Львиная стража - Вайн Барбара - Страница 54

• Предыдущая
• 54/67
• Следующая

– Что мне можно делать?

– Пардон?

– Здесь скучно, нечего делать. Есть что-нибудь, что я могла бы почитать?

Были остатки от вчерашней «Дейли миррор», в которую мы завернули ее волосы. Тилли любит читать не больше моего. Джессика сказала:

– Ну, а есть ручки и что-нибудь, на чем можно порисовать?

Я пошарил вокруг и нашел два листа писчей бумаги с логотипом гостиницы «Георг» наверху – вероятно, Тилли стащила их со стола в нашем номере. На подоконнике над раковиной лежала красная шариковая ручка. Джессика села на скамью у стены, положила бумагу на стол и принялась рисовать. Рисовала она не очень умело, сразу было видно, что художник из нее не получится. Люди у нее состояли из палочек, либо из большой и маленькой «О» с торчащими паучьими ножками. Но я подумал, что мне удалось занять ее, и, значит, она будет сидеть тихо, а иначе она стала бы искать способ выбраться. Потом, исчиркав своими каракулями обе стороны обоих листов, она отложила ручку, откинулась к стене, свесила голову и сказала:

– А теперь я хочу домой.

Я не знал, что ей ответить. Я просто покачал головой. Я продолжал качать головой, словно это могло изменить ситуацию к лучшему.

– Пожалуйста, отвезите меня домой.

– Ты сможешь вернуться домой завтра, – сказал я, хотя не представлял, так это или нет.

Она начала плакать. Это было ужасно, это было так страшно, как будто наступил конец света, а помощь не приходила. Все, что случилось со мной, когда я был в ее возрасте или младше, будто бы вернулось ко мне, все ведра моих слез, все забытое – так я думал, но, как выяснилось, не до конца. Она некоторое время рыдала, потом легла лицом на скамью и еще немного поплакала. Я понял, что произошло: она старалась быть храброй, она пыталась быть сильной и для этого принялась рисовать, но ведь ей было всего семь.

Я тогда подумал: что мы делаем? Зачем мы это творим? Но что я мог поделать? Я не мог отвезти ее к отцу. И я рассчитывал получить свою долю от двух миллионов. Как бы то ни было, с ней все будет хорошо, я знал, что все будет хорошо. Если она запомнит это на всю жизнь… ну, она запомнит это на всю жизнь. У меня тоже есть что вспомнить, похуже, чем у нее (если это худшее, что с нею стало), но я жив и прекрасно себя чувствую, так ведь?

Через какое-то время – долгое, ужасное время – она, как младенец, сунула большой палец в рот и заснула. Во сне она всхлипывала. Сон был не такой, как от снотворного, поэтому мне пришлось соблюдать тишину, когда я искал себе что-нибудь поесть. Я не решился снять капюшон, просто запихивал хлеб и засохшую камбоцолу[63] в рот через дырку.

Тилли и Сандор вернулись к трем. Парикмахер предоставил Тилли все основания гордиться собой: он смыл с ее волос коричневую дрянь, подстриг их и уложил в стиле принцессы Дианы, как будто волосы отодвинуты от лица порывом ветра. Когда Тилли уезжала, на ней была хлопчатобумажная юбка и майка, сейчас же она была одета в очень короткое платье ярко-розового цвета и белые колготки с розовыми розами. Я догадался, что за все это расплатился Сандор своей карточкой «Американ экспресс».

Но, несмотря ни на что, она выглядела мрачной, недовольной собой. Да и лицо Сандора снова потемнело. Он даже казался более худым, изможденным. Тилли бросила взгляд на Джессику, спавшую на скамье, а Сандор на нее и не взглянул. Он нашел гостиницу, не в ближайшем городе, а прямо на шоссе между двумя деревнями, перестроенный старый сельский особняк под названием «Боллинброк-Холл», и заказал для нас двухместный номер. Он и Тилли поднялись наверх, и Сандор позвонил Гарнету.

– Он сказал «нет».

Я покосился на Джессику.

– То есть Гарнет сказал «нет» на то, чтобы обменять Принцессу на Джессику?

– Именно это он и сказал. Господи, ну почему я должен все переводить? Я что, приглашал его на ужин?

Именно в этот момент Джессика начала просыпаться. Она села и увидела нас. Тилли выглядела модной и сексуальной, но при этом она была очень яркой, и лицом, и одеждой, и прической, и я подумал, что она может напугать ребенка. Джессика по скамье отползла в дальний угол и забилась туда, прижав перекрещенные руки к груди. Казалось, она пытается вжаться в стену и исчезнуть.

Если бы они не сразу положили трубку, он, может быть, и сказал бы «да».

Шанс вернуть Джессику, предложенный вариант обмена – после того как к нему пришло понимание, что его чувство к Нине слабеет, – могли бы вылиться в отчаянное хватание за соломинку. Она богата, и ее можно выкупить, во второй раз, за деньги. Вероятно, он даже не думал бы о таких вещах, он вообще не думал бы ни о чем, кроме шанса, и только выдохнул бы: «Да, я согласен на все!»

Но ультиматум был предъявлен, телефонный разговор окончен. Пол не шевелился. Он стоял парализованный, невидящими глазами таращился на стены, на деревья в парке, на дорогу. Трубка все еще была у него в руке, частые гудки казались громкими в тишине комнаты. Он положил ее на место, но сделал это неуклюже, как человек с нарушениями центральной нервной системы.

Ему следовало бы обратиться в полицию, когда это все началось. Это надо было бы сделать еще двадцать четыре часа назад. Если бы он так поступил, возможно, сейчас ее уже нашли бы. Однако одна мысль об этом вернула ему ощущение наблюдающих за ним глаз, подслушивающих ушей, «жучков», натыканных повсюду, и телефона, подключенного к прослушке. Гарнет не обратился в полицию, он слишком боялся за безопасность Джессики, чтобы обращаться туда, а сейчас уже поздно. Сейчас вернуть Джессику по силам только ему, обменять на нее женщину, в которую влюблен, – но при этом женщину, муж которой в состоянии заплатить выкуп и даже не почувствует потери этих денег. Простое и четко очерченное решение, которое нужно принять.

Голос ничего не сказал о новом звонке, но Пол предполагал, что кто-нибудь из них обязательно позвонит ближе к полудню. Он прошел в дом, взял Тора и Одина и повел их в парк. Стоял замечательный солнечный день, в воздухе висела легкая влажная дымка, которая, однако, не приглушала изумрудную зелень лугов, а вот лесу придавала синеватый оттенок, добавляя ему таинственности. Все это казалось Гарнету не связанным с ним, как будто он нес реальность с собой, в голове, а вокруг был сон или галлюцинация. Песнь черного дрозда звучала будто из-за стекла. Он представил Джессику. Она в какой-то грязной комнате, на голом матрасе тонкое одеяло, еда в бумажном пакете, вода в треснутой чашке. Он видел нечто подобное в телесериалах.

Машина, ехавшая по аллее, заставила его затаить дыхание. Но то были всего лишь друзья Нины, приехавшие на обед. Пол позвал собак, позвал еще раз, взял их за ошейники и прицепил к сворке. Машина остановилась перед домом, и оттуда вылезла женщина в широкополой белой шляпе, а за нею – мужчина в темном костюме. Уж больно официально, не его мир. По ступенькам спустился Коломбо, вслед за ним Нина.

На этот раз его сердце не дрогнуло, по телу не пробежал трепет. Пол увидел, как она бросилась на шею женщине, как утонула в объятиях мужчины и поцеловала его в обе щеки. А ведь она практически не знает этих людей, не виделась с ними много лет, просто не смогла отвертеться и была вынуждена пригласить их. Гарнет понимал, чем сейчас занимается. Он убеждает себя в том, что она никчемная. Испытывая отвращение к самому себе, он отвел взгляд и повел собак к калитке в стене, во двор, к кухонной двери. Дверь открыла Мария, нетерпеливым жестом забрала у него сворку. Она была в фартуке, из-под закатанных рукавов виднелись белые от муки руки. На ее маленьком, землистого цвета лице отражались усталость и раздражение. Пол не успел остановить себя, прежде чем подумал о несправедливости жизни, ведь эта женщина, выполняя обязанности кухарки и уборщицы, трудится с утра до ночи на человека, которого с полным правом можно назвать богатым бездельником.

Он без колебаний отдаст ее в обмен на Джессику. Он отдаст всех в обмен на Джессику, но его просили только об одном человеке, и отдать этого человека легко. Все почти закончилось. К вечеру, возможно, совсем закончится, и Джессика вернется к нему.

• Предыдущая
• 54/67
• Следующая