И все-таки это судьба (сборник) - Райт Лариса - Страница 39

• Предыдущая
• 39/57
• Следующая

Мои разочарованные дети вяло поковырялись в тарелках с борщом и под давлением мужа укатили на велосипедах на озеро. Вернувшись, первым делом поинтересовались:

– Ну что?

– Тишина, – тут же откликнулась я, сразу сообразив, что они имеют в виду.

– Перевезли бабульку и укатили, – сказал муж. – Они небось без своей работы жить не могут. Там и пропадают. На кой им природа?

– А дети? – хором взвыли наши отпрыски.

– Детей на работе не настругаешь! – философски заметил муж.

Я прыснула. Мы-то с ним познакомились тогда, когда ему, студенту, понадобилась какая-то книжица, за которой он и пришел в библиотеку, где я – первокурсница – проходила практику. Надо ли говорить, что некоторые из свиданий мы как раз проводили, целуясь между библиотечными полками.

Остаток субботы я занималась консервированием, изредка бросая взгляды на соседний участок через стекло террасы. Он оставался пустым до самого вечера. Лишь на закате соседка появилась на крыльце, постояла несколько минут, устремив морщинистое лицо к заходящему солнцу, и снова скрылась в доме.

Утро воскресенья сюрпризов не принесло. Аромат свежесваренного кофе буквально вытащил меня из-под одеяла. Соседка сидела на своем месте в беседке и читала. Я занялась хозяйством, дети, похоронившие мечту встретить сверстников из соседнего дома, ретировались до того, как я успела придумать им какие-то задания. Муж копался с нашим «жигуленком», который снова подфыркивал и постукивал. Ровно в два беседка опустела. Я тоже ушла в дом греть обед. Минут через десять у крыльца послышался девичий голос:

– Хозяйка, в просьбе не откажите!

Я выглянула на улицу. У перил стояла соседка. Увидев ее вблизи, я тут же поняла, что определение «старушка» ей совершенно не подходило. На увядшем лице светились жарким огнем очень живые глаза, смотревшие на меня с искренним интересом, без капли смущения и даже немного насмешливо.

– Антонина, – приветственно склонила голову гостья так, как сделала бы это дама, окончившая по меньшей мере Институт благородных девиц.

– А по отчеству? – Женщина годилась мне в матери, и не хотелось позволять себе панибратства.

Она фыркнула и подмигнула мне.

Кажется, я замерла на крыльце с открытым ртом. Из оцепенения меня вывел добродушный вопрос:

– А вас как звать-величать?

– Оля.

– Угу, – она снова кивнула, – княгиня, значит.

– Почему княгиня? Просто Оля.

– Была бы просто, давно бы в дом позвала, – голос звучал надменно, но глаза смеялись, – это царские особы в свои хоромы не пускают.

– Проходите, конечно, – промямлила я, отступая.

– В другой раз обязательно, а сейчас у меня суп остывает. Налила, старая дура, сунулась в хлебницу, а там ни кусочка. Память подводить стала. Что не напишу купить – обязательно забуду. Выручите кусочком. Могу и холодное похлебать, и несоленое, но только с хлебушком. Без него кусок в рот не лезет. Дурацкая детдомовская привычка.

Я, подумав о том, что соседке придется еще и ужинать, а магазин до завтра закрыт, отрезала ей полбатона. Она вежливо поблагодарила, в который раз уже склонила голову в царственном поклоне и, пожелав мне «Всего хорошего», поковыляла обратно.

– Соседка заходила, – объявила я домашним за обедом.

– Да?! – сын.

– Зачем? – муж.

– Ты что-нибудь узнала? Чей это дом? А когда приедут хозяева? – дочь.

– Да. За хлебом. Она из детдома.

Какое-то время все молчали, отчего-то подавленные, точно соседка и сейчас была не пожилой женщиной, а маленькой девочкой, волею судьбы оставшейся без родителей.

Дочка нарушила молчание:

– Мам, но ведь это не значит, что она совсем одна.

– Нет конечно, – ответила я раздраженно. – Но вы меня уже достали этим своим ожиданием. Хватит жить чужой жизнью! Займитесь своей и выкиньте из головы соседний участок.

Сама я собиралась посвятить остаток дачного времени именно этому: занятию своей жизнью. В моем представлении оно заключалось в покачивании в гамаке с книжечкой в руках. Однако то ли книжка попалась неинтересная, то ли я все-таки была излишне любопытной, но мой взгляд постоянно соскальзывал со страниц за забор Антонины. Она из дома не выходила. Появилась на крыльце лишь тогда, когда солнце снова клонилось за горизонт. Я в это время уже поднялась из гамака и нервно расхаживала по саду: пора было возвращаться домой, а дети еще не соизволили вернуться с озера. Завидев Антонину, я собиралась спросить, не захочет ли она поехать в город с нами (отличное предложение для человека, который еле ходит), но тут меня окликнул муж:

– Что ты маячишь челноком? Сейчас приедут – не пропадут.

– Да надоело уже это, честное слово! – Мое внутреннее негодование резко обросло словами. – За забором пруд, а они ездят черт-те куда!

– Ты тоже в нашем пруду не купаешься, – резонно заметил муж.

– Но дети-то раньше купались.

– А теперь выросли. Им, знаешь ли, тоже неприятно в траве бултыхаться.

Муж был прав. Наш пруд (не совсем за забором, конечно, на соседней линии, но в принципе рядом) больше походил на болото. Всю его поверхность покрывала густая зеленая ряска, и хотя под ней была чистейшая вода, плавать в ней решались немногие. Не раз и не два жители обращались в правление с просьбой очистить водоем. Председатель никогда не возражал. Говорил:

– Назначаем ответственного, собираем деньги, и готово.

Мероприятие тормозилось на первом пункте. Брать на себя ответственность за решение этого вопроса не хотел никто. Вначале все кричали: «Давайте почистим». А потом обязательно нашлись бы такие, кому на пруд наплевать или у кого «сейчас нет, но вот в следующем месяце обязательно», или те, кто считает, что «можно было бы и подешевле управиться, и предоставьте-ка нам финансовый отчет». В общем, пруд цвел в свое удовольствие и продолжал слушать ходившие вокруг него разговоры. Дальше них дело не шло.

– Надо все-таки убедить правление заняться этим вопросом, – сказала я мужу.

– Угу. – Расшифровывается: «Так они и будут этим заниматься. Держи карман шире».

Я хотела сказать, что под лежачий камень вода не течет и с таким отношением никогда ничего не добьешься, и вообще, наш поселок – это сборище ленивых пофигистов (я – по-прежнему библиотекарь и подобные слова употребляю в крайней степени раздражения), но в эту секунду калитка распахнулась, и сын вкатил в нее два велосипеда. Дочь, хромая, ковыляла за ним. Коленки ее были ободраны, по щекам катились слезы, которые она размазывала грязными руками, оставляя на нежной коже черные следы.

– О корягу! Упала! А там еще машина рядом. Я испу-уу-га-а-лась! – прорыдала она, падая в мои объятия.

– Ирка – дура, – объявил сын, прислоняя велосипеды к дереву. После этих слов его сестра зарыдала еще громче. Я покосилась на соседний участок. Антонина и не думала уходить. Стояла на крыльце и, забыв о заходящем солнце, с интересом наблюдала за нашим спектаклем.

– Тише! – цыкнула я на сына, но мой призыв пролетел мимо его сознания, он продолжал докладывать на всю округу:

– Я ей сколько раз говорил: «Едешь по шоссе – не дергайся от каждой встречной машины». Нет, у нее сразу паника, руль виляет, и привет: влетела в корягу, свалилась в овраг.

– Она ведь могла под машину свалиться. – Я смотрела на сына с осуждением. – Я ведь просила не ездить по шоссе.

– А в объезд долго и тяжело. Там, пока в горку едешь, Ирка ноет, как заведенная.

– Дим, ты же старший, на тебе ответственность.

– Если она такая маленькая, пусть дома сидит.

– Но ей тоже хочется купаться.

– Вот пусть в пруду и купается. – Сын упрямо поджал губы.

– Ты же знаешь, что он грязный.

– Подумаешь. – Сын посчитал разговор исчерпанным. Вот так всегда и получалось. Все только думали о том, что пруд грязный, а исправлять это на самом деле никто не собирался.

Я отправилась промывать Иркины коленки в расстроенных чувствах, совершенно забыв о своем намерении предложить соседке наши транспортные услуги. Я вообще забыла о ней до следующих выходных.

• Предыдущая
• 39/57
• Следующая