Энси - Хозяин Времени (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 4

• Предыдущая
• 4/47
• Следующая

Я попробовал отвлечься: посмотрел футбол, поиграл с нашим котом Икабодом, которому в пересчете на собачий возраст был примерно девяносто один год — не знаю, сколько это будет для кота. Но даже Икабод почувствовал, что я сам не свой, и отправился любоваться Кристининым хомяком, безостановочно бегущим в своем колесе. Помню, когда я был маленьким, мама развлекала меня тем, что брала с собой на рынок и показывала вращающихся на гриле цыплят. Наверно, для Икабода хомяк был тем же самым, что цыпленок на вертеле для меня.

В конце концов, я вышел из дома раньше, чем нужно, и потихоньку побрел в ресторан. Проходя мимо нашего местного скейт-парка, я увидел некую фигуру, одиноко сидящую перед закрытыми на амбарный замок воротами. Самого парня я знал, но имени его нет, только кличку. Когда-то он ходил в свитере с надписью «Лихач», но «Л» обтерлось, превратилось в «П», и с того момента парень навсегда стал Пихачом. Как и я, он сроднился со своей кличкой. Все сходились на том, что она ему в самый раз. Парень был долговязый, с рыжими лохмами, коленки и локти в ярко-розовых пятнах от подживающих ссадин, а глаза... Клянусь, у меня всегда было впечатление, что они смотрят куда-то в иные вселенные, причем не все из этих параллельных реальностей поддаются здравому разумению. Помогай боже тем бедным родителям, которые увидят Пихача на пороге своего дома в вечер выпускного бала их дочери.

— Привет, Пих, — сказал я, приблизившись.

— Привет. — Он поздоровался со мной своим особенным рукопожатием, состоящим частей этак из восьми — ну там сначала стукнуться костяшками, потом хлопнуться пятернями и так далее — и, видимо, не собирался продолжать разговор, пока я не исполню весь ритуал как положено.

— А чего это ты не ешь индюшку? — спросил я.

Он одарил меня снисходительной усмешкой:

— А не с какой это мне стати не есть дохлую птицу?

У Пихача был свой собственный язык, в котором он вовсю пользовался двойным, тройным и даже четверным отрицанием, так что ты вечно становился в тупик, имел ли он в виду то, что сказал, или как раз наоборот.

— Так ты это... веган, что ли? — спросил я.

— Не-е. — Он погладил живот в области желудка. — Я уже ел сегодня дохлую птицу, раньше. А ты?

Я пожал плечами, не желая вдаваться в подробности.

— В этом году мы празднуем День благодарения по китайскому календарю.

Он понимающе дернул бровью:

— Год Козы. Вкусно, наверно.

— Слушай, — сказал я, — а разве скейт-парк не закрыт на зиму? Или ты собрался сидеть здесь до весны?

Пих помотал головой.

— Юниброу сказал, что придет откроет спецом для меня сегодня. Но я ничего не не вижу никакого Юниброу, а ты нет?

Я присел рядом и прислонился к ограде. Разговор с Пихачом — что лучше может отвлечь от тяжких дум? Это же реальный взрыв мозга, все равно что играть в «Сапер», только не с компьютером, а с живым человеком. Мы заговорили о школе, и я был поражен объемом знаний моего собеседника в области личной жизни учителей — в ней он разбирался гораздо лучше, чем в преподаваемых ими предметах. Заговорили о пирсинге и о том, как кольцо в губе помогло ему отучиться от вредной привычки грызть ногти. Я кивал, делая вид, будто понимаю, какая связь между этими двумя явлениями. А потом разговор зашел о Гуннаре. Я рассказал о его скорой неизбежной кончине, и Пих опустил глаза, нервно ковыряя наклейку с черепом на своем шлеме.

— Ни фига се крендель, — проговорил он. — Но ничего же нельзя не поделать, если судьба не такая, правда? Все окажемся в списке у Толстушки с косой. — Он мгновение помолчал. — Только мне пока не о чем не беспокоиться, потому что я точно знаю, когда отправлюсь на грязевые танцы.

— То есть как?

— А вот так, — ответствовал Пих. — Знаю точно, когда гробанусь. Мне гадалка нагадала. Сказала, что свалюсь с палубы авианосца, когда мне будет сорок девять.

— Да ладно!

— Точно тебе говорю. Вот почему я собираюсь завербоваться в морскую пехоту. А то как же я навернусь с авианосца, если меня не там даже не будет?

С этими словами он встал и перекинул скейтборд через ограду.

— Ну хватит трепаться. — Он перелез на ту сторону с проворством геккона и поманил меня из-за решетки. — Давай сюда! Такие трюки покажу — пацаны себе все кости ломают, пока научатся.

— Лучше в другой раз. Спасибо за компанию.

— Бывай, — роняет Пих и отчаливает. Через мгновение он исчезает за бетонной стенкой, а потом я слышу, как колеса его скейтборда с визгом утюжат пандусы, покрытые скользкой корочкой льда. И плевать Пихачу на опасность, потому что он совершенно уверен: с ним еще тридцать четыре года ничего не случится.

Я явился в ресторан вовремя, но чувство было, будто опоздал, потому что работа там так и кипела. Поскольку большинство столиков было зарезервировано на более позднее время, папа ожидал, что где-то часов до двух в ресторане будет спокойно. Он не хотел, чтобы я болтался без дела, потому что мое ничегонеделание, как правило, чревато печальными последствиями. Однако на такой наплыв случайных посетителей в выходной день никто не рассчитывал. Нельзя сказать, что ресторан был полон, но народу в нем оказалось достаточно, чтобы папа забегал как очумелый, а вслед за ним включила третью космическую и мама. Только сестренка Кристина безмятежно сворачивала салфетки в виде лебедей и единорогов и расставляла их на столах. В связи с праздником папа дал большинству своих работников день отдыха, а это означало, что на нас, его домашних, легла дополнительная нагрузка.

Папа трудится так, что устаешь насмерть от одного его вида. Он как циркач, у которого на шестах крутится десяток тарелок — должен все увидеть, всюду поспеть и все охватить. Думаю, это чрезмерное рвение проистекает из того, что папа никогда специально не учился управлять рестораном; когда все дело начиналось, в его активе были лишь голова, набитая великолепными рецептами, да богатый старый псих в качестве партнера по бизнесу, ни с того ни с сего решивший дать папе шанс.

— Старине Кроули так непросто угодить! — жаловался папа.

Кому и знать, как не мне: я проработал у Старикана весь последний год, среди всего прочего выгуливая его многочисленных собак. Когда-то мой папа вкалывал как проклятый на работе, которую ненавидел. Теперь он вкалывает как проклятый на работе, которую любит. Результат один: в конце рабочего дня он совершенно измотан и перестает что-либо соображать.

Короче, увидев, как я вхожу в ресторан, папа на несколько мгновений приостановил свою бешеную беготню, чтобы обнять сынулю и сделать ему мини-массаж загривка:

— Водоналивательные мышцы разогрел? — спросил он. Это наша местная шутка: после нескольких первых дней в качестве «водолея» плечи у меня сами собой загнулись вперед и никак не желали разгибаться обратно. Кто бы мог подумать, что наливать воду — работа, требующая такого напряжения мускулов.

— Ага, — ответил я.

— Хорошо, — сказал он. — Слышал? Скоро водолейство войдет в программу Олимпийских игр, и я рассчитываю, что мой сын станет чемпионом. — Он вручил мне передник, шлепнул по спине и вернулся к своей работе. Мне вообще-то нравится проводить с папой начало рабочего дня, пока стресс еще не довел его до состояния невменюемости.

Вскоре мой мозг отвлекся на разливание воды и уборку грязных тарелок, однако мысли о Гуннаре и об упавшем с Енота парне так и крутились где-то на задворках сознания.

Шесть вечера. Нахлынул второй вал посетителей, и я начал потихоньку закипать: представьте — таскаю все эти тарелки с едой, а у самого нет времени даже перекусить! И мама, и папа ради праздничка задействовали свои самые заветные рецепты, подходящие как к итальянской, так и к французской кухне: тыквенный пирог с пармезаном, роллатини из индейки au Vin — ну и все в таком духе. Я так оголодал, что не побрезговал объедками, которые убирал со столов, за что схлопотал от мамы по макушке. У обычных работников имеется законный перерыв каждые несколько часов, а мы, члены семьи, должны горбатиться как рабы на плантации. Нет, скажите — разве это жизнь?!

• Предыдущая
• 4/47
• Следующая