Шекспир мне друг, но истина дороже - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/58
• Следующая

– Да, – произнесла Лариса, помолчав. Положила ложку и стала смотреть в окно. – Этот отравитель, кем бы он ни был, оказал мне услугу. Да еще какую!..

Федя перестал жевать.

– Виталий всерьез собирался разводиться, – продолжала Лариса задумчиво. – Можете себе представить? Мы прожили вместе двадцать лет, и вот он решил, что – пора! Или это не он решил, а она?.. А у него уже не было сил сопротивляться?..

Федя с усилием проглотил кусок.

– Кто она? – спросил он и прочистил горло.

– Если бы мы развелись, ничего этого не осталось бы, – она огляделась по сторонам, посмотрела на стены, картины и комоды – с любовью. – Нет, он не выкинул бы меня на улицу, конечно, все же я верой и правдой служила ему много лет, хотя… Хотя, может, и выкинул бы.

– Так кто эта «она», Лариса Николаевна?

– Бросьте, не может быть, чтобы вам не рассказали! Это рассказывают в первую очередь и всем!

Федя Величковский вдруг рассердился.

– Мне никто ничего не рассказывал, а я не спрашивал. Вы первый человек, с которым я разговариваю о… Верховенцеве.

– Его настоящая фамилия Бочкин. Правда, смешная?

– Очень, – подтвердил Федя.

– Что это? Вы злитесь?

– Нет.

…Она, эта загадочная вдова, не виновата в том, что ему до смерти хочется домой! Вот прямо сию минуту – перенестись из «адвокатской квартиры» в родительскую, и чтобы был вечер, и все дома, и чтоб мама доставала из духовки лимонный пирог, самый Федин любимый, а отец чтоб ей мешал, искренне уверенный, что помогает, а она бы говорила: «Я сейчас все уроню!», а он бы отвечал: «Давай лучше я, ты обожжешься!» И чтобы непонятными словами они говорили друг с другом о работе, а сыновья уважительно пережидали, когда они договорят, чтобы вступить со своими новостями – сыновья знали: когда родители говорят о работе, им нельзя мешать, и приставать нельзя! И брат чтоб качался на стуле туда-сюда, и отец время от времени замечал ему рассеянно: «Смотри, навернешься, я тебя зашивать не буду!» Феде Величковскому, двадцати четырех лет от роду, никогда в голову не приходило, что у отца где-то на стороне может быть какая-то «она» и что он может выселить мать из квартиры, чтобы зажить новой, отдельной жизнью без нее, без брата и без него, Феди!..

…Может, он не только трус, но и дурак? Может, об этом как раз и следовало думать и этого бояться, а не рисовать себе всякие благостные картинки?.. Может, жизнь устроена как-то иначе, не так, как он себе представляет?

Этот театр с его театральными законами и придуманной действительностью так заморочил ему голову, что он уже почти не может отличить правду от вымысла, а игру от настоящей жизни! Которая из них настоящая?!

– Мне было двадцать лет, когда мы с Виталием встретились, – голос Ларисы вернул его в «адвокатскую квартиру» и в действительность, то есть в то, что было Фединой действительностью в данный момент. – Он увидел меня на каких-то съемках и сразу влюбился! До беспамятства. Так бывает. Я сначала ничего не понимала – он намного старше меня, и уже тогда был режиссером… с именем. Он учился у Любимова и ставил спектакли в Москве и в Ленинграде. Говорили, что по манере они похожи на любимовские, их больше ругали, чем хвалили, но они всегда вызывали шум и интерес. И мне это льстило. За мной ухаживает такой человек! Я-то считала, что за мной ухаживать глупо, ну, кто я такая? Какая-то маленькая актрисуля, таких вагон и маленькая тележка. Мне, правда, говорили, что я талантлива, но я не верила. Хотя сейчас… Иногда мне попадется фильм, где я играла, смотрю и удивляюсь – правда талантливая была!.. Хотите кофе?

– Лучше чаю.

– Чаю? – удивилась Лариса. – Наверное, у нас нет… Виталий Васильевич не пьет чай, и я отвыкла. Впрочем, я сейчас посмотрю.

Она составила на серебряный поднос посуду, взяла его за витые ручки – поднос был с ручками! – и вышла из столовой.

Федя быстро достал телефон и посмотрел.

Мамаша прислала длинное смешное сообщение, в котором были слова «сыр, макака, снег, елка, подарок, приезжай». Отец прислал сообщение, в котором было только одно слово: «Занят». Братан прислал какую-то белиберду, он всегда так писал, ничего не поймешь. Федя прочел все сообщения по два раза, потом, косясь на дверь, позвонил Василисе.

– Кузина Бетси, ждите меня у фонтана.

– Ты куда пропал?! Я в приемную заглянула, а тебя нет, и куртки твоей нету…

– Я тут поблизости, в гостях у прекрасной дамы, – зашептал он, прикрывая телефон ладонью. – Кушаю кофей.

– У какой еще… дамы?

– У жены Верховенцева. Покойного. Мы же ее встретили в коридоре! Провожали к Юриванычу. В общем, сиди тихо и жди команды, поняла?

– Поняла, – развеселилась кузина Бетси.

– Я тебе все расскажу, – пообещал Федя.

– Я буду ждать.

Вернулась Лариса с подносом, уставленным чашками и блюдцами.

– Нет чая, – сообщила она. – Придется вам кофе пить.

– Лариса Николаевна, я не понял, – сказал Федя. – Ваш муж собирался развестись с вами и поделить имущество, что ли?

– Я думала, до этого никогда не дойдет, – расставляя чашки, ответила она. – Нет, я была просто уверена, что не дойдет! Он так тяжело разводился с первой женой – когда встретил меня. Это была такая драма, нет, даже не драма, трагедия!.. Она его не отпускала, угрожала, шантажировала ребенком, он метался между нами, и никак у него не получалось уйти оттуда. Он мне тогда сказал, что больше никогда в жизни не станет ничего рушить, никогда! Что это невозможно, что он тогда умрет. И вот он снова собрался все разрушить, но не успел. И вправду умер. Ирония судьбы, как вы думаете?..

– Он безумно полюбил? – осведомился Федя. – До беспамятства?

И представился ему режиссер Верховенцев – настоящая фамилия Бочкин, – преклонных лет мужчина, облаченный в бархатную куртку, белые брюки и красный шарф, с неровной седой щетиной на вислых щеках со склеротическими прожилками, с куриной пупырчатой шеей, жалобно торчавшей из красного шарфа, и сделалось Феде противно до невозможности.

Вот этот дядька безумно, до беспамятства полюбил?! Так, что решил разводиться?!

– Пейте кофе, – сказала Лариса Николаевна. – Вы еще мальчик. Вам трудно понять.

Она подала Феде крохотную чашечку. От нее вкусно и остро пахло.

– Мы приехали сюда много лет назад. Мы… просто убежали из Москвы. От всех – от родных, знакомых. От советчиков и… завистников!.. И как-то сразу очень хорошо устроились. Виталий умел устраиваться! Кто-то ему помог, мы вселились в эту квартиру и стали потихоньку ее обживать. У него работы было много не только здесь, в Нижнем, но и в Калининграде, в Самаре. В Чехию на гастроли ездили несколько раз, я все время с ним. Мы прекрасно жили, Федя! Вас же так зовут?

Он кивнул.

– Мы долго были счастливы, лет десять. Это же очень, очень много – десять лет. Не каждому удается так долго пожить счастливо, правда?

Он опять кивнул.

Он все свои двадцать четыре года прожил исключительно счастливо – крах первой любви, а также отвергнутый в школе мишутка не считается, – и был уверен, что двадцать шесть лет не такой уж и долгий срок!..

Жить счастливо долго – нормально и правильно.

– Я тогда и на сцену выходила! Правда, сплетничали много, что режиссер ставит спектакли на жену, но мы старались не обращать внимания, тем более что это правда! Ну да, он ставил спектакли специально для меня! Я даже гордилась этим! А что? Ведь можно было гордиться?

Федя не стал кивать.

– Ну а потом в полном соответствии с классикой жанра появилась Валерия, и все закончилось. И знаете, как-то очень быстро закончилось. Сначала Виталий вывел меня из всех спектаклей, потом стал ставить для нее. Я сразу все поняла, но никаких скандалов не закатывала. Разве можно?.. Мне кажется, он был мне за это благодарен. У меня просто какая-то болезнь, я не могу выяснять отношений, не умею, терпеть не могу. Я решила жить, как живется. У меня дом, сад – у нас на той стороне небольшой садик, а без работы я могу обойтись. Я все же не настоящая актриса, которая умирает, если три дня не выходит на сцену. Я-то точно знала, что не умру, даже если больше никогда не выйду.

• Предыдущая
• 34/58
• Следующая