И все-таки это судьба (сборник) - Райт Лариса - Страница 37

• Предыдущая
• 37/57
• Следующая

– Невкусно? – участливо спросил Валера.

– Нет, что ты, просто я…

– Ты в последнее время сама не своя. Кислая, невеселая. Надо праздник тебе устроить, а, что скажешь? Тем более и день рождения скоро. Давай, Любань, кутнем. В ресторане веселье закатим. И платье тебе справим, и прическу, а? Что скажешь?

– А в каком ресторане? – только и спросила Люба.

– Да в любом. А хочешь, на пароходе поедем? Сейчас такие красивые ходят, со столиками, с музыкой.

– Не знаю, Валер, дорого как-то.

– Ну так ты у меня за всю жизнь заслужила ведь.

– Заслужила. – Люба заулыбалась, но облегчения не испытала. Вроде и проблема, мучившая ее, испарилась, а долгожданного спокойствия не наступало. Должна была бы радоваться – столько лет ждала, а ее охватила грусть.

– Ну, давай, давай, девчонкам звони, Манечке! Пусть тебе с нарядом помогут.

Люба поплелась к телефону. Дочь встретила сообщение о предстоящем торжестве победным кличем:

– Ура! Мамулечка, ну наконец-то! Ты у меня будешь самая-самая. То есть ты и так распрекраснее всех, а станешь еще лучше. Ух, как я рада! Я тогда Серене скажу, чтобы дарил вам с папой путевку!

– Какую еще путевку?!

– Ой! – испугалась болтушка дочка. – Ты ему только ничего не говори, ма! Это ведь сюрприз. Полетите с папой в какую-нибудь экзотическую страну, класс, правда?

– Наверное, только…

– Мамочка, никаких только! Наконец-то у тебя будет праздник, а когда идем за платьем?

– Перезвоню, – ответила Люба и, набрав номер подруги, выдохнула:

– Наташка, мне нужно платье.

– Неужто свершилось? Да?! Ой, я так рада, так рада! Любаня, это что-то, ну наконец-то ты решилась. – Слышать от всегда спокойной Наташи трескотню, подобную Манечкиной, было настолько удивительно, что Люба опешила. А подруга продолжала тараторить: – Мы тебе такое платье справим, закачаешься! И никаких рынков, поняла? Только нормальный лейбл.

– Что? – не поняла Люба.

– Ну, в смысле марка, фирма, понимаешь?

– А… Как «Дольче Габана»? – произнесла Люба единственное пришедшее в голову имя, да и то только потому, что память подсказала слова известной песенки.

– И пойдешь «такая вся», – напела Наташа. – Ну, этих-то, если честно, мы вряд ли потянем, но и в более демократичных фирмах можно найти что-нибудь сногсшибательное.

– Может, не надо сногсшибательного? – испугалась Люба.

– Надо! – дерзко пообещала Наташа и, взяв с подруги обещание приступить к поискам платья завтра же после работы, повесила трубку.

Следующей в списке была Иришка.

– Ир, – Люба собралась с духом, – у тебя вроде парикмахер есть знакомый.

– Ну… – подруга выдержала паузу. – Манюне надо?

– Вообще-то мне.

– Правда? – Иришка не визжала и не щебетала, но в голосе тут же зазвучали нотки воодушевления. – Вот и славно. А я думала, это никогда не случится.

– Что это?

– Твое превращение из несчастной клуши в достойную женщину. Молодец, короче. Сейчас номер тебе скину, позвонишь, договоришься сама.

Люба отложила телефонную трубку и подошла к зеркалу. Вот, значит, как. Несчастная клуша. Ну да, вид не ахти. И костюмчик мешковатый, и прическа никуда не годится, и фигуры никакой не осталось. Клуша, конечно, все правильно. Но разве несчастная? Разве недостойная? И разве не женщина?

Мобильник пикнул сообщением с телефоном парикмахера, тут же зазвонил городской.

– Любаня!!! – орала Танька не своим голосом. – Ну наконец-то. Мне как Наташка позвонила, я аж зашлась от счастья и…

– Да? А почему?

– То есть как почему? – осеклась подруга. – Ты же наконец день рождения по-человечески отметишь.

– А я всегда по-человечески отмечаю. Кстати, приглашаю тебя, как обычно, на вареники.

– А, ну это хорошо, а отмечать-то где будем?

– Тань, да дома, конечно, я же говорю, на вареники приходи.

– Не поняла… А Наташа сказала, платье…

– Можете мне его подарить.

– Нет, я не поняла! Это Валерка, да? Он возражает? Сначала согласился, а теперь заднюю выжал?

– Да при чем тут Валера? Я сама не хочу.

– Ты?! Не хочешь?

– Да, не хочу.

– С кем поведешься… – Танька швырнула трубку.

Люба пошла в комнату. Валера уже лежал в кровати, но еще не спал.

– Ну, всем позвонила? Договорилась?

– Ага. Все придут к нам на вареники.

– На какие еще вареники? – Муж приподнялся на локте и с удивлением посмотрел на нее.

– На мои. Они же тебе всегда нравились.

– А ресторан?

– Да шут с ним. Будем мы тратить деньги на ерунду.

– Но один-то раз можно.

– А зачем?

Люба легла рядом, обняла мужа и закрыла глаза. Подумала: «С кем поведешься» и погладила Валеру по голове. Впервые за последние две недели она успокоилась. Все было понятно, привычно, все как всегда, и в этом таилась та самая прелесть, от которой Любу порой мутило, но с которой она ни за что не хотела расстаться. Она практически сразу уснула, только перед тем как окончательно провалиться в забытье, успела уловить мысль о том, что надо позвонить сыну и убедить его не дарить путевку. Им с Валерой и здесь хорошо, а деньги тратить не надо, ни к чему это.

Я впервые увидела ее как раз тогда, когда мучительно пыталась вспомнить, какой именно цветок гладиолуса украшал эту небольшую грядку: темно-фиолетовый или все-таки светло-сиреневый с голубоватым отливом. Я мысленно ругала себя за лень и забывчивость (вот хотела же подписать, пока цветы не увяли, но, естественно, отложила на потом, и что теперь делать, неизвестно), как вдруг услышала за забором:

– Да и соседи нешумные, – показывая рукой в мою сторону, говорил, стоя на своем участке, Николай Алексеевич – наш сосед.

Он пытался продать дачу третий год подряд и всем потенциальным покупателям рассказывал о том, какие замечательные у него соседи. Неважно, что в отсутствие жаждущих приобрести его заросшие бурьяном сотки он неизменно просил меня угомонить детей, сделать потише музыку и перестать раз в две недели стричь газон, потому что «от высокой травы еще никто не умирал, а вот от расшатанных нервов сколько угодно». Я считала, что из нас двоих нервы страдают гораздо больше у меня, так как чувствовать себя мартышкой в зоопарке не понравится ни одному нормальному человеку. А если учесть, что я во время представления «будущим соседям», как правило, находилась за металлической сеткой забора, то сходство с обезьяной делалось еще более очевидным. Впрочем, я всегда старалась сохранять вежливость. В тот раз я тоже оторвала взгляд от гладиолусов и вежливо кивнула в сторону соседского участка. Если бы сдержанность не была одной из основных черт моего характера, я бы точно расхохоталась. Рядом с Николаем Алексеевичем стояла старушка божий одуванчик лет семидесяти пяти и, казалось, не обращала никакого внимания ни на меня, ни на слова своего собеседника. Она, как воробей, торопливо крутила головой, осматриваясь по сторонам, и через секунду я услышала, как ее тоненький, неожиданно девичий голосок спросил:

– А там что? – Она указывала на сарай-развалюху, и сосед поспешил предложить:

– Пойдемте, пойдемте, я вам покажу.

Прежде чем вернуться к своим цветам, я еще некоторое время смотрела им вслед. Несмотря на маленький рост и худощавое телосложение, шла женщина тяжело, опираясь на палку и подволакивая правую ногу. Сделав несколько шагов, она останавливалась и отирала пот со лба, не пытаясь при этом снять с себя кофту с длинным рукавом, висящую на ее щуплом теле тяжелым балахоном.

– Сарайчик только кажется заброшенным. Тут можно все отлично сделать: и полочки повесить, и шкафчик состругать. Даже кухоньку летнюю устроить. Было бы желание, – донеслись до меня переливы Николая Алексеевича.

Тут даже я со всей своей деликатностью позволила себе улыбнуться. «Неужели этот чудак считает, что старушенция может купить участок? Зачем он ей сдался, она еле ходит». На этом мои размышления о том, как нелегко в наше время избавиться от нежелательной собственности, закончились.

• Предыдущая
• 37/57
• Следующая