Женщина с глазами кошки - Полянская Алла - Страница 56

• Предыдущая
• 56/66
• Следующая

Наташка снует по квартире, достает постельное белье, раздвигает диван и говорит, говорит. Я вижу, что она привыкла разговаривать сама с собой, потому что давно одна.

— Слушай, у меня на улице машина…

— Да ты что? — Наташка выпрямляется. — Немедленно надо на стоянку перегнать, а то до утра вскроют. Идем!

И мы выходим в ночь.

Все-таки память — странная вещь. То, что я считала давно забытым, даже не считала, а и вообще не вспоминала, — разом вынырнуло на поверхность, словно только и ждало своего часа. Я узнаю подъезд, запах летней ночи, притаившейся во дворе, узнаю звуки, которые раздаются во тьме. И на миг мне кажется, что нам с Наташкой снова по пятнадцать лет, мы собрались на дискотеку, и ощущение близости приключений и новых ощущений будоражит душу.

— Тут есть платная стоянка.

Мы едем по ночным улицам мимо расцвеченных огнями рекламы витрин магазинов, мимо толпы подростков, возбужденно галдящих на аллее. Для них-то все вокруг еще новое, и именно новизна делает резкими и острыми их голоса, чувства, движения. А я ощущаю себя старой циничной клячей, потому что точно знаю — за всем этим нет ничего, кроме гормонов. Пройдет время, и большинство из них станут обычными серыми людьми, мечты так и останутся мечтами, а те, кто достигнет чего-то, сейчас, возможно, сидят дома.

У меня тут своя теория. Как правило, те, кто в юности подает большие надежды, являются лидерами среди сверстников, имея статус королев красоты или капитанов футбольных команд, взрослея, утрачивают свой блеск. Они словно сгорают на взлете, а потом проживают обычную, ничем не примечательную жизнь, полную разговоров о консервации огурцов и вытирания соплей отпрыскам. Наверное, в жизни каждого есть какая-то высшая точка, к которой человек должен идти, и чем проще звездить в юности, используя удачную внешность, лучший старт или спортивные данные, тем тяжелее потом прилагать усилия, чтобы идти вперед. Все настоящее дается с кровью, а это больно, потому так много угасших людей, злых на весь мир, завидущих и разбитых.

— О чем ты думаешь?

— Да так, мелочи. Как тут наши все?

— А по-разному. Разбросала нас жизнь. Петькина сестра Катька замужем, переехала в Новопавловку — четверо детей, теплицы с мужем держат, работают, как каторжные. Славка наркоман, давно уже. Руслан закончил юридический, своя контора у него, живет уже не в сером доме, а купил себе коттедж. Ну, я не видела, так говорят. Генка пять лет назад загнулся от передоза, и братья у него оба наркоманы, в тюрьме сидят — убили собственную мать. Машка на базаре торгует, Танька в школе математику преподает, другие разъехались, не знаю, кто где. Я вот застряла здесь — и все. А помнишь, как мы мечтали, что проживем ярко и хорошо?

— И что мешает?

— А ты как думаешь? Не так все просто…

— Но и не должно быть просто, Нат.

— Тебе хорошо говорить, ты представить не можешь, что здесь творится. Мы все здесь заперты, как в тюрьме. Пока сидишь на минималке, никому ты не нужна, а только начинаешь шевелиться — сразу семеро с ложками тут как тут. Налоговая, пожарные, санстанция, милиция, бандиты. Все хотят откусить кусок от твоего, тобой заработанного. Все жрать хотят, а работать, наоборот, не хотят, да и не умеют, воровать же боятся. Вот и сидят — каждый в своей конторе, разрешения выдают и вопросы решают. Не бесплатно, конечно. Вот стоянка.

Я устраиваю машину на стоянке, и мы идем обратно. Знакомые улицы — и другие. Город притихший и теплый, и такая ночь много раз снилась мне.

— Поедешь со мной?

— Куда?

— Куда-нибудь. Мир большой, Нат. Знала бы ты, какой большой мир! Поехали, а?

— Надо подумать.

О чем тут думать? Разве это жизнь — ходить по одним и тем же улицам, видеть одни те же лица, когда возможно совсем иное — дорога стелется под колеса машины, и на ней нет ни сомнений, ни страха, ни страданий? Ты просто идешь навстречу горизонту, и все, а где-то позади остаются чужие однозначные жизни и скучные жестокие новости. Только дорога неизменна, у нее другая задача — менять время и нас.

— Надо хлеба купить.

Наташка вынимает из кармана кошелек, но я останавливаю ее. Ярко освещенный магазин зазывно подмигивает, и я ныряю между стеллажей. Надо купить продуктов, а то свалилась человеку на голову, как кирпич с крыши…

— Вика, мы это все не дотащим!

— Недалеко, дотащим.

Недалеко, но надо дойти. Пакеты, конечно, тяжелые, только не в них дело. Что-то звенит в ночном воздухе, что-то такое, от чего мускулы наливаются знакомой силой, а кожа начинает ощущать прикосновения пыли. Кто-то здесь есть, кроме нас. Кто-то ждет, следит за нашим передвижением, и что-то сейчас случится. Я ставлю сумки с продуктами на теплый асфальт и достаю из-за пояса нож. Наташка не видит, и хорошо. Конечно, я не должна была приходить к ней, теперь ее знают.

— Давай я понесу.

Она думает, что я просто устала, потому и поставила ношу, а мне нужны свободные руки.

— Ну вот зачем было так тратиться? — Наташка сокрушенно вздыхает. — Я уже привыкла жить по-своему… Да еще ты с дороги, тяжелое тащить…

Я знаю, где они затаились, потому что мне известен тут каждый сантиметр, я выросла здесь. Но они этого не знают. Кто — «они»? Понятия не имею.

— Постой здесь, Нат. Постой минутку.

— Что такое? Идем, мы же рядом с домом!

— Постой здесь.

Я подтолкнула ее к стене, в густую тень. Может, Наташку не тронут.

— Что…

— Помолчи. Просто постой и помолчи.

Говорю шепотом, но она меня слышит. И, слава богу, слушается. Я продолжаю идти вперед — туда, где между двумя рядами сараев есть щель. Когда-то мы лазили в нее, хоть тетя Роза мне строго-настрого запрещала, а теперь меня там ждут. Я чувствую присутствие недоброй воли и вижу даже в темноте. Мир такой звонкий и простой, свет из окон слепит глаза. А они думают, что нападут внезапно.

— Вика!

Эх, Наташка, говорила же тебе, чтоб стояла тихо. Но она не изменилась, добрая душа.

Где-то краешком мозга я думаю о ней, а моя рука входит в тело нападающего, прямо в сердце. Второй замахнулся куском трубы — так медленно, так неуклюже, его даже убивать неинтересно, хоть и приходится. Сколько их тут и что им нужно? Похоже, не террористы, а местные романтики с большой дороги. И я хочу знать, кто их послал. А потому одного придется оставить в живых.

— Вика!

Наташка бьется в руках какого-то здоровяка. О, нет, из-за меня уже погиб Гарольд, она погибнуть не должна! Где была моя голова, когда я пришла к ней? Я же фактически подставила ее! Но все исправлю, прямо сейчас.

Мое тело наливается яростной силой, которая переливается в руки, чужая кровь плеснула в лицо. Завтра это место облепят мухи, а сейчас в моей голове древняя песня охотников из клана Ягуара, песня на мертвом языке тех, кого давно уже нет на свете. Но все они во мне, дали мне силу, и я должна выжить и зажечь огонь в храме. Потом.

— Вика, беги!

Разве ты забыла, подруга, что я никогда не убегаю? Свет из окон слепит глаза, асфальт залит кровью, четверо лежат в ней, а трое живы и в ужасе пялятся на меня, даже о Наташке забыли. Та тоже, вырвавшись из рук нападавшего, уставилась на меня, словно увидела живого Дракулу.

— Если вы мне солжете, ни один из вас живым отсюда не уйдет.

Один из троих рухнул на асфальт, глухо стукнувшись головой. Потерял сознание, бедняга. Хлипкий нынче преступник пошел, чуть что, падает в обморок. А между тем сами напросились, устроив засаду на двух беззащитных женщин.

— Что вам надо?

Двое в страхе молчат, пятятся. Я выпрямляюсь. Ярость кипит во мне, ищет выхода, и выход сейчас будет очень простой, если они не начнут отвечать на мои вопросы.

— Итак? Ответ мне нужен сейчас, иначе кто-то из вас присоединится к трупам.

— Нам заплатили.

Это я и без тебя знаю. Мне нужно знать, кто именно.

— Имя мецената!

— Чего?..

Так, с лексикой у парней тоже не сложилось.

— Кто вам заплатил, умник?

— Аслан.

• Предыдущая
• 56/66
• Следующая