Прорицатель - Светлов Роман - Страница 49

• Предыдущая
• 49/87
• Следующая

Потрясенное молчание было ответом ему. Эвмен глядел прямо перед собой, ожидая, когда сатрапы обретут дар речи. Калхас закусил губу: он проклинал про себя Фригийца — если союзники начнут отступать, Гиртеаду придется оставить здесь. Трясти на повозке ее уже было нельзя.

— Немыслимо, — пробормотал индийский сатрап Эвдим. — Что теперь делать? Мои войска в шести переходах отсюда!

— Ты не разыгрываешь нас? — спросил Антиген.

— Я похожу на шутника? — холодно промолвил стратег.

— Надо спасаться, — робко сказал кто-то из сатрапов. — Мы не успеем собрать войска.

— Надо спасать то, что можно. Боюсь, придется пожертвовать многим. — Певкест старался говорить мужественно, но было видно, что он совершенно убит известием.

— Как ты собираешься это делать? — спросил Антиген.

— Расходиться в разные стороны. Исчезнуть среди горных дорог. За всеми сразу Антигон не погонится.

— Нельзя, — мрачно буркнул Тевтам. — Мы просто не успеем уйти. Аргираспидам придется остаться в Габиене.

— А как спасти слонов? — с отчаянием в голосе спросил Эвдим. — Горные дороги оледенели, и там не будет никакой пищи!

— Может быть, назначить пункт сбора войск где-нибудь глубоко в тылу? — предложил Тлеполем. — Например, у расположения отрядов индийского сатрапа?.. Некоторым, конечно, придется прорываться туда с боем.

— То есть Тлеполем предлагает принять сражение с приведенной в беспорядок армией и, к тому же, спиной прижавшись к горам? — вмешался Эвмен. — Это не лучше того, что желает Певкест.

— Я не знаю, не знаю! — взмахнул руками Тлеполем. — Не знаю! Мы в безвыходной ситуации!

Язвительная усмешка коснулась губ стратега.

— Кто-нибудь еще желает высказаться?

Сатрапы подавленно молчали.

— Значит пришел мой черед говорить, — Эвмен окинул неприязненным взглядом «союзников». — Я не люблю упреков. Но виноваты в нынешней беде только ваше самодовольство и недальновидность. Вы помните, я предлагал расположить войска рядом, рядом, а не как сейчас! Вами же двигала даже не гордость, а полное безрассудство! Мне не нужны ваши провинции, ваша власть, ваши солдаты. Когда Олимпиада въедет в Вавилон, я вернусь в Каппадокию, я стану одним из вас. А сейчас я выше, ВЫШЕ — вы понимаете это? И только ради вашего же блага! — Эвмен едва не сорвался на крик, но сдержал себя и опять стал смотреть перед собой. — Даже такие опытные военачальники как Антиген и Тевтам не стали слушать меня. Даже ты, Певкест, а ведь — Зевс свидетель! — я все еще считаю тебя другом. Но, видимо, боги вменяют мне в обязанность постоянную борьбу с глупостью и завистью.

Только тут сатрапы вскинули головы — и Калхас увидел, что большинство взглядов, направленных на Эвмена, горят откровенной ненавистью.

— Или я не прав? — усмехнулся автократор. — А, понимаю! Вы не привыкли к такому обращению! Царь уже мертв, некому взять вас в руки. Сегодня придется терпеть. Ситуация слишком тяжела, чтобы говорить осторожные речи. Сегодня я беру на себя полную ответственность за вашу власть и ваши жизни. Так что слушайте. И слушайтесь.

Калхас ожидал ропота, возмущенных голосов, но сатрапы молчали. Сейчас им был нужен спаситель.

— Мы не побежим, как это предлагает Певкест. И даже не станем отступать. Я обещаю задержать Антигона на несколько дней. За это время все отряды соберутся и мы сможем принять сражение.

Ненависть на лицах сатрапов была скрыта вниманием и надеждой.

— Прямо сейчас вы отправите посланников к своим войскам. Пусть они как можно быстрее снимаются с лагерей и ускоренным маршем — так, как вы сами когда-то ходили под командой Царя — направляются к расположению Дотима. После этого я беру вас, беру всех ваших телохранителей и мы первыми поскачем туда.

— Зачем? — решился спросить Тлеполем.

— Останавливать Фригийца.

— Мы? Но как?

Эвмен пожал плечами.

— Увидите.

Гиртеада уже проснулась, когда Калхас вернулся из Царского шатра. Она улыбнулась мужу и немножечко поморщилась — ребенок опять буянил.

— Пир длился так долго? — спросила она.

— Это был уже не пир, — расстроенно ответил аркадянин.

— Опять рассорились? — Гиртеада погладила его по руке. — Не печалься, стратег сумеет помириться — ведь не в первый же раз…

— Нет! — Калхас взял ее ладони и прижал к своим щекам. — Другая неприятность. Большая. Приближается Антигон, — он рассказал ей о том, что произошло ночью.

Глаза Гиртеады стали темными и большими. Она вся сосредоточилась где-то в их глубине и смотрела на то, чего Калхас видеть не мог.

— Значит, ты уезжаешь.

— Да, Гиртеада, прямо сейчас.

— А я?

— Тебе нужен покой. Ты останешься здесь — и прислуга, и повитухи будут с тобой. Как только мы отразим Антигона, я вернусь… — деланно бодрый голос пастуха дрогнул и он продолжал уже совсем другим тоном: — Я не хочу уезжать от тебя.

Гиртеада заплакала.

— Мне страшно. Я боюсь того, что будет. Я боюсь его, — она провела рукой по животу.

— Ну… ну не надо, — Калхас обнял жену. — Это бывает с каждой женщиной. Только кажется страшным — а потом они вспоминают со смехом и уже не боятся.

— Ты не то говоришь, что думаешь. — Гиртеада обхватила мужа за плечи и изо всех сил прижалась к нему. — Я вытерплю боль. Больше всего мне страшно за тебя.

— Мы постоянно одолевали Антигона. Одолеем и теперь, — шептал ей на ухо Калхас. — Он рассчитывает на неожиданность, а неожиданности уже не получилось… Может быть я даже успею — и вернусь, чтобы держать тебя за руку. Не бойся за меня — я ведь в свите стратега: что мне будет?

— Калхас! — крикнули у входа в дом. — Быстрее! Стратег ждет!

Гиртеада разжала объятья. Она вытерла рукавом слезы и стала помогать пастуху собираться. Теплая одежда, оружие, легкий кожаный шлем, седельная сумка с запасом вяленого мяса. Что еще?

— Все. Спасибо тебе.

Гиртеада закусила губу, но не плакала.

— Вспоминай. Я могла что-то забыть.

— Нет. Ты ничего не забыла. — Тоскливая боль навалилась на сердце Калхаса. — Дай, я прижмусь к тебе еще раз.

Он перекинул седельную сумку через плечо и обнял жену, поглаживая ее по легонько вздрагивающей спине. Его лицо погрузилось в пышную массу волос и Калхас вдохнул — до отказа, до боли в ребрах, — запах корицы, смешанной с молоком. Он не мог оторваться. Море чувств связывало его с этой женщиной, с этой комнатой гораздо более крепкой пуповиной, чем та, что соединяет ребенка с матерью.

• Предыдущая
• 49/87
• Следующая