Женщина с глазами кошки - Полянская Алла - Страница 52

• Предыдущая
• 52/66
• Следующая

Глаза седого изучают меня холодно и придирчиво. А ведь Бартон специально сказал все это, зная, что для меня такое открытие будет невыносимо. Папаша Керстин тоже любит играть с живыми куклами? Значит, люди для него — мусор, каким бы словоблудием он тут ни прикрывался. И случись нужда, родную дочь не пожалеет, так что надо быть начеку…

— Не о чем говорить, Луис. Для мистера Бартона ни моя, ни чья-то еще жизнь — ничто, для него главное — выиграть любой ценой. И он переступит через кого угодно.

Старик и глазом не моргнул, только лицо у него как-то затвердело. Есть у меня такая манера — говорить правду в глаза именно тогда, когда человек уверен, что правды никто не знает.

Минуты не прошло, и седой уже взял себя в руки.

— Продолжим распутывать наш клубок. Как вы уже, наверное, поняли, Керстин — моя дочь и наш лучший агент. В последние годы она почти отошла от дел и больше работает как инструктор, но не в этом деле. Помните взрыв в Атланте в декабре прошлого года?

Кто ж его не помнит! Сотни обгоревших, разорванных тел, крики раненых и стоны умирающих. Я тогда всего два дня как вернулась из Нигерии и приехала в Атланту на матч по боксу. Меня вызвали, посадили в вертолет, и уже через двадцать минут я, в полной боевой готовности, была в этой каше. Нас тогда оказалось немного — тех, кто случился в пределах получаса лета, и мне досталась детская хирургия, потому что детских хирургов, способных работать в полевых условиях, можно по пальцам пересчитать, а на тот момент почти всех наших пациентов нельзя было перевозить. Точнее, нас было трое — я, армянка Сирануш Золян и рыжий Билл Хенсон, с которым мы когда-то работали в Анголе. Трое хирургов — и несколько десятков страдальцев, обгоревших, травмированных, испуганных. И толпа их обезумевших от горя родственников. Хотя у многих пострадавших и родственников не осталось, все погибли.

Вскоре к нам добрались медики со всей страны, а тогда, в страшные первые часы, мы развернули операционные на месте — и оперировали, оперировали, оперировали, потому что раненые не могли ждать. Во многих случаях время, которое тратят на транспортировку больного, как раз и есть те минуты, которые необходимы для спасения его жизни. И мы отгоняли смерть, пытаясь спасти полуоторванные конечности, извлекая осколки, иссекая пораженную кожу — чтобы потом наших пациентов смогли долечить в больнице, чтобы довезли их живыми и готовыми к дальнейшим операциям. И мы спасали, и утешали, и утоляли боль, и падали с ног. А душа болела, потому что когда кто-то из несчастных умирал, каждый из нас умирал вместе с ним.

Всего этого могло и не быть, но случилось, потому что сукин сын Курт Монтоя заложил бомбу в большом торговом центре. Потому что у него, гада, задница зудела заявить о себе миру — словно мир не обошелся бы без такого заявления. Нет, этого мерзавец, конечно, не сказал. Подобные ему всегда подводят под свои преступления какую-нибудь идеологическую базу. Но суть дела не меняется: сотни погибших, искалеченных, и среди них — дети, которые пришли выбрать себе новую игрушку перед Рождеством. Вот еще минуту назад они радовались, смеялись, а потом жизнь тех, кто выжил, поделилась на две части — до и после. И я тогда думала, что случись мне встретить Курта Монтою, я ампутирую ему… многое. По миллиметру. Без наркоза.

Вот оно! А я все думала, где и когда могла слышать это странное имя.

— Вижу, вы вспомнили. — Рон Бартон напрасно волнуется за нашу память. — Значит, лишних объяснений не нужно. Но вы не знаете, что еще до того случая в Атланте Курт Монтоя пытался устроить несколько взрывов, и наши сотрудники предотвратили их. Нам очень напортило ФБР — федералы арестовали террориста, но оказалось, что была нарушена процедура ареста, и судья его отпустил. К этому приложил руку один из сенаторов, лоббирующий интересы известного семейства банкиров. Но когда в Атланте произошел взрыв, дело было поручено нам, и эти господа как-то сразу поостыли.

Вот оно что — дети погибли, потому что семейство банкиров имело свои планы на Курта Монтою!

— Мы долго выслеживали террориста, и наконец Керстин удалось подобраться к нему очень близко. К сожалению, в наших рядах нашелся предатель, Монтоя начал охотится на нее, и тогда и было принято решение задействовать мисс Величко — но так, чтобы она не знала. Монтоя следил за ней, а наши люди — за ним. Убирать его на территории США по многим причинам нельзя, нужно было выманить его из страны, и мы сделали так, чтобы мисс Величко отправилась в Ла-Пас.

— Почему именно этим рейсом? — спрашиваю я, хотя и знаю ответ. Просто хочу, чтобы сукин сын сказал сам.

— Самолет небольшой, пассажиров мало, риск минимальный.

— То есть, если бы он даже разбился, девять погибших вам нравятся больше, чем сто? А главное, дочурка ваша цела-целехонька, вместо нее умрет никому не известная докторша, к тому же бывшая любовница мафиози. Так?

— Да.

Рон смотрит на меня абсолютно спокойно, словно и не признался сейчас в том, что послал меня и еще восемь человек на смерть с единственной целью — обмануть противника.

— Да какое вы имели право?! — вскакивает с места Эд. Бедняга до сих пор живет в мире, которого нет…

— Никакого. Мы в своей деятельности не опираемся на Билль о правах, мистер Краузе. Только на соображения о целесообразности. В данном случае нам нужно было заманить в ловушку террориста, повинного в смерти сотен людей. Спросите любого гражданина, оправданны ли мои действия, и вам скажут…

— Скажут, что оправданны, — пока их собственная жизнь не окажется разменной монетой в игрищах этого господина. Смерть для него не имеет значения — по крайней мере, чужая смерть. — Я обнимаю Эда. — Успокойся, мой друг. Ты ничего ему не объяснишь просто потому, что он за всю жизнь ничего не создал. Тяжело родить человека, вырастить его, а убить — легко, а уж чужими руками даже как-то удобно.

— Не надо иронии, мисс Величко. Ведь именно благодаря нам миллионы людей живут в безопасности.

— А нам что с того? Мне конкретно? По вашей логике, я к пресловутым миллионам не имею никакого отношения?

— Ладно, это все пустые разговоры. Дело в том, что теперь, когда Монтоя знает, что Керстин жива, знает, кто она такая, он примется преследовать ее.

Террорист в курсе, где ее дом, а там Эрик на балконе белоснежного замка над океаном… И два маленьких ангела, его дети… Нет!

— А главное, он готовит новый взрыв, и нам пока неизвестно, где.

— Но я-то здесь при чем? Мы трое?

— Вы себя недооцениваете, мисс Величко. Ведь именно вы убили Педро Монтою, да? И, кстати, стащили из его сейфа очень ценные вещи.

— Не понимаю, о чем толкуете. А правда в том, что дерьмо теперь кипит у дверей, за которыми играют ваши внуки, и вы хотите в очередной раз выставить в роли наживки меня, но ждете, чтобы я добровольно на это подписалась. А безопасность страны тут уже не при делах.

— Мисс Величко, вы всегда подозреваете людей в низости?

— Я просто всегда знаю, когда мне лгут, а вы лжете не только мне, но и себе.

Седой устремляет на меня взгляд своих невероятных голубых глаз, и я вижу, что в них танцуют молнии. Кажется, его все-таки проняло.

— Возможно. Но сейф в доме Педро обчистили вы, при этом забрав оттуда ценнейший артефакт — шкатулку Цин. Между прочим, где она?

— Не ваше собачье дело.

— Вы не понимаете, мисс Величко. — Голос мистера Бартона слишком спокоен, чтобы не прятать бурю. — Сама по себе шкатулка бесценный артефакт, легенда о котором тянется со времен первых китайских династий, и уже тогда эта вещь считалась древностью. В ее гранях спрятаны карты звездного неба, и вообще она, скорее всего, сотворена не человеческими руками, поэтому всегда была и остается предметом, за которым ведется охота. Можете оставить себе содержимое, но шкатулку прошу передать мне.

— Зачем?

— Из-за нее Курт Монтоя ищет вас.

— Да пусть ищет, переживу. Ничего я вам не отдам, да и не докажете, что артефакт у меня.

— Пара нюансов. — Бартон насмешливо смотрит на меня. — Вы никогда не сможете шкатулку продать, и вас никогда не оставят в покое.

• Предыдущая
• 52/66
• Следующая