Явление тайны - Баркер Клайв - Страница 38
- Предыдущая
- 38/127
- Следующая
– К чему? К встрече с твоим врагом? Скажи лучше, кто он.
– Зовут его Флетчер. Когда-то, задолго до твоего рождения, мы были партнерами. Но он обманул меня. Вернее, попытался.
– Каким бизнесом вы занимались?
– О! – Яфф засмеялся. Томми-Рэй слушал этот смех, и он ему нравился. У отца явно было хорошее чувство юмора – он смеялся даже тогда, когда Томми-Рэй не различал ничего смешного. – Каким бизнесом? Мы искали силу. Ее называют Искусством. Овладев ею, можно овладеть снами Америки.
– Ты что, издеваешься?
– Не всеми снами. Только самыми важными. Видишь ли, Томми-Рэй, я исследователь…
– Вот как!
– Да. А что можно исследовать в нашем мире? Безлюдные районы пустыни или тропические леса?
– Космос, – предложил Томми-Рэй, поднимая глаза к небу.
– Еще одна пустыня, – сказал Яфф. – Нет, настоящая и единственно важная тайна живет у нас в головах. Туда мне и нужно попасть.
– Но не так, как это делают психиатры? Ты хочешь найти способ забраться туда, так?
– Угадал.
– Искусство тебе в этом поможет?
– Опять угадал.
– Но ты сказал, что это сон. Сны снятся всем. Каждый человек может оказаться во сне в любое время. Просто взять и уснуть.
– Большинство снов – это вроде жонглирования. Люди извлекают свои воспоминания и пытаются привести их в некий порядок. Но есть другие сны, рассказывающие, в чем смысл рождения, что такое любовь и смерть. Сны объясняют, в чем смысл жизни. Я понимаю, это сложно…
– Продолжай. Мне интересно.
Существует море сознания. Оно называется Субстанция. И в этом море есть остров, что как минимум дважды является во сне каждому из нас – в начале и в конце жизни. Первыми о нем узнали греки. Платон зашифровал информацию о нем. Он называл его Атлантидой… – Яфф запнулся.
– Ты туда очень хочешь, да? – тихо спросил Томми-Рэй.
– Очень, – согласился Яфф. – Я хочу плавать в этом море, когда захочу, и выходить на берег, о котором рассказывали великие.
– Отлично.
– Что?
– Звучит отлично. Яфф засмеялся.
– Сынок, ты моя отрада. У нас все получится – я тебе говорю. Ты мне поможешь?
– Конечно, – ухмыльнулся Томми-Рэй. И добавил: – Что надо сделать?
– Видишь ли, я не могу всем открыть свое лицо. Я не люблю дневного света. Он такой… не таинственный. Но ты можешь действовать днем и выполнять мои поручения.
– А ты… останешься здесь? Я думал, мы уедем куда-нибудь вместе.
– Конечно, уедем. Потом. Но сначала нужно убить моего врага. Он сейчас слаб и ищет помощи. Он ищет своего сына.
– Катца?
– Да.
– Тогда нужно убить Катца.
– Не мешало бы. Если получится.
– Я уверен, что получится.
– Правда, нам следовало бы его поблагодарить.
– За что?
– Если бы не он, я до сих пор торчал бы под землей. Пока ты или Джо-Бет не сложили бы все воедино и не нашли бы меня сами… Из-за того, что сделали она и Катц…
– А что они сделали? Трахнулись?
– Разве это имеет для тебя значение?
– Конечно, имеет!
– Для меня тоже. Мне становится плохо при мысли, что отпрыск Флетчера касается твоей сестры. Единственный положительный момент – Флетчеру от этого тоже плохо. Хоть в чем-то мы с ним согласны. Вопрос был в том, кто из нас первый выберется на поверхность и кто окажется сильнее наверху.
– И первым оказался ты?
– Да, я. У меня есть преимущество, которого нет у Флетчера. Моя армия, мои тераты – извлекать их из сознания умирающих легче легкого. Одну мне подарил Бадди Вэнс.
– Где же она?
– Помнишь, когда мы шли сюда, тебе показалось, будто кто-то идет за нами? Я ответил, что это собака. Я тебя обманул.
– Покажи.
– Вряд ли тебе понравится.
– Папа, покажи. Пожалуйста!
Яфф свистнул. На свист листва позади них всколыхнулась, и появилось существо. Именно из-за него и шевелились ветки кустов во дворе дома. Оно напоминало выброшенный на берег приливом труп глубоководного монстра, обожженного солнцем и исклеванного чайками, с наполовину содранной шкурой, с полусотней пустых глазниц и дюжиной ртов.
– Отлично, – тихо сказал Томми-Рэй. – Ты вынул ее из комика? Что-то она не кажется смешной.
– Я извлек ее из человека, стоявшего на пороге смерти, – сказал Яфф. – Испуганного и одинокого. Из таких получают лучших особей. Когда-нибудь я расскажу тебе, где мне порой приходилось бывать в поисках заблудших душ, чтобы найти материал для своих терат. Я видел такое…
Он окинул взглядом город.
– Но здесь? – сказал он. – Найду ли я их здесь?
– Умирающих?
– Уязвимых. Людей без веры, что могла бы их защитить. Испуганных. Заблудших. Безумных.
– Можешь начать с мамы.
– Она не безумна. Может, ей и хотелось бы потерять рассудок и списать на галлюцинации все, что ей пришлось пережить и выстрадать, но она нашла способ защиты получше. У нее есть вера, какой бы идиотской эта вера ни казалась. Нет… мне нужны беззащитные души, Томми-Рэй. Души лишенных веры.
– Я знаю нескольких.
Если бы Томми-Рэй умел читать мысли людей, с которыми каждый день сталкивался на улицах, он указал бы отцу десятки горожан, на вид вполне счастливых и благополучных, со здоровым цветом лица и ясным взглядом, как и у самого Томми-Рэя. Тех, кто ходил в молл за покупками, нагружал магазинные тележки свежими фруктами и хлопьями из злаков. Тех, кто иной раз обращался к психоаналитику для собственного успокоения, или повышал голос на детей разрядки ради, или плакал в одиночестве, отмечая очередной день рождения – еще один прожитый год, однако при этом считал, что во всех отношениях находится в согласии с собой и окружающим миром. Денег в банке у них было больше чем достаточно, почти каждый день светило солнце, а если не светило, то в камине разводили огонь, думая о наступлении сурового времени года. Если бы их спросили о вере, они ответили бы, что верят во что-то. Но их никто не спрашивает. Не здесь и не сейчас. В конце столетия подобные разговоры вызывают приступы смятения, а смятение для этих людей – травма, и они хотят избежать его, чтобы не усложнять жизнь. Гораздо безопаснее вообще не говорить о вере и о божествах, вдохновляющих на нее. Разве что на свадьбах, крещениях и похоронах, да и то лишь потому, что так принято.
За их ясными взглядами крылась тоска или погибшие надежды. Они жили от события к событию в почти неосознанном страхе перед пустотой в промежутке, пытаясь отвлечься от мыслей об этой пустоте и о том, что вся жизнь должна быть заполнена. Они вздыхали с облегчением, когда дети перерастали тот возраст, в котором задают вопросы о смысле существования.
Тем не менее, не все умели скрывать свои страхи.
В тринадцать лет Тед Элизандо узнал от своего чересчур продвинутого учителя: сверхдержавы накопили столько ядерных ракет, что могут истребить все живое на планете несколько сотен раз. Эта мысль засела в голове у Теда глубже, чем у одноклассников. В ночных кошмарах он видел Армагеддон но не рассказывал никому, чтобы его не засмеяли. Ему вполне удалось скрывать эти страхи. Годам к двадцати он и сам почти забыл о них. В двадцать один, получив хорошую работу в Саузенд-Оукс, он женился на Лоретте. Через год у них родилась дочь. Однажды ночью, когда Дон было несколько месяцев, кошмарные видения огненной катастрофы вернулись. Весь в поту, пытаясь унять дрожь, Тед встал из постели и пошел взглянуть на девочку. Она спала в своей кроватке, как обычно, повернувшись на живот. Он смотрел на нее целый час или больше, а потом вернулся в постель. С тех пор это повторялось почти каждую ночь, превратившись со временем в своеобразный ритуал. Иногда дочка переворачивалась во сне и открывала глаза, моргая длинными ресницами. Увидев отца, она улыбалась. Ночные бдения не проходили бесследно. Тед уставал, ему все труднее было справляться с кошмаром, который стал посещать его не только с наступлением темноты, но вторгался и в жизнь наяву. Страх приходил обычно в середине рабочего дня, когда Тед сидел у себя в конторе. Блики солнца, плясавшие по бумагам на его рабочем столе, начинали казаться ослепляющими зарницами, а в легком ветерке слышались далекие крики.
- Предыдущая
- 38/127
- Следующая
