Василий Шульгин - Рыбас Святослав Юрьевич - Страница 59

• Предыдущая
• 59/153
• Следующая

Мысль Гучкова была подхвачена: надо делать ставку на революцию и возглавить ее.

А вот и речь Шульгина 3 ноября:

«…И если мы сейчас выступаем совершенно прямо и открыто с резким осуждением этой власти, если мы подымаем против нее знамя борьбы, то это только потому, что действительно мы дошли до предела, потому, что произошли такие вещи, которые дальше переносить невозможно.

…мне так кажется, что когда мы боремся здесь, то там, далеко, там, на фронте, офицеры более уверенно ведут в атаку свои роты, ибо они знают, что здесь Государственная Дума борется с зловещей тенью, которая налегла на Россию. Мне кажется, гг., что уполномоченные и земство будут увереннее закупать и везти тот хлеб, который нам так необходим, зная, что здесь не просыплется этот хлеб в щель между двумя министерствами, которые ведут между собой отчаянную борьбу. Мне кажется, что рабочие, те рабочие, в руках которых наполовину судьба России, они будут спокойнее и увереннее стоять у своих станков, зная, что Государственная Дума исполняет свой долг…

Гг., как мы можем бороться? Мы можем бороться только одним пока, мы можем бороться тем, что говорить правду, как она есть»^[207].

Из Думы сигнал быстро дошел до фронта. Генерал Деникин, либерал, внук крепостного крестьянина, дослужившегося до чина майора, вспоминал:

«Между тем борьба Государственной Думы (Прогрессивного блока) с правительством, находившая несомненно сочувствие у Алексеева и у командного состава, принимала все более резкие формы. Запрещенный для печати отчет о заседании 1-го ноября 1916-го г. с историческими речами Шульгина, Милюкова и др. в рукописном виде распространен был повсеместно в армии. Настроение настолько созрело, что подобные рукописи не таились уже под спудом, а читались и резко обсуждались в офицерских собраниях»^[208].

Значит, генералы уже были настроены на «прогрессивную» волну.

В книгах Шульгина по понятным причинам мы не найдем никаких подробностей тех событий: он явно не хотел показывать свое прямое участие в подрыве государственных устоев. Но что было, то было.

Итак, все сценарии будущего были предъявлены: раскол политической верхушки, развал армии, протесты рабочих, сепаратизм национальных окраин, диктатура.

На заседании 4 ноября 1916 года военный министр генерал Шуваев (это он сказал о себе: «Я, может быть, и дурак, но не изменник») безуспешно старался раскрыть глаза депутатам на положительные результаты работы военного ведомства:

«Я возьму только цифры: 1 января 1915 года за единицу, затем я скажу во сколько раз производство увеличилось к 1 января 1916 г. и в настоящее время. Трехдюймовые орудия: 1 января 1915 г. — единица; 1 января 1916 г. — в 3,8 раза и в августе 1916 г. — в 8 раз… 48-линейные гаубицы: это орудие сложное, гг., и трудно приготовляемое, но и оно в в январе месяце 1916 г. удвоилось, а в августе почти учетверилось сравнительно с январем 1915 г. Снаряды: 42-линейные в январе 1916 г. увеличились в 6 с половиной раз, в августе 1916 г. — в 7 с половиной раз…

Гг., враг сломлен и надломлен, он не справится. Я еще раз говорю: каждый день приближает нас к победе и каждый день приближает его, напротив, к поражению»^[209].

Генерала Шуваева предпочли не услышать.

Спустя несколько дней после речи Милюкова, 4 ноября, священник Константин Околович, член думской фракции правых, сторонник Н. Е. Маркова, буквально разгромил существующие торгово-экономические порядки: «Сама собой напрашивается мысль, что кто-то взял всю нашу торговлю, мясную, хлебную и молочную в свои руки и руководит повышением и понижением цен. Есть какой-то вампир, который овладел всей Россией. Своими отвратительными губами он прилип к сердцу ее народно-хозяйственного организма; в своих клещах он крепко держит голову, мешает работать мысли. Имя этому чудовищу — банки… Печать отмечала, что за годы войны банки стали собственниками многих заводов. Банковские операции с сахаром представляют собой явление того же порядка, как и торговые сделки с мясом, хлебом, овсом и многими другими продуктами».

Далее священник Околович привел несколько примеров спекуляций банков продуктами питания и, в частности, сказал: «Все, от низшего до высшего, кричат о дороговизне и показывают кулак в кармане, а настоящей борьбы с нею не ведут, как будто бы кто-то запрещает, как будто есть какая-то неведомая сила, которая мешает приступить к борьбе с дороговизной». И привел для примера высказывание некоего генерала, который предложил свой рецепт: повесить на железнодорожной платформе одного начальника станции, одного купца и одного банкира и «пустить это трио» по всем железным дорогам^[210].

Генерал Спиридович вспоминал, что после думских речей «все читали об измене, о подготовке сепаратного мира и верили». В этот час власти надо было проявлять силу, а не молчать. Министр внутренних дел, бывший заместитель председателя Государственной думы, А. Д. Протопопов, назначенный на должность по рекомендации Распутина и вызывавший у депутатов почти животное отвращение, храбрился и заявлял, что держит ситуацию под контролем и что «скрутит революцию». По словам генерала Спиридовича, «министр Протопопов просто не понял этого первого удара революции».

Безнаказанность — вот как можно было определить последствия милюковского «штурмового призыва».

И вот произошло то, чего никто не ожидал. В Государственной думе на Николая II возвысили голос даже националисты, что недавно было бы немыслимо.

19 ноября Пуришкевич «…умолял министров пасть на колени перед Государем и просить его прогнать Распутина. Если бы эту речь произнес представитель оппозиционной и революционной группы, она не произвела бы впечатления. Влияние „темных сил“, в центре которых фигурировало имя Распутина, было излюбленной темой всякого рода резолюций и речей оппозиционных элементов того времени. Но теперь громко, на всю Россию, с кафедры Думы раздался страстный призыв, грозные предостерегающие слова из уст одного из лидеров крайне правого главы черносотенного „Союза Михаила Архангела“. Эта речь утверждала веру в правильность того, что говорили до того оппозиционеры, подводила фундамент под речь Милюкова — „глупость или измена“»^[211].

Однако Пуришкевич не ограничился Распутиным, от него досталось дворцовому коменданту Воейкову, который якобы получил от Министерства путей сообщения миллион рублей на постройку ветки в свое имение, где добывалась минеральная вода «Кувака». На самом деле этого не было, что вскоре и доказали, но к Воейкову прилипло прозвище «генерал от кувакерии». Выпад Пуришкевича был местью: предшественник Воейкова, генерал Дедюлин, ежегодно выделял Пуришкевичу на партийные дела субсидию в 15 тысяч рублей, а Воейков отменил финансирование.

А между тем все с большей определенностью на первый план выходила идея государственного переворота.

Генерал Спиридович подчеркивал, что «…наступление на правительство началось с осени, после возвращения из заграницы депутации Государственной Думы и Государственного Совета», в которой был и Милюков. Стали широко распространяться слухи, что «Царица по своим симпатиям чистейшая немка и работает на Вильгельма. Клеветали, что с целью подчинения Государя влиянию Царицы его опаивают каким-то дурманом, что расслабляет ум и волю Государя. Клеветали, что Распутин состоит в интимных отношениях с Царицей…».

(Делегация Думы, в составе которой был Милюков, встречалась в Лондоне с британскими руководителями, включая короля.)

А. Ф. Керенский на общем собрании присяжных поверенных Петрограда в пылу полемики заявил, что «…революция может удастся только сейчас, во время войны, когда народ вооружен, и момент может быть упущен навсегда».

• Предыдущая
• 59/153
• Следующая