Шоковая терапия - Градова Ирина - Страница 7

• Предыдущая
• 7/53
• Следующая

До последнего времени я всегда позволяла мужчинам выбирать меня. Собственные мои чувства и склонности хранились где-то глубоко в душе, и я предпочитала плыть по течению. Но Олега Шилова я выбрала сама – впервые за все время своего сознательного существования на свете, поэтому не сомневалась в том, что нашему идеальному браку ничто не угрожает – по крайней мере, с моей стороны. Однако все изменилось с тех пор, как в моей жизни появился этот отставной полковник военно-медицинской службы – желчный, невыносимый в своих шовинистических замашках, но тем не менее блестящий реконструктивный хирург, писатель, невероятно умный, эрудированный, проницательный… и чертовски привлекательный! Наверное, отдавая должное всем вышеперечисленным качества Лицкявичуса, я напрочь отрицала последнее, говоря себе, что такой человек ни за что не смог бы мне понравиться. Шилов – такой мягкий и теплый, добрый, честный и домовитый, – являлся воплощением мечты любой здравомыслящей женщины. До недавнего времени я считала и саму себя таковой. Теперь же, когда формально Лицкявичус перестал быть моим начальником, я спрашивала себя: что же мне делать? Я убеждала себя, что вступила в ряды ОМР по зову долга, исключительно из желания помогать людям. Однако теперь уже не имело смысла и дальше так обманываться: если бы не харизматическая личность Лицкявичуса, только бы они меня и видели! Толмачев, так внезапно занявший его место, выглядел, прямо скажем, бледно в сравнении со своим предшественником. Насколько я могла видеть, все мои коллеги отнеслись к кадровым перестановкам так же, как и я, и оставалась лишь последняя надежда на то, что Лицкявичус окончательно поправится и вице-губернатор Кропоткина сумеет отстоять его позиции перед вышестоящим начальством из Москвы. Конечно, она не слишком-то его жалует, но все же эта дама обладает достаточной долей здравого смысла, чтобы понимать: Лицкявичус – единственный в своем роде, а потому любая замена оказалась бы неравноценной. Толмачев собрал нас в первый же день своего назначения и сразу дал всем понять, кто теперь в ОМР главный. Тот разговор вызвал у меня и моих коллег весьма неприятный осадок. Выглядело все так, словно новый босс пытался самоутвердиться словесно, не имея возможности как-то иначе продемонстрировать свой авторитет. Говорил он долго и нудно, словно зачитывал некую дурацкую должностную инструкцию. К концу «лекции» я усвоила только один ее тезис, смысл которого заключался примерно в следующем: неукоснительно выполнять указания начальства, не проявляя ни малейшей инициативы, при этом шаг вправо или влево будет расценен как побег и наказан расстрелом на месте. После этого я твердо решила, что уйду из ОМР. Почему я не написала заявление сразу? Наверное, надеялась на чудо. Полагала, что там, «наверху», увидят, какую «колоду» нам поставили вместо Лицкявичуса, и уберут Толмачева сами. Однако пока что этого не произошло, и я не сомневалась, что Толмачев ни за что не уступит это место, единожды заняв его. Наверняка он надеялся если не на смерть Лицкявичуса на операционном столе, то как минимум на пожизненную потерю трудоспособности Андрея Эдуардовича. Ходили слухи, что, прослышав о выздоровлении своего предшественника, Толмачев принялся настаивать на его медицинском освидетельствовании, утверждая, что Лицкявичус не в состоянии вернуться к своим прежним обязанностям.

Поэтому сейчас я просто не могла не воспользоваться шансом увидеть бывшего босса. Я говорила себе, что просто хочу посмотреть, насколько он оправился, и можем ли мы надеяться на «свержение» Толмачева и «реставрацию» Андрея, однако в глубине души понимала, что дело не только в этом. Олегу о нашей предстоящей встрече я ничего не сказала.

К счастью, Лицкявичус выглядел вполне прилично, учитывая тяжесть перенесенной им операции. Шилов-старший, нейрохирург, оперировавший его, предупреждал, что впоследствии могут возникнуть осложнения, похожие на те, что случаются после инсультов, – нарушение или даже частичная потеря речевых и двигательных функций, проблемы с кратковременной памятью и тому подобное. К моему великому облегчению, ничего подобного не произо-шло. Но причина, по которой он меня вызвал, признаюсь, повергла меня в шок. Раби прикатил столик на колесиках, уставленный восточными сластями, памятуя о том, что они мне всегда нравились, а я все сидела с приоткрытым от изумления ртом.

– Поймите, Агния, я могу обратиться только к вам, – сказал между тем Лицкявичус. – Ведь вы уже имеете некоторый опыт…

– Но почему Леонид?! – перебила я его. – Из всех людей, кто подошел бы для выполнения подобного задания, он – самый странный выбор, вы не находите? Он же патологоанатом, а не практикующий врач! Леонид не умеет общаться с людьми, он может начать действовать так, что никто не сумеет предсказать его поступков…

– Как будто вы сами действовали иначе! – фыркнул Лицкявичус, и я, наверное, покраснела, признав справедливость этого упрека. Действительно, если бы не мои коллеги по ОМР, я едва ли выжила бы в Светлогорской больнице, пытаясь разыскать пропавших пенсионеров[4].

– Леонид уволился из ОМР, – пояснил он. – Толмачев больше не контролирует каждый его шаг. Кроме того, только Леонид обладает всей необходимой квалификацией. Вы же понимаете, что в «Сосновом раю» не нужны хирурги-трансплантологи, как, например, Никита, а анестезиолог там всего один, и он в штате уже лет восемь. Просто счастье, что за целый месяц им не удалось найти замену убитому врачу! Это позволило мне предложить Кадреску поработать, так сказать, «за интерес», и он согласился. Вы с Леонидом похожи гораздо больше, чем может показаться с первого взгляда, – продолжил Лицкявичус. – И вы – единственная, с кем он общается более или менее легко. Не знаю, чем уж вы подкупили Кадреску, но – факт остается фактом.

– Но чего вы от меня хотите? – никак не могла я взять в толк.

– Подстрахуйте его немного.

– Каким образом?! Самой лечь в клинику?

– Ни в коем случае! Если Тоня… Антонина Рубина подозревает, что дело в «Сосновом раю» нечисто, то это может оказаться опасным. Достаточно того, что я подвергаю риску Леонида.

При повторном упоминании о таинственной Антонине я едва не вздрогнула. От меня не укрылся тот факт, что Лицкявичус назвал ее уменьшительным именем, а потом как-то сразу смутился и поспешил исправиться. Что мне о ней известно? Только то, что она – его «старая подруга». Что я вообще знаю о своем бывшем шефе? Он разведен и имеет дочь, от которой одни лишь проблемы. В последний раз она попала в мою больницу, избитая своим сожителем, которого милиция разыскивала по всему городу! А эта Антонина… Когда Лицкявичус говорил о ней, в его голосе зазвучали странные нотки, которые я истолковала как нежность. Порождены ли они ностальгией по его молодости, или… Голос Лицкявичуса вернул меня на землю.

– Я лишь хочу, чтобы вы помогли Кадреску не терять связи с внешним миром. Это для него проблема: я еще немного не в форме, а с другими коллегами он отношений не поддерживает, поэтому остаетесь только вы. Позванивайте ему, возможно, придется вам пару раз с ним встретиться, если появятся какие-то подвижки в этом деле. Чутье не должно вас обмануть: как только почувствуете опасность, сразу же сообщите мне! Кадреску и в самом деле может не заметить очевидных вещей, но вы из разговоров с ним сумеете понять, все ли в порядке. Кроме того, меня беспокоит эта его новая пассия…

– Настя?

– Вот видите, вы даже знаете ее имя, а ведь никто из нас и понятия о ней не имеет!

– Значит, вы не слишком-то внимательны, – с сарказмом заметила я, не упуская случая подколоть Лицкявчуса, мстя ему за подобные уколы в мой адрес с его стороны.

Но, похоже, сегодня Лицкявичус не был расположен к пикировкам такого рода, потому что сказал:

– Возможно, вы правы. Так как, вы согласны?

– Я не знаю, Андрей Эдуардович. Дело в том, что…

Я хотела сказать, что и сама собираюсь последовать примеру Леонида. Представляю себе, как вытянется бесцветное лицо Толмачева, когда я шлепну ему на стол заявление об уходе! Но потом мне вдруг пришло в голову, что Лицкявичус может истолковать это таким образом, что я ухожу из-за него.

• Предыдущая
• 7/53
• Следующая