Приемное отделение - Шляхов Андрей Левонович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/50
- Следующая
Формально виноватым в случившемся был некстати и не по уму затормозивший водитель «Тойоты», но уж Павел Данилович понимал, откуда, образно говоря, растут у случившегося ноги. Спасибо теще, Марии Спиридоновне, старой ведьме, бывшему второму секретарю Краснопресненского райкома КПСС. Интересно, как в одном лице могут уживаться ведьма и ревностная материалистка? А ведь уживаются.
Сегодня теща выползла («выползла» не потому, что передвигалась еле-еле, а потому, что змея) из своей комнаты к завтраку, привычно посетовала на плохое здоровье и скорый конец (Павел Данилович уже тридцать лет все ждал-ждал этого самого конца, но никак не мог дождаться; уже и сомнения появились в том, кто кого переживет) и сказала:
— Ты, Павлик, сегодня будь поосторожнее, я сон плохой видела.
«… я твои сны, карга старая! — недружелюбно подумал Павел Данилович. — Если бы не твои сны, то есть не язык твой глазливый, я бы давно мэром был!»
Его недовольство в некоторой-то мере было оправданным. Плохие сны снились теще довольно часто, и после каждого ее предупреждения с Павлом Даниловичем непременно что-то случалось. По мелочи, по-среднему, по-крупному, но случалось. По-крупному это когда отталкивают на финише и плюхаются в заветное кресло, на которое ты сам нацелился и за которое уже, можно сказать, аванс внес. По-среднему — это ссора с любовницей или вот как сегодня. Ну а на мелочи Павел Данилович после инфаркта старался не обращать внимания, не стоят они того, чтобы из-за них последние остатки здоровья губить.
Ответив теще нечленораздельным «угумс», Павел Данилович в два глотка допил свой чай и поспешил уйти, пока добрая женщина не ляпнула чего-нибудь еще на дорожку. Ехал на работу и прикидывал в уме, откуда стоит сегодня ждать неприятностей, а тут «бумс!» — и готово.
Приемное отделение шестьдесят пятой больницы Павла Даниловича, привыкшего к совершенно иному уровню медицинского сервиса, не напугало, а просто ужаснуло. Шум. Гам. Все взвинченные. Белые халаты мелькают перед глазами на такой скорости, что кружится голова. Впрочем, голова могла кружиться и вследствие сотрясения головного мозга, легкого, без потери сознания, но все же сотрясения. Бригада сгрузила Павла Даниловича (ступать на левую ногу было очень больно, причем боль почему-то отдавала в пах) на одну из кушеток в какой-то насквозь медицинской, кафельно-клеенчатой комнате и ушла искать дежурного врача. Должно быть, нашла, потому что не вернулась. А вот Павла Даниловича долго, едва ли не целую вечность, никто не мог найти. Или не хотел.
Дверь бригада оставила открытой. Павел Данилович недолго созерцал суету в коридоре, а потом начал подавать голос, но подавал его как-то неуверенно, совсем не так, как подобает руководителю его статуса (растерялся, бедолага), оттого на него долго не обращали внимания. Точно так же когда-то не обращали внимания на бедного студента МАИ Пашку Толстюкова официанты в ресторанах. А теперь только свистни… можно и без свиста, достаточно только бровью шевельнуть.
Наконец внимание обратили. Пришла бабища необъятных размеров с историей болезни в руке и начала задавать вопросы. На место работы и должность никак не отреагировала, вписала и спросила домашний адрес. Закончив, развернулась и ушла, бросив через плечо строгое: «Лежите!»
Около двери остановились двое молодых мужчин в белых халатах и завели пустопорожний треп:
— Вот космонавтом я никогда не хотел стать. Неинтересно. Летаешь себе по кругу, как килька в консервной банке. Другое дело — межгалактические полеты, открытие новых миров…
«Тут людям плохо, — с тоски Павел Данилович начал думать о себе во множественном числе, — а им межгалактические полеты подавай!»
Пришедший через какое-то время (для Павла Даниловича мгновения растягивались на часы, если не на дни) врач тоже не впечатлился ни местом работы пациента, ни его должностью. Когда работаешь на трех работах, да еще на двух из них берешь по полторы ставки, притупляется многое. В том числе и способность удивляться и проникаться чьим-то величием. Тут бы в графике не запутаться и, отдежурив в шестьдесят пятой, правильно приехать на следующую работу. А то упорол однажды доктор косяк — приехал сдуру в тринадцатую вместо шестьдесят пятой и уже на подходе вспомнил, что в тринадцатой-то ему завтра заступать. Суета сует и всяческая суета.
Давление у Павла Даниловича скакнуло высоко, поэтому, кроме рентгена, анализов и сугубо ритуального для хирургов снятия электрокардиограммы («уважающие» себя хирурги кардиограмм принципиально не читают), врач назначил ему консультацию терапевта.
На рентген Павла Даниловича повезли буквально сразу же, хотя он, успев насмотреться на местные порядки, настроился на длительное ожидание. Разумеется, после «фотосеанса» никто и не подумал сказать, есть у Павла Даниловича переломы или нет. Рентгенолог сердито нахмурился, сверкнул карими глазами из-под лохматых, неопрятных бровей и ответил:
— У врача узнаете!
— А вы кто? — полюбопытствовал Павел Данилович.
— Конь в пальто! — нахамил врач. — Разве не видно?
Павел Данилович, к тому времени начавший приходить в себя, на всякий случай запомнил фамилию рентгенолога — Митряковский. «Погоди чуток, попляшешь ты у меня!» — злорадно думал он, покидая кабинет. От санитара, толкавшего каталку, невыносимо разило чесноком и перегаром.
Приятная неожиданность — в коридоре Павла Даниловича ждал бородатый доктор. Первый раз здесь случилось такое, чтобы не Павел Данилович ждал, а его ждали. Оказалось, что пришел на консультацию дежурный терапевт.
Терапевт, представившийся Алексеем Ивановичем (первый, надо сказать, здешний сотрудник, который соизволил назвать себя), никуда не торопился. Расспросил про здоровье, про образ жизни, про инфаркт, пощупал пульс, выслушал сердце и легкие, обстоятельно, но совсем не больно помял живот, приговаривая «вот она, наша печеночка… вот она, наша сигма…» Что такое «сигма», Павел Данилович догадался без труда, потому что знал от тещи, у которой запоры чередовались с поносами, о наличии в организме сигмовидной кишки. Поинтересовавшись отеками на ногах и не найдя их, терапевт попросил Павла Даниловича приподнять выпрямленную левую ногу.
Ногу приподнять не удалось. Терапевт сокрушенно покачал головой и сочувственно посмотрел на Павла Даниловича.
— Говорите уж, чего там… — попросил-разрешил Павел Данилович.
— Похоже на перелом, — ответил терапевт. — А теперь попробуйте правую ногу приподнять…
Правую, здоровую, ногу Павел Данилович приподнял без труда. Алексей Иванович снова покачал головой. Павел Данилович начал свыкаться с мыслью о переломе и просчитывать возможные последствия. Он всегда все просчитывал наперед, чтобы знать, где загодя соломки подложить. Оттого и стал тем, кем стал, а то вряд ли бы поднялся выше начальника участка на шинном заводе.
При воспоминании о шинном заводе Павла Даниловича передернуло.
— Вам холодно? — забеспокоился терапевт. — Я попрошу одеяло…
— Спасибо, не надо, — отказался Павел Данилович. — Все в порядке, то есть не в порядке, конечно, но не холодно мне. Наоборот — в жар бросило…
Услышав про жар, терапевт принялся по новой щупать пульс и мерить давление. В тот момент, когда он снимал с руки Павла Даниловича манжетку, в комнату вошел Славик в компании дежурного травматолога и какого-то незнакомого мужчины в белом халате и высоком накрахмаленном колпаке.
— Павел Данилович! — обрадовался Славик. — Ну наконец-то!
— Что так долго?! — недовольно поинтересовался Павел Данилович, демонстративно глядя на циферблат своих наручных часов, где длинная и короткая стрелки готовились слиться в минутном полуденном экстазе.
— Так эти охламоны все перепутали, — зачастил, оправдываясь, Славик, — сказали, что вас в пятьдесят шестую повезли. Я туда и рванул, а это же на Павелецкой, не ближний свет. Пока то да се да пробки… Как вы, Павел Данилович?
— Переломов нет! — гордо возвестил травматолог, подняв руку с зажатыми в ней рентгеновскими снимками.
- Предыдущая
- 24/50
- Следующая
