Сборник фантастики. Золотой фонд - Бирс Амброз - Страница 72
- Предыдущая
- 72/184
- Следующая
– Берите за ноги, – промычал сквозь зубы Джефферс.
Мистер Холл, пытаясь выполнить инструкцию, получил здоровенный удар в грудь, на минуту совсем его ошеломивший, а мистер Уоджерс, видя, что безголовый незнакомец очутился теперь уже поверх Джефферса, с ножом в руке отступил к двери, где и наткнулся прямо на мистера Хакстерса и сиддербриджского ломового, явившихся на выручку закона и порядка. В ту же минуту со шкафа слетело три или четыре склянки, и в воздухе пахнуло каким-то едким запахом.
– Сдаюсь! – крикнул незнакомец, хоть и подмял под себя Джефферса, и через минуту встал на ноги.
Он задыхался и представлял весьма странную фигуру – без головы и без рук, так как теперь снял уже и левую перчатку.
– Делать нечего! – прибавил он захлебывающимся, почти рыдающим голосом.
Удивительно странно было слышать этот голос, исходящий как бы из пустого пространства, но сассэкские крестьяне – может быть, самый положительный народ в мире. Джефферс тоже встал и вынул ручные кандалы, но тут он выпучил глаза.
– Да что же это? – проговорил он, огорошенный смутным сознанием несообразности всего происшедшего. – Черт возьми!.. Того… Куда ж их?
Незнакомец провел рукою вдоль жилета, и будто чудом все пуговицы, к которым обращался пустой рукав, расстегивались сами собою, потом он сказал что-то о своих ногах, наклонился, и видно было, что он возится со своими башмаками и носками.
– Батюшки! – вдруг воскликнул Хакстерс. – Да ведь это совсем даже и не человек никакой! Просто пустая одежа!.. Глядите-ка! Через ворот-то все насквозь видно, всю подкладку, как есть! Руку можно просунуть.
Он протянул было руку, но как будто наткнулся ею на что-то в воздухе и отдернул ее с громким криком.
– Потрудитесь не совать мне пальцев в глаза, – произнес воздушный голос тоном свирепой укоризны. – В сущности, ведь я весь тут: голова, руки, ноги и все прочее, только так случилось, что я невидим. Случай очень неприятный, черт бы его побрал, но оно так, и это не причина, чтобы всякий айпингский болван мог безнаказанно тыкать в меня пальцами. Понимаете?
И пара платья, теперь вся расстегнутая и свободно висевшая на своих невидимых опорах, остановилась среди комнаты, держа руки фертом.
Вошло еще несколько человек, и стало тесно.
– Невидим, ишь ты! – сказал Хакстерс, игнорируя брань незнакомца. – Да слыханное ли это дело?
– Оно действительно странно, но все же это не преступление. Почему на меня вдруг накинулся полицейский?
– А! Ну, это особая статья, – сказал Джефферс. – Конечно, вас трудненько разглядеть при этом свете, но приказ, – вот он, и все законным порядком. Кого там видно, кого не видно, – это до меня не касается, а вот воровство – дело другое. В один дом забрались воры и стащили деньги.
– Ну?
– И обстоятельства, несомненно, указывают…
– Вздор и чепуха, – сказал Невидимка.
– Надеюсь, сэр. Но я получил приказание…
– Хорошо, – сказал незнакомец, – пойду. Пойду. Только без кандалов.
– Так полагается, – сказал Джефферс.
– Без кандалов, – решил незнакомец.
– Извините, – сказал Джефферс.
Вдруг фигура села, и прежде чем кто-либо мог что-либо сообразить, туфли, носки и панталоны полетели на пол. Потом Невидимка вскочил и сбросил пиджак.
– Стой, этак не годится! – воскликнул Джефферс, вдруг поняв, в чем дело. Он ухватился за жилет, жилет сопротивлялся, потом оттуда выскочила рубашка и оставила его, пустой и мягкий, в руках Джефферса.
– Держи его! – крякнул Джефферс. – Коли он все снимет…
– Держи его! – закричали все и бросились на трепетавшую в воздухе рубашку, представлявшую теперь уже последнее, что осталось от незнакомца.
Рукав рубашки ловкой оплеухой остановил Холла, который придвинулся было, расставив руки, и отбросил его назад, на старого пономаря Тутстона, еще минута – и вся рубашка приподнялась, судорожно задергалась и бессильно замахала повисшими рукавами, точь-в-точь так, будто кто-нибудь снимал ее через голову. Джефферс вцепился в нее, но от этого она только скорее снялась. Что-то из воздуха дало ему в зубы, он выхватил свою дубинку и неистово ударил ею по макушке Тедди Хенфри.
– Берегись! – кричали все, колотя наобум и ни во что не попадая. – Держи его. Запри дверь! Не выпускай! Я что-то поймал! Вот он!
Поднялось просто какое-то вавилонское столпотворение. Всем как будто доставалось одновременно, и Санди Уоджерс, со своей обычной сообразительностью и еще освеженный крепким ударом в нос головою, отворил дверь и начал отступление. Остальные тотчас повалили за ним, и в уголке у двери происходила с минуту страшная давка. Удары продолжались. У Фиппса, унитария, был вышиблен зуб, а у Хенфри повреждено ухо. Джефферс получил пощечину и, обернувшись, поймал что-то, что отделяло его в давке от Хакстерса и мешало им сойтись. Он ощупал мускулистую грудь, а через минуту вся куча борющихся людей вывалилась в полные народом сени.
– Поймал! – гаркнул Джефферс захлебываясь.
Он кружась пробирался сквозь толпу и, весь красный, с надувшимися на лбу жилами, боролся с невидимым противником. Толпа отшатывалась направо и налево перед удивительным поединком, который качаясь несся к выходу и кубарем слетел с шеста ступенек крыльца. Джефферс вскрикнул задавленным голосом, все еще не выпуская противника и сильно работая коленями, перекувырнулся и, подмятый им, со всего размаха ударился головою о землю. Только тогда он разжал пальцы.
Раздались тревожные крики: «Держи его!», «Невидимка!» и т. д., и какой-то молодой человек, никому из присутствующих незнакомый и имя которого так и осталось неизвестным, тотчас бросился вперед, что-то поймал, кого-то выпустил и упал на распростертое тело констебля. Посреди дороги крикнула женщина, кем-то задетая собака, которую, по-видимому, кто-то ударил, завизжала и с воем бросилась во двор Хакстерса, – тем и завершилось прохождение Невидимки. С минуту толпа стояла, изумленная и жестикулирующая, затем наступила паника и размела ее по деревне, как порыв ветра разметает сухие листья. Но Джефферс лежал совсем тихо, с обращенным кверху лицом и согнутыми коленями, у подножия лестницы трактира.
Восьмая глава чрезвычайно коротка и повествует о том, как местный любитель-натуралист Гиббинс тихонько дремал себе, лежа на широкой открытой дюне и воображая, что вокруг, по крайней мере, за версту нет ни души, как вдруг услышал совсем рядом, как будто кто-то чихал и кашлял и бешено ругался про себя. Он оглянулся, но не увидел никого. Тем не менее голос звучал явственно и продолжал ругаться, с разнообразием и широтою, свойственными ругани образованных людей, возвысился до крайнего предела, потом начал затихать и замер в отдалении, направляясь как будто в Абердин. Донеслось еще одно отчаянное чихание, и все смолкло. Гиббинс ничего не знал об утренних событиях, но феномен, по своему поразительному и тревожному характеру, нарушил его философское спокойствие, он поспешно встал, сошел с крутого холма и изо всех сил заторопился в деревню.
Представьте себе мистера Томаса Марвела: это был человек с толстым, дряблым лицом, цилиндрически выдающимся вперед носом, влажным, огромным, подвижным ртом и щетинистой бородой самого страшного вида. Фигура его имела наклонность к полноте, и короткие члены делали эту наклонность еще более заметной. На нем была опушенная мехом шелковая шляпа, а частая замена недостающих пуговиц бечевками и башмачными шнурками в самых критических пунктах его туалета, обнаруживала закоренелого холостяка.
Мистер Томас Марвел сидел, опустив ноги в канаву, у дороги через дюны в Абердин, мили за полторы от Айпинга. На ногах у него, кроме вязаных шерстяных носков ручной работы, не было ничего и большие пальцы, вылезшие через дыры, широкие с заостренными концами, напоминали уши насторожившейся собаки. Не спеша – он все делал не спеша – собирался он примерить пару сапог. Уже давно не попадалось ему таких крепких сапог, но они были велики, между тем как прежние в сухую погоду были как раз в пору, но для сырой – подошвы их оказывались слишком тонкими. Мистер Томас Марвел терпеть не мог просторных сапог, но он терпеть не мог также и сырости. Он никогда до сих пор не обдумывал основательно, что из этого было хуже, и теперь день выдался прекрасный, и делать ему было больше нечего. И вот, составив из четырех сапог изящную группу на газоне, он сел и начал на них смотреть. Но среди злаков и молодого лопушника обе пары вдруг показались ему удивительно безобразными. Раздавшийся позади него голос нисколько не удивил его.
- Предыдущая
- 72/184
- Следующая
