Василий Блюхер. Книга 1 - Гарин Фабиан Абрамович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/73
• Следующая

— И теперь? — лукаво испытывал Кривочуб.

— Дурак я, что ли? — ухмыльнулся Василий. — Был мал — верил. Какой же парнишка в деревне не верит в знахаря?

Василий со слов отца помнил и старину. Отец его Константин рассказывал, как впервые познакомился с мужицким миром. Помнил, когда вокруг Ба?рщинки стояли болота да леса, как люди тайно собирались за светцом из лучины. За кушаком у каждого топор. Помнит, как однажды они ушли и до ушей его донесся звонкий гул топоров о вековые деревья. Помнит, как с ребятами побежали, голося: «Палы палить!» Побежал и Константин, перепрыгнул через канаву, опоясавшую обширную делянку, а дальше кучи хвороста. Появился огонь, по лесу треск пошел, пламя лижет иссохшую зелень, извивается змеей по земле. Столбы дыма поднялись в небо, вокруг птицы крикливо кружатся.

— И лес рубили, и палы палили, а бедность не переводилась, — закончил свой рассказ Василий. — Вот потому батя и пошел в маяки. Лежу это я как-то раз на голубце и думаю, что со мной будет, какую мне жизнь судьба уготовит. Вдруг вошел отец, обернулся лицом к образам, перекрестился, посмотрел на лубочные картинки, которые я развесил на прокопченных стенах, и говорит: «Пойду в Питер искать работу и Васятку прихвачу». — «Его-то зачем?» — спросила мать. «Пойдет по торговой части». На другой день отец надел картуз и длинную демикотоновую разлетайку. Меня одели в посконные штаны и холщовую рубаху. Перекрестившись, мы сказали матери: «Прощай!» — и пошли пешком на Питер.

И Исаакий, и золотая игла на Адмиралтействе, и бесчисленные памятники в городских садах казались Васятке перенесенными из сказочного мира. Все как будто бы понимал, но всего боялся: усатых городовых в белых перчатках, резвых лошадей, запряженных в высокие экипажи, электрического света, упрятанного в стеклянные шары, но пуще всего хозяина, купца второй гильдии Фадея Фадеевича Воронина. Ни свет ни заря, а Васятка уже в лавке убрал, прилавок тряпкой от пыли вытер, аршины разложил и дожидается прихода купца. Что за гильдия, Васятка никак не мог разгадать, расспросить некого, но считал, что, владея этой гильдией, можно все на свете купить.

Фадей Фадеевич не спеша спускался со второго этажа в лавку по винтовой лестнице, или, как он ее называл, по круглоспуску, открывал окованные и запертые изнутри двери, подходил к конторке и говорил:

— Поглядим, кого бог пошлет сегодня.

Шаг у Воронина, несмотря на его грузное тело, был тихий. Васятке казалось, что подошва на купеческих сапогах подбита войлоком. На нем всегда синяя поддевка и синий картуз, а по воскресеньям черный сюртук и черный картуз. Через жилетку тянулась золотая цепь с брелоком.

Общество купца угнетало мальчика, мир сузился до размеров лавки. Но вот однажды парнишка на побегушках у купца Асмолова прибежал к Фадею Фадеевичу разменять катеньку. Увидал Васятку, подмигнул и, пока купец считал деньги, шепнул:

— После работы выходи на улицу.

Васятка обрадовался. Спал он на кухне. Горничная и кухарка Луша, хотя ей и доставалось от ленивой и обжорливой купчихи и ее глупых дочек, весь день только и болтавших о женихах, сердцем от этого не черствела, на послушного Васятку смотрела, как на родного сына, и заботилась о нем. Не будь Луши, он давно убежал бы куда глаза глядят.

Вечером Васятка сказал тете Луше:

— Пойду за ворота, постою на улице.

— Иди, сынок! — ласково одобрила она.

На улице его поджидал, асмоловский мальчуган Сеня.

— У тебя книжки есть? — спросил он.

— Нет!

— Была бы книжка, я с тобою поменялся, бы. — щелкнул языком Сеня и собрался уходить. — В орлянку играешь?

— Нет!

— Ты, как я вижу, какой-то квелый. Ну, тогда давай драться!

Сеня тут же ухватил за холщовую рубаху Васятку и не успел притянуть его к себе, как Васятка, ловко подставив ногу, толкнул его. Сеня полетел на землю, смущенно поднялся и отряхнулся.

— Давай еще! — наседал он.

Васятка молчаливо повторил свой прием, не надсмехаясь и не хвастаясь. Сене бы смутиться и уйти, а он покорно сказал:

— Подожди, я тебе вынесу книжку.

Эта неожиданная встреча подсказала Васе, что сила и смелость заставляют уважать человека в любом возрасте. Книжку Васятка спрятал под рубахой и пошел домой.

Спустя несколько дней купец вошел в лавку и увидел в руках у Васятки книжку. До ушей Воронина донеслись слова, которые мальчик произносил вслух:

— Подай-ка, малец, книжицу! — наставительно приказал Фадей Фадеевич.

Васятка доверчиво протянул книгу. Купец взглянул на нее, прочел вслух название «Овод» и заинтересованно спросил:

— Про мохнатого слепня?

Васятка ничего не ответил, но в ту же минуту его лицо исказилось: на его глазах купец медленно захватывал пухлыми пальцами по несколько страниц и хладнокровно рвал их.

— Я не затем тебя взял в учение, чтобы ты книжками забавлялся. Твое дело — служба в лавке. Одного обмани на копейку, другого обмерь на вершок, третьему недодай. Так по капельке и рублик натечет в карман. Рублик к рублику льнет, глядишь, капиталец соберешь, свою лавку откроешь. Тогда ты кум любому купцу. Вот как надо жить! А не книжки про слепней читать.

Васятка готов был вцепиться в горло купцу и перегрызть его, но понял, что только беду накличет: купец выбросит его за шиворот на улицу, и он, Васятка, умрет с голоду. «Подрасту, — подумал он, — тогда припомню ему».

Ночью Луша услышала, как Васятка плачет. Поднялась с койки, подошла к сундуку, на котором лежал мальчик. Нащупав в темноте его голову, погладила теплой рукой.

— Кто обидел, сынок?

Васятка стыдливо замолк.

— Тяжело, милок, тяжело, а терпеть надо, иначе в люди не выйдешь.

Васятка схватил шершавую от работы Лушину руку и прижался к ней.

— Хозяин побил? — допытывалась она.

— Я какие хочешь побои снесу, тетя Луша, — ответил он, повернувшись к ней лицом, — но только хозяин хуже слепня. — Он рассказал, как купец порвал Сенину книгу, ничего не поняв, про что в ней написано. — Как же я теперь Сене в глаза посмотрю? Ведь чужое добро уничтожил. Ему бы за это рулон изрезать.

— В тюрьму угодишь, Васенька, а хозяин другого возьмет. Вашего брата в Питере в десять раз больше, чем купцов.

До утра не мог уснуть Васятка. Совестно было перед Сеней за то, что не вернет ему книгу, да и хотелось знать, чем закончилась встреча Джеммы и Мартини.

К концу второго года службы, когда Васятке минуло тринадцать лет, Воронин назначил ему жалованье по пятерке в месяц. К книгам он пристрастился и читал запоем, но теперь скрывал их от хозяина. Сеня простил Васятке невозвратную потерю «Овода», заручившись согласием на дружбу.

— Где ты их достаешь? — поинтересовался Васятка.

— Подвезло, — независимо ответил Сеня. — Сын моего хозяина студент, он откуда-то приносит чуть ли не каждый день новую книгу. Почитает и на полку бросит, а я потихоньку их тащу. Дам тебе про графа Монте-Кристо — пальчики оближешь.

— Я про графов не люблю.

— Он только выдает себя за графа, а по правде простой матрос.

— В этой книге все понятно?

— Что непонятно, то пропускаю, — сознался Сеня.

— Я так не люблю, я все должен понять.

За два года отец только раз проведал Васятку. Зашел, поклонился купцу испросил:

— Как мой сынок, Фадей Фадеич?

— Исправный.

— Скоро домой вернешься, батя? — спросил Васятка у отца.

— На будущей неделе.

— Матери гостинец отдай, я для нее ситчику на платье припрятал и сладкие баранки.

Отец удивленно посмотрел на Васятку:

— Где взял?

— Хозяин в счет жалованья дал по своей цене, а баранки кухарка Луша собрала. Погоди, я сейчас принесу из кухни.

• Предыдущая
• 8/73
• Следующая