Больше, чем страсть - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 55

• Предыдущая
• 55/60
• Следующая

– А может, они просто парятся и отдыхают? – улыбался он.

– Так долго? – выказала большое сомнение Глаша, покрутила головой отрицательно и утвердила: – Нет, у них точно роман.

– А тебе хотелось бы, чтобы он у них был? – посмеивался ее серьезности дед.

– Ну конечно! – с нажимом утвердила внученька. – Он такой классный. Акробатом был и так много знает! И он так на нее смотрит!

– На нее многие мужчины так смотрят, – напомнил Максим Кузьмич.

– Не, не так! – опровергла Глаша. – Он с любовью смотрит, а не по-другому. И он же… – вдруг сбилась, замолчала, смутилась и снова отвернулась к окну.

– Что, Глашунечка? – подошел ближе, спросил и погладил ее по головке своей большой, теплой и надежной рукой Максим Кузьмич.

– Дед, как ты думаешь… – посмотрела на него с робкой надеждой Глаша, – …он мой папа?

– Почему ты так решила? – улыбнулся ей мудро Максим Кузьмич.

– Потому что он говорит, у меня данные хорошие, а он был акробатом, ведь от кого-то у меня должны быть эти данные. И потом, они с мамой, оказывается, давно знакомы. Она же сама за обедом сказала, что они были знакомы еще до моего рождения. И потом, дед, – воинственно заявила Глашка, – я очень умная и, если ты забыл, уже большая. Не так сложно было и догадаться, сопоставив факты.

– А ты хотела бы, чтобы Даниил Антонович был твоим отцом? – осторожно поинтересовался он.

– Конечно! – сверкнула она глазами. – Он замечательный!

– С чего ты взяла? – остудил восторги дед. – С того, что он тебя похвалил и показал парочку упражнений?

– Нет. Не поэтому. Он классный, я просто точно знаю! – твердо заявила Глафира и добавила тише: – И мне кажется, что он все-таки мой папа. Иначе, что они там делают?

– Еще когда вовсю шло следствие, я попросил одного из следователей найти тебя, – рассказывал Даниил. – Уже через два дня он передал мне официальную справку, в которой говорилось, что Надежда Петрова с твоей датой рождения не учится ни в одном высшем учебном заведении Москвы и Подмосковья.

– Я в то время как раз ушла в академку, – пояснила Надежда.

– Да. И я подумал, может, ты институт бросила или уехала домой и перевелась в какой-нибудь местный институт. Снова обратился к этому следователю, но в тот момент им всем было не до моих просьб. Я нанял частного сыщика и поставил перед ним задачу. Через неделю он тебя нашел. Точнее, не тебя, а твое личное дело, которое ему, понятно, не дали, но он смог его посмотреть в присутствии секретаря и выяснил, что ты выписалась из города Благовещенска, а где прописана, теперь неизвестно. Он полетел в Благовещенск искать твоих родственников и знакомых. Нашел. И соседи ваши бывшие рассказали про вас с Максимом Кузьмичом, и бабушка твоя. Он и друзей вашей семьи нашел. Но оказалось, что никто из них понятия не имеет, куда вы переехали. Что ты учиться в Москву уехала, знали все, а вот куда Максим Кузьмич делся, нет. И выяснился интересный факт, что с бабушкой ты вообще никаких контактов не поддерживаешь, а друзьям вашим твой дед звонит всегда сам, но редко, а они даже его нового номера телефона не знают.

– Папа сказал тогда: еще рано, вот обустроимся, обживемся, тогда и пригласим в гости всех. А сейчас и принять-то по-человечески не сможем. Да и не определился он до конца в тот момент, еще присматривался к другим местам и думал, может, и совсем уйти из сельского хозяйства, – пояснила Надюша. – Почему-то он так решил.

– Понятно. Наверное, тяжко ему приходилось, не до гостей и праздных разговоров. Хотя, если честно, странное решение, – заметил Казарин.

– Может, – пожала плечами Надя. – Я об этом не задумывалась. Наверное, ему так было проще и удобней. Не знаю. Какая разница?

– Такая, что на этом и закончились мои поиски. Сыщик оставил вашим друзьям номера телефонов мои и свои для связи, записки Максиму Кузьмичу позвонить по этим номерам и улетел. Передал ли кто-нибудь ему записки, можно спросить у твоего деда. Но он так и не позвонил. Потом, когда закончилось следствие и суд над Мишкой и накрыли всю банду, следователь предложил мне помочь в твоих розысках. Но к тому моменту я уже решил отказаться от них. Подумал, что я так настойчив, потому что это нужно мне, а нужно ли это тебе, вопрос. И что ты почувствуешь, когда я все-таки тебя найду? Обрадуешься? И почему-то подумал, что вряд ли. Если бы это было нужно тебе, ты бы объявилась. И отказался от дальнейших поисков. – Он посмотрел на нее и грустно усмехнулся. – Но я держал в голове, что с сентября ты должна вернуться в институт, и, знаешь, пару раз приезжал к этой вашей Высшей школе, и стоял там, когда студенты вываливались с занятий, все выглядывал тебя. А потом подумал, что если б ты немного интересовалась мной, то хотя бы позвонила Ольге Павловне, ну хотя бы узнать, как у меня дела или у нее.

– А она все еще работает у тебя? – радостно удивилась Надя.

– Она все еще работает у меня, – улыбнулся в ответ на такую искреннюю радость Даниил.

– Все там же? В том же офисе?

– Да нет, – задумчиво протянул он.

– Но ты занимаешься тем же, чем и тогда? – уловив в этой его задумчивости интригу, спросила она.

– Нет, – откинулся на подушки Даниил и посмотрел в окно на потемневшее небо. – Сидение в яме, знаешь, сильно прочищает мозги по многим, многим аспектам.

Любая трагедия прочищает мозги, отбрасывая шелуху амбиций и слепого, нездорового потребительства, если, разумеется, в человеке есть еще что-то, кроме этого.

В нем вот обнаружилось. Вопросы, которые Даниил задавал себе, сидя в каменном мешке, никуда не делись. И самый главный из них, самый важный мучительно стучался в виски каждую бессонную ночь, которые начались после возвращения в Москву.

Что мое? В чем мое призвание и реализация в этой жизни? Что мне так интересно делать, чтобы захватывало всего целиком, чтобы чувствовать процесс творчества, радость от работы?

А тут еще под шум и тарарам его резонансного дела все фискальные органы решили проверить финансы Казарина – и началось! И налоговая, и органы власти – со всех сторон. А Даниил отчего-то чувствовал, что ему почти безразлично. Однажды ночью сидел за столом в кухне, потягивал остывший и ставший совсем невкусным чай и поймал себя на мысли – жаль, что Дружинину не удалось обобрать его подчистую, пришлось бы начинать все с нуля, вот тогда бы азарт пробил по полной и вернулся тот импульс, заставлявший крутиться и чувствовать себя живым, загораться новым делом, идеей.

Даниил даже как-то испугался такой мысли – чур меня, чур!

Уж он с мыслями-то старался быть осторожнее, после откровений непростых с самим собой в яме и от четкого понимания, что сами мы к себе все притягиваем и создаем – своими делами, поступками и мыслями.

И тут его осенило! Вспомнил вдруг Даниил, как сделал Косте новый протез!

Это было где-то год назад. Они с главным бухгалтером сработались, притерлись уже друг к другу, и Казарину показалось, что можно позволить себе задать вопрос о протезе. Отчего, мол, он у него совсем неподвижный, сейчас же вроде есть новые модели – гибкие, более удобные? Бальдин интеллигентно и художественно послал начальника куда подальше с его грубым любопытством. Но Казарин не отставал, уверяя, что интересуется из лучших побуждений – с коими вместе был послан бухгалтером еще дальше. Неделю Бальдин разговаривал с Даниилом Антоновичем холодным, исключительно деловым тоном.

А Казарин завелся, как трактор без тормозов, и уже остановиться не мог. И подговорил Ритулю пригласить Бальдина в гости под каким-нибудь предлогом. А там у нее за столом – якобы! – случайно зашедший к любимой тетушке племянник, под разговор душевный достал-таки своего главного бухгалтера так, что тот, плюнув в сердцах, громко послав его еще раз, но уж теперь более конкретно – сдернул с себя пиджак и рубашку, снял протез и сунул Казарину в руки.

– С тобой, Даниил Антонович, в разведку хорошо ходить! – шумел разбушевавшийся Константин. – Ты врага так достанешь, что он тебе все свои секреты выложит, лишь бы ты отстал наконец!

• Предыдущая
• 55/60
• Следующая