте и Гиллуа и обвиняли их в том, что они воспользовались первым случаем, чтобы бежать на берег Бенгелы, и бросили начальников на произвол пиратов «Осы»… Но им не посчастливилось, потому что они были убиты неграми по выходе на берег.

— Какая гадость! — сказал Гиллуа.

— Если они нас принуждают, — прибавил Барте, — мы обнаружим истину.

Знаменитый доклад кончился самым фантастическим рассказом. Тука и Жилиас, прибывшие на «Осе» к бразильскому берегу, на другой день взорвали судно, воспользовавшись пьяной оргией экипажа. Избавившись от смерти чудом, они добрались до берега на обломке, а оттуда вернулись во Францию, довольные тем, что уничтожили логовище бандитов.

Жилиас, разумеется, восхвалял героизм Тука, а последний превозносил высокие подвиги своего друга.

Затем следовал декрет, награждавший их орденами и назначавший их с повышением в важную колонию.

Газета была уже старая, и оба друга недоумевали, почему она сохранилась еще в кофейне; но заметив, что она пришита к номеру «Нью-Йоркского Вестника» от вчерашнего числа, они поняли все.

В американской газете помещен был в двадцати строках ответ капитана Ле-Ноэля на доклад Жилиаса и Тука, и Барте тотчас перевел этот ответ своему другу.

Когда Барте и Гиллуа явились в морское министерство, их принял помощник директора департамента и сделал им упрек в нарушении всех правил дисциплины: как, дескать, они позволяют себе оставаться в живых, несмотря на доклад своих начальников об их смерти. Молодые люди переглянулись, улыбаясь, и Не знали, как себя держать.

Но бюрократ не шутил и уверил их, что, пожалуй, будет произведено следствие для разъяснения того, каким образом они могли еще оставаться в живых, когда их убили негры, и по каким причинам они бросили своих товарищей в минуту опасности. Он, однако, внимательно выслушал рассказ. Барте и Гиллуа об их приключениях, но время от времени качал головой, пожимал плечами и наконец сказал:

— Все это очень интересно, но положительно не значит ничего… Вы ведь говорите истинную правду?

— О, конечно…

— Но против вас правда официальная, правда административная, и этим сказано все!

— Как? Истинная правда, как вы ее называете…

— Не имеет отношения к делу. Она нам, впрочем, и не нужна, это было бы против дисциплины… Истинная правда может не всегда быть на стороне начальства, между тем как правда официальная… О, в ней мы уверены! Ведь мы сами ее создаем!.. Послушайте, — продолжал бюрократ самодовольным тоном, — ваша наивность трогает меня, и я, пожалуй, для пользы вашей будущности, скажу вам: величие, силу и прочность французской администрации составляет то, что все ее члены знают только официальную правду, а официальная правда — это воля начальства. Мы — орудие правительства. Люди исчезают, а канцелярии остаются. Вернитесь, господа, в свои семейства и ждите приказаний министра!

— Ну? — спросил Барте своего товарища. — Чувствуете ли вы себя способным служить официальной правде?

— Нет, — ответил Гиллуа, — и думаю, что моя административная карьера кончена. Но надо признаться, что все это очень печально…

В тот же день молодые люди подали в отставку.

— Мы свободны, Гиллуа, — сказал Барте, — пойдемте же, мои родные с нетерпением желают видеть того, о ком я говорил как о брате… О чем вы задумались?

— Я думаю о Лаеннеке, о больших реках, бесконечных горизонтах Африки… Я тоскую по девственному лесу…

Багрово-красное солнце садилось за мыс Нордкап, и под его огненными лучами сверкали и пламенели голубые ледники Гренландии и необозримые снежные равнины Лапландии.

Сердитый северный ветер гнал из Ледовитого океана огромные волны, которые с шумом и грохотом сталкивались друг с другом, вздымаясь к небесам, так что их седые верхушки, казалось, лизали нависшие над морем тяжелые свинцовые тучи, то расступались, образуя провалы и бездны, а потом налетали на прибрежные скалы и подводные рифы и, разбившись о них, одевали их плащом седой пены и отступали с глухим рокотом, чтобы через минуту вернуться с удесятеренной силой.

Небольшой корабль, судя по оснастке — бриг, делал невероятные усилия, чтобы преодолеть сопротивление ветра и волн и выйти в открытое море.

Все его маневры свидетельствовали об опытности капитана, и все-таки бриг оставался беспомощной игрушкой волн, увлекавших его к возвышавшейся у берега грозной линии скал и утесов, предательски скрытых в кружевах пены.

На капитанском мостике брига стояли два человека. Один из них, высокий и стройный, с открытым, мужественным лицом, на котором нельзя было прочесть ни тени страха или беспокойства, приставив к губам рупор, отдавал команду, стараясь перекричать шум и рев бури.

Шестьдесят человек матросов, обессилев в неравной борьбе и хватаясь за канаты и веревки, чтобы не быть унесенными в море волнами, которые то и дело низвергались на палубу брига, исполняли его приказания.

Товарищ его, закутанный в большой непромокаемый плащ с капюшоном, был далеко не так спокоен.

— Всему виной твоя беспечность, Ингольф, — раздраженно говорил он. — Нам следовало прийти сюда на час раньше, и мы бы еще до бури были в закрытом фиорде[37].

— Опять упреки! — пробормотал Ингольф. — Жаль только, что этим ты делу не поможешь и не изменишь направления ветра. Это было бы спасением…

— Что ты сказал: спасением?!

— Ну да, если через полчаса ветер не переменится — мы погибли.

— Погибли?!

— Я уже испробовал все средства, и скоро нам останется одно: рубить мачты.

— Но твоя опытность! Неужели она тебе ничего не подскажет?.. Как можешь ты рассуждать так спокойно?.. Твое хладнокровие приводит меня в бешенство!..

— Моя опытность здесь ни при чем. Что я могу сделать против ветра и течения, которые несут нас к берегу?

— Значит, у нас нет никакой надежды на спасение?

— Нет, если только в ближайшее время ничего не случится.

— Неужели ты надеешься на чудо?

— Нет! Но ветер капризен, как женщина. К тому же на море трудно что-нибудь предугадать. Стоит, например, тем тучам на западе пролиться дождем, и море успокоится.

• Предыдущая
• 44/107
• Следующая