Влюблена и очень опасна, или Кто подставил пушистую зайку - Раевская Полина - Страница 23

• Предыдущая
• 23/62
• Следующая

Вздохнув, я решительно толкнула дверь и шагнула в подъездный сумрак. И… Чуть не задохнулась от смрада. Отсутствие домофона и, как следствие, открытый доступ в парадную сделали свое дело – многие путали предквартирное пространство с общественным туалетом. Стараясь не дышать и внимательно глядя себе под ноги, я приблизилась к лестнице. По моим расчетам, Макарова жила на пятом этаже, но пользоваться лифтом отчаянно не хотелось. Не привлекала меня и лестница. Подумав немного, я все же предпочла пеший ход – в конце концов, удастся подкрасться к квартире незаметно.

Поднявшись на нужный этаж, я неуверенно замерла перед слегка приоткрытой дверью – снова дурной знак. Палец замер на кнопке звонка, но так и не утопил ее – что-то мешало мозгу послать ему соответствующий импульс. Неожиданно раздавшиеся за дверью голоса заставили меня метнуться на этаж выше. Прижавшись к трубе мусоропровода, я постаралась с ней слиться, стараясь ни о чем не думать и даже не дышать.

– Спасибо вам большое, что приехали. Вот, держите. – Интересно, мне показалось или в голосе говорившей действительно звучали извиняющиеся нотки? Вытянув шею, я взглянула в лестничный проем и увидела миловидную женщину средних лет, что-то быстро положившую в карман стоящего на пороге доктора. За его спиной маячил молодой парень – медбрат, по всей вероятности.

– Ну что вы, Валентина Дмитриевна, не стоит, – пробасил эскулап, но вернуть подношение тем не менее не попытался.

– Но вообще вы бы поговорили с психологом. У вашей матушки явная ипохондрия.

Женщина вымученно улыбнулась, но ничего не ответила. Еще раз поблагодарив врача, она закрыла за ним дверь. Скрежет механизмов возвестил, что медики вызвали лифт. Хлопнули створки, и площадка опустела.

Спустившись на пролет вниз, я снова замерла в нерешительности перед дверью, буравя взглядом звонок. Наконец, тяжело вздохнув, нажала на кнопку и вздрогнула, испугавшись неожиданно громкой трели.

Скрипнула половица, «моргнул» глазок, но замок даже не пошевелился – хозяева не торопились отворять двери незваной гостье.

– Кто там? – этот простой и закономерный вопрос застал меня врасплох, ведь «легенду» придумать я так и не удосужилась.

– Извините, простите, дело в том, что…

– Извините, но мне некогда, ничего покупать не стану и о религии разговаривать тоже не буду.

– Нет, нет, вы не поняли, – опасаясь, что собеседница сейчас уйдет, я решилась сказать правду. – Меня зовут Соня Алтуфьева, и я… я… помощница нотариуса Креольского. Мой шеф убит, а дело о вашем наследстве… – Дверь распахнулась столь неожиданно, что, если бы не моя молниеносная реакция, дело могло закончиться, не успев начаться. С другой стороны, вряд ли «Скорая» уехала далеко, так что, по крайней мере, на медицинскую помощь мне вполне можно рассчитывать. Тьфу ты, вот вечно мое воображение заводит меня черт знает куда.

– Заходите, – улыбку стоящей передо мной женщины вряд ли кто-то смог бы назвать лучезарной. Скорее, вымученной.

– Вы извините, – хозяйка посторонилась, пропуская меня в коридор, – просто домофона нет, вот и ходят все кому не лень. А мама больна, и…

– Валечка, кто там? – в голосе говорившей было столько страдания, что я сразу поняла, к кому приезжала «Скорая». Сердце сжалось от жалости – женщина не иначе как при смерти, а тут я со своими расспросами. Но что делать – назвался груздем, полезай в кузов.

– Мама, это от нотариуса. Что-то по поводу завещания, – прокричала Валечка. Раздался шум, и на пороге появилась женщина, которая походила на умирающую примерно так же, как я на папуаса Новой Гвинеи. Да чего уж там – она даже на тяжелобольную не сильно смахивала. Несмотря на возраст, а даме было явно за шестьдесят, выглядела она потрясающе: тонкий точеный профиль, пухлые губы, глаза, словно озера. С такой внешностью даже сейчас можно сделать неплохую карьеру киноактрисы.

– А что там с завещанием? – в мире, как известно, нет гармонии, ибо голос женщины совсем не соответствовал ее внешности – старческий, брюзжащий, болезненный.

– Видите ли, мне ужасно неудобно, но оно украдено, – слова вылетали из меня, словно горох из порвавшегося мешка. – Вы, наверное, слышали, что Креольский – нотариус, который оформлял завещание, был убит. После его смерти обнаружилась пропажа некоторых документов. В том числе и завещания вашего мужа и, – я взглянула на девушку, – отца.

– Ах, какой ужас, какой ужас, – женщина схватилась за сердце. – Я всегда говорила, что эта страна катится в бездну. Я ведь говорила? Говорила, Валечка? А ты мне не верила, – дама сокрушенно покачала головой. – Видите ли, милочка, эээ… как там вас, бишь?

– Ой, простите, – спохватилась я. – Соня, Софья Алтуфьева. Я работала с Креольским, и…

– Вот и славно, – дама неожиданно ожила, – что же мы в проходе-то стоим? Валечка, пригласи девочку в гостиную. Предложи чаю. Что же ты? Мне неудобно за тебя. Где твои манеры?

Через несколько минут, потягивая ароматный напиток, весьма неплохой, кстати, я внимала речи вдовы наследодателя.

Как и у многих людей ее возраста, потребность в общении у Ольги Васильевны явно не совпадала с возможностями, поэтому подвернувшийся шанс изложить историю своей жизни благодарному слушателю в моем лице она, разумеется, не упустила. Мне уже посчастливилось узнать о Валиных дедушке и бабушке. Теперь очередь дошла и до папы. В принципе, в конторе мне и не такое приходилось терпеть, так что моя тренированная голова не разбухла от количества полученной информации. А ведь вполне могла бы! Все это время сама наследница не проронила ни слова, сохраняя ледяное спокойствие, хотя кое-какие признаки недовольства уловить мне все же удалось.

– Так вот Валечкин папа… Я уже говорила, что он был известный психиатр? – женщина гордо вскинула голову. – Знали бы вы, каких людей он лечил! Да, да! А что вы думаете, многие из тогдашних боссов страдали теми или иными расстройствами психики. Но афишировать-то подобные болячки ведь не принято. Так что, – в голосе собеседницы послышались ностальгические нотки, – жили мы хорошо, я бы даже сказала зажиточно. Не то чтобы эта сторона меня как-то особенно волновала. Я ведь, знаете ли, натура больше духовная. Все эти деньги, шмотки – это все не про меня. И все же нельзя не отметить, что мы никогда ни в чем не нуждались и ни в чем себе не отказывали. Правда ведь, Валечка?

Валечка ограничилась кивком, а ее мать продолжила:

– Даааа. Хорошие были времена… А потом… – Ольга Васильевна с тоской обвела взглядом комнату, – потом… Дмитрий Иванович состарился, не мог больше работать, прежние друзья, как это часто бывает, отвернулись, ученики ушли, деньги закончились. Все это сильно подорвало его здоровье, а болеть нынче весьма дорого. Ой как дорого. Это я по себе знаю. Видите ли, деточка, у меня ведь у самой целый «букет» заболеваний. Чего только нет, чего нет, – Ольга Васильевна покачала головой, – в общем, какие и были ценности, мы все продали. Так что Валечка, – женщина горько засмеялась, – не богатая наследница. Совсем не богатая. А тут я еще… Что ни день, то сердечный приступ. Вот-вот к Димочке моему отправлюсь. Вообще никогда не думала, что переживу его – с моими-то болячками, а вот поди ж ты… Но ничего, недолго уж осталось. Сердцем чувствую. Хоть умирать и не хочется. Ох как не хочется. Так ведь не от нас же то зависит. Врачи вот ничего сделать не могут, да и не понимают они ничего. Вот взять хотя бы нашего районного кардиолога – выписал мне кучу препаратов, а толку? Больше того! Ведь у каждого лекарства масса побочных эффектов. И все это так влияет на меня, так влияет. Вот буквально за несколько минут до вашего визита «Скорая» приезжала. Только что они могут – фельдшера-то, коли уж светила медицинские не способны мне помочь?

– Мама! – Валя, сидевшая до сего момента очень тихо, решительно прервала говорившую: – Давай уже наконец узнаем, зачем Софья… э-э-э…

– Семеновна, – подсказала я.

– Семеновна, – эхом повторила девица и добавила, обращаясь уже к матери: – Давай узнаем, зачем она приехала к нам.

• Предыдущая
• 23/62
• Следующая