Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX – нач - Фроянов Игорь Яковлевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/85
• Следующая

Сказание о «бесоугоднике и чародее» Волхве включено в летописи XVI–XVII вв. ради того, чтобы объяснить читателям происхождение названия местечка Перынь. Но для современного исследователя оно имеет несравненно большую значимость, поскольку содержит ценные сведения о языческих верованиях новгородских словен. Правда, эти сведения по невежественной прихоти сказителя образовали смешение различных уровней языческих верований: Волхв соединяет в себе Громовника (Перуна) и Бога подводной стихии (Змея, или змееподобного существа — Крокодила). Вера в Змея, очевидно, древнее стадиально, чем культ Перуна. Русский эпос указывает на тесную связь Змея с князем, княжеским родом.: #c3_175 Не случайно в былине о походе Вольги (Волха) герой-князь родится от княжны и Змея. Он змеевич по рождению, волхв и чудесный охотник. В том же качестве он предстает и в былине о Микуле Селяниновиче и Вольге. Родство князя со Змеем в былине о походе Вольги воспринимается как нечто значительное и важное. В русских былинах (как упомянутых, так и других) Змей выступает в качестве родоначальника княжеского рода и его хранителя, что вполне согласуется с тотемическими воззрениями. При этом существенно, что Змей является не предком вообще, а предком княжеского рода, рода вождя. Связь с ним по женской линии в таком случае особенно желанна. Приведем лишь одно этнографическое свидетельство. Коренной житель Мадагаскара рассказывает о земле и недавних обычаях местных антануси: «Это сухой, полуголодный край, однако его редкие реки в те времена кишели крокодилами. Не проходило дня, чтобы прожорливая тварь не затащила под воду девушку, спустившуюся к берегу. Но вместо траурных плачей каждый вечер в прибрежных деревнях звучала веселая музыка. Это родители несчастной, которые, как и все антануси, верили в то, что в крокодилов переселяется душа вождей, праздновали „свадьбу” своей дочери с почетным предком».: #c3_176

Можно с уверенностью сказать, что в предании о Волхве-оборотне, превращающемся в крокодила, который, залегая на волховском дне, губил всех, кто проезжал мимо, не поклонившись ему, отразились верования ильменских словен в божественную силу подводного чудовища (Змея, Крокодила, Ящера), таинственно связанную с властью вождя, князя. Отзвуки этих верований преломились в сохраненном чуть ли не до наших дней обычае бросать в Волхов монету при следовании мимо Перыни, т. е. приносить «жертву Перуну».: #c3_177

Все это говорит о существовании у словен в глубокой древности культа вождей, или князей, в чем нельзя не видеть еще одно подтверждение исконности в словенском обществе княжеской власти. Но данный культ был порождением родовой эпохи, переживавшей со второй половины X в. кризис. Поэтому он уходил в прошлое. Невольно напрашиваются сопоставления с былинным эпосом. В былине о Добрыне и Змее, как и в некоторых других («Илья Муромец и Соловей-разбойник», «Алеша Попович и Тугарин», «Илья Муромец и Идолище»), богатырь представляет новые социальные силы, выходящие на историческую авансцену в то время, когда власть князя родовых времен угасает. Власть князя-вождя, основанная на родовых традициях, связана в мифе и былине со змеиным наследием, а в действительности с разобщенностью племен и узкой социальной опорой. Богатырь разрушает старую «змеиную» опору княжеской власти, создавая новую общинную. В конечном счете конфликт в былинах разрешается сближением богатырских и княжеских интересов, но после победы богатырского начала и, следовательно, после признания князем этой победы. То, что в истории разделено во времени, в былине спрессовано, слито в одном сюжете.: #c3_178

К моменту установления Добрыней в Новгороде кумира Перуна «змеиный» культ вождя-князя был в значительной мере подорван как вследствие кризиса родовых отношений, так и в результате пертурбаций с княжеской властью, начатых варяжским переворотом и продолженных гегемонистской политикой Киева. Поэтому действия Добрыни не вызвали каких-либо потрясений или волнений в Новгороде. Переход к культу Перуна осуществился, по-видимому, безболезненно, поскольку для этого в новгородском обществе, как мы только что заметили, сложились определенные предпосылки. Перуна Добрыня поставил на старом священном месте, где совершались моления в честь божества, связанного с водной стихией. Трудно сказать, кому поклонялись новгородские словене. Возможно, то было мужское божество (Jassa, Jesse), о котором пишет Б. А. Рыбаков, а может быть (и это нам кажется наиболее вероятным), — священный предок-князь, рожденный от Змея-Крокодила и потому нередко принимающий его образ, или знаменитый бог Волос, тождественность которого со Змеем достаточно убедительно, на наш взгляд, обоснована В. В. Ивановым и В. Н. Топоровым.: #c3_179 Несомненно только одно: книжник, записавший новгородское предание о Волхве-чародее, плохо справился «с согласованием сведений о Перуне (память о котором осталась в топонимике „Перынь”) с древним мифом о боге Волхове. Из этой записи предания совершенно ясно, что ритуальность Перыни была хронологически двойственной: установление там культа Перуна нам известно и оно точно датировано; культ Перуна был сменен христианством. Предание же знакомит нас с тем, что предшествовало действиям Добрыни в 980 г.».: #c3_180

Установление кумира Перуна на месте прежнего божества исполнено глубокого смысла // знаменуя торжество нового бога над старым. Этот языческий способ подавления авторитета низвергаемых богов был широко применен при строительстве христианских церквей, которые воздвигались на местах языческих святилищ.: #c3_181

Языческая реформа Владимира потерпела неудачу.: #c3_182 Тогда киевский князь, изыскивая новые средства для сплочения распадающегося межплеменного союза, для удержания господствующего положения в нем полян, прежде всего социальной верхушки Киева, обращается к христианству. Крестить новгородцев Владимир поручил Иоакиму Корсунянину. «И приде к Новуграду архиепископ Аким Корсунянин, и требища разруши, и Перуна посече, и повеле влещи в Волхово; и поверзъше ужи, влечаху его по калу, биюще жезлеем; и заповеда никому же нигде же не прияти».: #c3_183 Новгородская Первая летопись младшего извода, откуда взято это известие, ничего не говорит о крещении в Новгороде, ограничиваясь рассказом об уничтожении «требища» и «посечении» Перуна. Такое странное умолчание становится понятным на фоне повествования о крещении Иоакимовской летописи, рисующей отнюдь не идиллическую картину обращения в христианство новгородцев, решительно восставших против киевских миссионеров. Вместе с Иоакимом Корсунянином в Новгород был направлен и Добрыня, который совсем недавно понуждал Новгород поклоняться Перуну. Когда новгородцы узнали о приближении непрошеных гостей, то созвали вече и поклялись все не пускать их в город «и не дати идолы опровергнута». «Разметавше мост великий», соединяющий Софийскую и Торговую стороны Новгорода, они укрепились на Софийской стороне, превратив ее в оплот сопротивления. Пришельцы между тем появились на Торговой стороне и начали свое дело, обходя «торжища» и «улицы» и призывая людей креститься. Два дня трудились «крестители», но обратить в новую веру им удалось лишь «неколико сот». А на Софийской стороне кипели страсти. Народ в крайнем возбуждении «дом Добрыни разориша, имение разграбиша, жену и неких от сродник его избиша». И вот тогда княжеский тысяцкий Путята переправился ночью в ладьях с отрядом в 500 воинов на противоположный берег и высадился в Людином конце Софийской стороны. К нему устремилось 5 тысяч новгородцев. Они «оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла». В то время как одни новгородцы сражались с Путятой, другие — «церковь Преображения господня разметаша и домы христиан грабляху». На рассвете Путяте на помощь подоспел Добрыня. Чтобы отвлечь новгородцев от битвы, он повелел «у берега некие дома зажесчи». Люди кинулись тушить пожар, прекратив сражение. Устрашенные новгородцы «просиша мира». Добрыня «дал мир»: «…идолы сокруши, древянии сожгоша, а каменнии, изломав, в речку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика». Затем он «посла всюду, объявляя, чтоб шли ко кресчению». Тех же, кто не хотел креститься, «воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жен ниже моста». Но «мнозии» некрещеные стали хитрить, объявляя себя крещеными. Однако хитрость не удалась: последовало распоряжение всем крещеным кресты «на выю возлагати, а иже того не имут, не верити и крестити».: #c3_184

• Предыдущая
• 34/85
• Следующая