Мои мужчины (сборник) - Токарева Виктория Самойловна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/32
• Следующая

Она готова была украсть не только у меня, но и для меня. Это означало: я была ей небезразлична и даже чем-то дорога.

Из Америки ко мне приехала подруга. В Америке у нее были обязательства: учить своих детей, лечить родителей, сохранять красоту – фитнес, лифтинг (подтяжка). А здесь в Москве – духовное вливание. Пир духа, как говорил Горбачев.

Моя подруга посещала театры, выставки, интересных людей, ныряла в политику, в искусство. Так проходил месяц, – и опять назад, в Америку, в рутинную жизнь каждого дня.

Я любила эту свою подругу за то, что она любила меня. Я люблю только тех, кто меня любит. Даже свою собаку я люблю именно за это, и ни за что другое.

Вторая причина любви к подруге – ее ум. Это необходимое условие, иначе мало ли кто меня полюбит…

Подруга дарила мне экзотические подарки. На этот раз она привезла американские духи. Не просто духи, а с феромонами. Американские парфюмеры стали добавлять в духи феромоны – такие гормоны, которые притягивают противоположный пол. Эти гормоны создаются в лабораториях синтетическим образом и смешиваются с духами.

Я подушилась. Ничего особенного. Духи и духи. Их коварные свойства никак не проявлялись. Духи вели себя скромно.

Запах понравился умеренно, а вот флакон меня поразил. Большой, как два кулака, хрустальный, с тяжелой матовой пробкой. Настоящие духи, а не туалетная вода, какая продается везде и всюду. Я догадывалась: это дорогой подарок. Один флакон чего стоит.

Я поставила духи под зеркалом в прихожей и, когда выходила из дома, – прыскала на одежду, на волосы. Почему бы и нет? Флакон светил как луна, в прихожей сразу стало светлее.

Через неделю я уехала отдыхать за границу, духи с феромонами оставила дома. Противоположный пол меня не интересует, а флакон тяжелый, не хочется тащить.

Через две недели я вернулась. Американских духов не было и в помине. Странно, Ляна ворует по чуть-чуть, а тут – не чуть-чуть, и главное – на самом видном месте. Пропажа не просто заметна, а бросается в глаза.

– К тебе кто-нибудь приходил? – спросила я.

– Зина.

– Зачем она приходила?

– Мы с ней вместе чистили ковер.

– А духи где?

Лицо Ляны стало растерянным.

– Я не знаю.

– Вот и я не знаю.

В воздухе нависла гроза.

– Я оставила на тебе дом, и ты за него отвечаешь.

– Я заплачу, – пролепетала Ляна.

– Конечно, заплатишь, – подтвердила я.

Это было неожиданно. Ляна была уверена, что я прощу ей пропажу, как это бывало всегда. Я скажу: «Да ладно». Но никаких «да ладно».

– Я узнаю стоимость духов и вычту, – предупредила я. – Останешься без зарплаты.

Ляна кинулась к Зине, которая работала у соседей. Но скоро вернулась ни с чем.

– Зина не брала, – мрачно сообщила Ляна.

– А где духи?

– Не знаю.

Естественно, Зина не сознается. Она же не идиотка. Но может быть, действительно не Зина. Ляна вполне могла отдать их своей сестре Аурике, которая работает в ресторане. Ей нужнее. Мне-то на что? Я вообще должна сидеть в углу и вязать внукам шерстяные носочки.

– Где духи? – недоумевала я.

– Вы мне надоели! – отрезала Ляна.

Наезд – лучший способ защиты.

– А ты мне, – ответила я.

Это был конец. Период «Ляна» окончился, слава тебе господи…

Ляна уходила утром с двумя неподъемными сумками. Я не поинтересовалась, что в сумках. Не буду же я шмонать багаж, как в аэропорту. Я не таможня.

Ляна шла к калитке, ее лицо было твердым, как кирпич. Все мышцы напряжены.

Я вспомнила, что у нее остались неоплаченными последние несколько дней. Можно, конечно, вычесть за духи, и она уже смирилась. Но я буду помнить об этом и нервничать, и какое-то время не смогу работать.

– Ляна! – позвала я. – А деньги?

Она вздрогнула, как будто ей выстрелили в спину. Остановилась.

Я подошла к ней и вручила причитающиеся деньги. Без вычетов. Фиг с ними, с духами. Зачем мне противоположный пол в третьем возрасте?

Ляна уехала в свое село, но вскоре вернулась обратно. Хозяйство: куры, гуси, свиньи, конь Красавчик, муж-алкоголик – это очень тяжелая работа. А денег – нуль.

Ляна вернулась в Москву и нашла себе новое место. Она ухаживала за лежачей старухой по имени Сара Ефимовна.

В прошлом Сара Ефимовна была прекрасным переводчиком, знала пять языков, включая арабский. Но в данный отрезок времени она пребывала в Альцгеймере, ничего не соображала. Постоянно искала свои документы и путала балконную дверь с входной.

Ляна боялась, что старуха выпадет из окна. Хотя почему бы и не выпасть в девяносто восемь лет? Зачем нужна такая жизнь?

Три раза в неделю приезжала дочь Сары Ефимовны, привозила продукты питания. Питание было раздельным: старухе полагалось одно, а Ляне другое – гораздо дешевле и хуже.

Ляна, конечно, восстанавливала справедливость. Старухе давала ливерную колбасу и прочую гадость с добавками. А сама ела сливочные йогурты, французские сыры с плесенью – все, что полагалось старухе.

Условия проживания были неприятные: тесная однокомнатная квартиренка, пропахшая мочой. Выйти на улицу невозможно: старуха не в себе, если что – дочка засудит. Украсть тоже нечего, даже чуть-чуть. Если только грамоты, дипломы и ордена, которые раздавали в советские времена, как бусы дикарям.

Прошлая жизнь в моем доме казалась несбыточным сном: простор, свежий воздух, прогулки, рыжий Толя, полноценная еда и хорошая зарплата. Что еще надо человеку для счастья?

Ляна звонила своим прежним подругам, они приходили ко мне для переговоров: не возьму ли я Ляну?

Но куда я ее возьму? У меня уже была Фарида.

Фарида досталась мне по рекомендации американской подруги. Она (в смысле Фарида, а не подруга) работала у московского профессора и была незаменима.

– А почему ушла? – спросила я.

– Это он ушел, – уточнила подруга.

– Куда?

– На тот свет.

– А почему она отпустила?

– А кто ее спрашивал?

Мы скорбно помолчали.

Я записала телефон Фариды. Все же по рекомендации брать лучше, чем из агентства. В агентстве никого не интересует, кто к ним обращается в поисках работы. Может быть кто угодно – маргинал и криминал. Агентство интересует только прибыль. Но это примета времени: алчность и безответственность.

Мы созвонились. Фарида пришла в назначенное время. Я ничего не поняла. Передо мной стояла кинозвезда. Она была одета по последней моде, а я понимаю в моде. На ней была курточка из каракульчи, крашенной в сиреневый цвет. Это последняя фишка итальянских дизайнеров. Они красят мех не потому, что он плохой, просто надоел один и тот же традиционный цвет.

Мне показалось: моя американская подруга что-то напутала. Дала телефон другого человека.

– Я ищу домработницу, – сказала я.

– Я знаю. Я за этим пришла.

– Вы согласны работать по хозяйству? – удивилась я.

– А что такого? Работать не стыдно, стыдно воровать.

– Вы такая красивая… Зачем вам стоять у плиты?

– Я хочу открыть свой бизнес. Мне нужен стартовый капитал, – объяснила Фарида.

– Какой бизнес?

– Пошивочную мастерскую. Я хорошо шью.

– Так может быть, вам лучше работать при театре? Там тоже есть пошивочные цеха.

– Я узнавала. Платят копейки. Стыдно сказать.

Мне как-то неудобно было пользоваться такой красотой.

– А другие места? – спросила я.

– Меня не берут. Пятьдесят лет. Считается, старая. Надо уступать дорогу молодым, вот я и уступаю.

Фарида выглядела на сорок. В наше время все культурные женщины выглядят на десять лет моложе.

Поколение моей мамы не следило за собой, не до того. Надо было выживать после войны, да и мужчины все перебиты. Не для кого стараться.

Мое поколение сильно продвинулось вперед, и это понятно: семьдесят лет без войны. Но уже следующее за мной поколение продлило свою молодость на пятнадцать и даже на двадцать лет. Фарида выглядела превосходно. Лицо – с высокими скулами. Кожа, натянутая на скулы, не собирается в морщины. Личико гладкое, смуглое, слегка румяное, как земляничка. Волосы – тяжелые, азиатские, блестят как антрацит. Но главное – позитивный характер.

• Предыдущая
• 22/32
• Следующая