Земля за Туманом - Мельников Руслан - Страница 24

• Предыдущая
• 24/63
• Следующая

Три лошади все же просочились между бетонных блоков и топтались по плацу и досмотровой площадке. Кобылка под детиной с рязанской ряхой, расставив ноги, флегматично наваляла на асфальт. Грачев ошарашенно уставился на кучу конских яблок и выматерился, срываясь на визг.

Проезжавшие мимо водилы притормаживали, глазели, скалились…

— С коней, с-с-суки, кому говорю! Слеза-а-ай! — надрывался Грачев. — Бросай тесаки, мля! Перестреляю всех, нах-х!

Всадники с каменными выражениями на лицах удивленно взирали на него сверху. Покидать седла никто не спешил. Расставаться с оружием — тоже.

Самый важный азиат — тот, что с булавой и лисьим хвостом на шлеме, — что-то проговорил на непонятном языке. Русобородый мужик со славянской рожей спешился, шагнул к Грачеву. Поклонился сержанту…

— «…естреляю-всех-нах-х!» — встретивший их молодой русин вел себя очень странно. Суетился, кричал, брызжа слюной, махал перед лошадиными мордами руками и железной трубкой-гааханом. Неподогнанный, расстегнутый легкий панцирь болтался на нем как отяжелевший от влаги конский хвост на сигнальном бунчуке. В туменах Субудэя такой расхлябанный воин давно бы лишился головы.

Лицо русина раскраснелось, а отчего он так взъярился, было совершенно непонятно. Ханское посольство не проявляло враждебных намерений. Никто не обнажал оружия. Они лишь хотели поставить коней перед двухэтажным зданием придорожной заставы — там, где стояли железные повозки. Не на склоне же насыпи бросать лошадей?

А русин все орал и орал. И хорошего в этом было мало. Обычно на придорожных заставах послов встречают иначе.

— Плоскиня, объясни, кто мы такие, и узнай, почему так громко кричит этот человек, — велел Дэлгэр. — Скажи ему, что мы воины Величайшего из Великих хана и послы непобедимого Субудэй-богатура. Скажи, что мы пришли с миром. Скажи, что мы хотим говорить с ханом русинов или с ханским наместником.

Плоскиня слез с коня, шагнул к харагуульному нукеру и, поклонившись по урусскому обычаю, начал переводить речь посла.

Далаан, закрепив короткий повод на передней седельной луке и освободив тем самым руки, напряженно наблюдал за реакцией русина. В любой момент он готов был схватиться за оружие. Если Дэлгэр прикажет.

Приказа пока не было. Наоборот, Дэлгэр велел Далаану и его воинам ни во что не вмешиваться.

— Гой еси, кметь… — Плоскиня заговорил спокойно, неторопливо и уважительно, но речь бродника отчего-то ввергла русинского нукера в состояние, близкое к помешательству. Сначала он ненадолго умолк и ошалело захлопал глазами. Потом, так и не дослушав Плоскиню до конца, взъярился еще больше, словно русину были сказаны обидные слова.

— «Слышь-ты-гой-еси-мать-твою-добрый-молодец-че-ты-мне-тут-дурку-гонишь-то-а?!» — снова закричал он.

Бродник попытался что-то объяснить. Увы, это не помогло.

— «Мужик-мать-бать-ты-специально-нарываешься-да?!» — бесился харагуульный нукер.

Плоскиня снова попробовал вставить слово. Но и эта попытка утонула в ответном словесном потоке.

— «Ты-че-по-руски-совсем-не-въезжаешь-нах-х?! — яростно и раздраженно орал русин. — Я-вам-че-сказал?! С-коней-суки-слазьте! Тесаки-пики-бросай-нах-х!»

К крикливому русину уже подтягивались остальные воины харагуула. Один, два, пять, семь… — считал Далаан.

— В чем дело? — Косов подбежал к Грачеву одним из первых. — Что за цирк?

Капитан смотрел на обряженных в железо незнакомцев и уже начинал мысленно материться. Сюрпризец, однако! Инцидентик, мля! А с кого за всяческие сюрпризы и инциденты на КПМ спрос? С него, с начальника дежурного наряда капитана Дмитрия Косова. С кого же еще-то?

Странные азиаты и бородатое лицо славянской национальности, на которых разорялся Грачев, не походили ни на серьезных бандюков, ни на мелкую шушеру, частенько задерживаемую на въезде-выезде в город, ни на бичей, наркоманов и прочую алкашню, ни даже на лохов, пригодных для вытряхивания капусты. Такие гости на Левобережный КПМ еще не заезжали. Да и на прочие посты — вряд ли.

Эх, Ритку бы сюда, — подумалось Косову. Вот бы порадовалась сеструха. Разобрала бы стилизованные под восточную старину доспехи, оружие и снаряжение всадников на бляшки и ремешки. Ощупала бы все, описала бы, диссертацию какую-нибудь сварганила… Любит она это дело.

Азиаты молчали. Невесть каким боком затесавшийся в узкоглазую желтолицую компанию русобородый славянин в кольчуге (да, в самой натуральной кольчуге!) растерянно пялился то на Грачева, то на Косова. Бородач был пока единственным, кто слез с коня.

— Кто такие, Грач? — Косов повернулся к Грачеву.

— А х-ху-их разберет! — все еще ярился сержант — Них-х-не пойму! Чи иностранцы, чи нелегалы. По-русски — ни в зуб ногой. Все «хан», да «хан» твердят. Этот вот, с бородой, — Грачев неприязненно покосился на славянина, — вообще хамит. Гей, мать его, еси, п-дор!

Косов покачал головой. Хмыкнул:

— Хан, говоришь? Ну-ну. А может, Хан наш, правда, с ними общий язык найдет. Вдруг это земляки его.

Старшему лейтенанту Баатру Ханучаеву, калмыку по национальности, Косов приказал оставаться в дежурке. А надо бы, в самом деле, его позвать. Но — потом, позже. Для начала же…

— Короче так, Грач, пусть эти, — он кивнул на гостей, — сдадут оружие. Все, до последнего ножичка. Будем выяснять, откуда у них столько железа.

— Так не отдают жи-ж, козлы! — развел руками Грач.

— Так забери! Грачев, ну ты прямо как первый раз замужем!

Косов махнул рукой, подзывая остальных подчиненных. Приказал:

— Разоружить!

Милиционеры, взяв автоматы наизготовку, обступили незнакомцев.

Видимо, распознав главного, бородач в кольчужной рубашке обратился к Косову.

Славянин говорил долго и непонятно. По-чудному как-то, по-книжному излагал. Как былинный богатырь. И облик ведь имел соответствующий, Добрыня, мля, Никитич!

Реконструкторы какие-то, вконец обдолбанные, что ли? — недоумевал Косов. Хотя нет, для обычных любителей истории вели себя эти чудаки как-то уж слишком дерзко. И оружие, вон, опять-таки — на вид не отличить от настоящего. Целый колюще-режуще-рубящий арсенал. На приличную банду хватит.

— Слышь, мужик! — скривился Косов. — Мне вообще-то твоя феня до фени. Гони тесак, пока башку не прострелили. Потом базары перетирать будем. Лады?

Косов протянул руку к мечу, висевшему у левого бока бородача. Жест был понятный и недвусмысленный.

Славянин покосился на азиата, чей конь стоял впереди прочих, а доспех выглядел побогаче и посолиднее. Сухой поджарый всадник в шлеме с лисьим хвостом и с увесистой палицей в руках кивнул и вякнул что-то неразборчивое, почти не разжимая губ. Бородач неохотно отстегнул ремень. Отдал Косову меч вместе с потертыми ножнами из кожи и дерева.

Оружие оказалось довольно тяжелым. Явно не бутафория, не магазинный сувенир. И кстати, с казачьей шашкой клинок не имел ничего общего. Оплетенная тонкими кожаными ремешками рукоять удобно легла в ладонь. Косов, придерживая локтем автомат под мышкой, потащил клинок из ножен.

М-да, дела! На заточенной стали блеснуло солнце. Простая и незатейливая, откровенно грубая даже работа. Ни полировки, ни гравировки, ни насечки, ни каких-либо других украшений. К тому же лезвие портили многочисленные щербинки на острой рубящей кромке. Но они же придавали оружию то ощущение подлинной реалистичности, которого никогда не почувствуешь, держа в руках сувенирные копии старинных клинков.

Впечатление было такое, будто этим мечом жестоко рубились, и притом не единожды.

Над ухом шумно задышал заглядывавший через плечо Грачев.

— Ах-хьеть! — пробормотал сержант. — Как настоящий!

— Угу, — хмуро буркнул Косов.

Меч казался каким-то уж СЛИШКОМ настоящим. Как и прочее холодное оружие незнакомцев. На вид оно вполне годилось для убийства.

Косов бросил клинок на асфальт и взялся обеими руками за автомат. Милиционеры, окружавшие всадников, тоже посерьезнели. Грач взял на мушку ближайшего конника.

• Предыдущая
• 24/63
• Следующая