Ночь оборотня - Сухомизская Светлана - Страница 27

• Предыдущая
• 27/36
• Следующая

— Не волнуйся, — очевидно, читая мои мысли, сказал Себастьян. — Мы тебя в обиду не дадим.

В ту же секунду его мобильный телефон зазвонил — «наружка» предупреждала, что Марк садится в машину. Продолжать обыск не имело смысла, к тому же всем нам не терпелось узнать содержание романа, поэтому мы, аккуратно заметая следы нашего пребывания в жилище Марка, двинулись к выходу.

Вернувшись к Себастьяну домой, мы вместе с присоединившейся к нам Надей уселись в рядок на диван и принялись за чтение, передавая каждый листок по кругу.

Первым читал Себастьян, поэтому именно он заметил, что в рукописи не хватает двадцати семи страниц. Переглянувшись, мы продолжили читать дальше, а когда дошли до конца, стало ясно — самые худшие наши предчувствия сбылись.

В романе описывались детство с дачными приключениями и шалостями — безобидными и не очень, участие в школьной самодеятельности, драмкружок при Дворце пионеров, театральное училище, первое увлечение — студентом-режиссером со старшего курса, первая большая роль, друзья и недруги, удачи и провалы. О Крымове не говорилось ни слова. Вернее, именно те страницы, на которых говорилось о Крымове, в рукописи отсутствовали.

Разочарованное молчание повисло в комнате под стеклянным куполом.

— Надо было искать дальше! — Даниель вскочил с дивана и досадливо топнул ногой. — А теперь он обнаружит пропажу романа и перепрячет эти страницы куда-нибудь в другое место. Или — еще хуже — уничтожит!

— Думаю, он их давно уже уничтожил, — ответил Себастьян.

Даниель раздраженно вздохнул. И вдруг бросился к столу, на котором лежала кожаная папка. Развернул ее и обыскал карманы на левой стороне.

Раздался торжествующий вопль, и в руке у него оказались какие-то бумажки. По моему мнению, радоваться и вопить было не от чего — ни по количеству, ни по размеру, ни по виду бумажки и близко не походили на утерянные страницы. Однако вскочившие с дивана Себастьян и Надя явно не разделяли моего скепсиса.

Бумажек было две. На одной — очевидно, листке, вырванном из блокнота, — было написано почерком Марка: по-русски — «Алина Выжнич», несколько строчек цифр — телефонные номера — и по-немецки — «Die Psy-chotherapeutin».

— Психотерапевт, — перевел Себастьян. Вторая оказалась корешком квитанции об оплате услуг все той же Алины Выжнич.

— Что же получается, — сказал Даниель.

У них у обоих крыша съехала, что ли? Оба ходили к психотерапевту.

— Не думаю, — медленно ответил Себастьян. — Скорее всего это Марк нашел врача для Крымова. И Марк платил за его лечение.

— Но почему? — изумилась я.

— Чтобы выяснить это, нам надо поговорить с Вайсбахом.

И снова грянул звонок телефона. Я подпрыгнула на месте, потому что, честно говоря, эти звонки начинали уже действовать мне на нервы.

Как оказалось, не напрасно. Положив трубку, Себастьян сообщил нам, что Марк оторвался от «наружки» и скрылся в неизвестном направлении.

Подбросив на ладони ключи от своего кабинета, Марк Вайсбах щелкнул выключателем и, провожаемый удивленным взглядом охранника в синей форме с бляхой на груди, торопливо зашагал по коридору, носящему следы недавнего ремонта — еще пахли краской стены, еще не вытерлось и не потеряло яркость цвета дорогое ковровое покрытие, еще ярко блестели незахватанные ручки дверей.

В кабинете, бросив на пол портфель, он левой рукой включил компьютер, правой поворачивая ключ в ящике стола. Постучал по клавиатуре, набирая пароль, достал из среднего ящика пластиковую прозрачную папку на кнопке — точно такую же, как та, которую из его квартиры забрали сыщики, — только розовую, а не желтую, вынул из нее стопку бумаги. Все эти манипуляции проделывались с невероятной скоростью и ловкостью — казалось, что у него не две руки, а по крайней мере четыре. Еще один ключ — самый маленький — поворачивается в замке контейнера для дискет, и одна из них — белая с красным ярлыком — оказывается в дисководе. На ней только один файл — «Porogi.doc». Несколько секунд — и он уничтожен.

Марк стремительно разворачивается вместе с вращающимся креслом к внушительных размеров белой корзине для мусора, над которой возвышается какое-то приспособление. Когда Марк вставляет первую страницу в прорезь приспособления, раздается негромкое жужжание. Листок превращается в комок бумажной вермишели. С непроницаемым лицом он отправляет в машинку для уничтожения бумаг страницы романа Прошиной — одну за другой.

Дверь кабинета с грохотом распахивается. На пороге — Даниель и Себастьян, брови сдвинуты, пальцы на курках пистолетов. За их плечами — бледное, перепуганное лицо Марины.

— Стой! — кричит Даниель, бросаясь вперед.

Поздно. Марк хладнокровно бросает на стол спички с тремя снежинками на коробке — логотипом ночного клуба «Поземка». Из корзины для бумаг выбивается пламя.

— Так надежнее, — говорит Марк и улыбается. — Если вы будете так любезны и уберете эти неприятные железки, мы могли бы с вами побеседовать по душам. Только, будьте так добры, принесите из соседней комнаты чайник. Мне не хотелось бы иметь проблемы с пожарной охраной.

— Зачем вы это сделали?

— Сомневаюсь, что вы бы это поняли.

— Мы попытаемся, — хмуро сказал Даниель, затягиваясь сразу чуть ли не на полсигареты.

Мы сидели вокруг него на приличном расстоянии — ангелы явно с тем расчетом, чтобы он не мог сбежать: Себастьян на стуле у двери, Даниель на подоконнике. А меня неизвестно почему жег нестерпимый стыд, и я забилась за шкаф с бумагами, но и там меня доставал насмешливый взгляд Марка.

— Почему вы уничтожили ту часть романа Прошиной, где рассказывается о Крымове? — спросил Себастьян.

— Потому что ее убили до того, как я успел уговорить ее переписать эту часть.

— Зачем?

— Чтобы она соответствовала действительности. Я не хотел, чтобы роман увидел свет в том виде, в каком он попал в наше издательство.

— Но почему? — нетерпеливо спросил Даниель. — Что за странная привязанность к Крымову?

Марк усмехнулся:

— Мной двигала вовсе не привязанность к Крымову. По крайней мере, сначала.

— А что же?

— Любовь к Евгении. Понимаю, что это звучит слащаво, но это правда.

— Да объясните вы все толком, наконец! — взорвался Даниель, спрыгивая с подоконника.

— Кажется, я понял, — сказал Себастьян. — Вы не хотели, чтобы она повторила в романе свою клевету на Крымова, поскольку считали, что лгать еще страшнее и позорнее, чем быть оболганным, не так ли?

Марк кивнул.

— И вы пытались убедить ее в том, что она должна загладить свою вину перед Крымовым. Более того, вы, не имевший ко всей этой истории никакого отношения, чувствовали себя виноватым. Отсюда и ваша забота о нем. Вы нашли ему психотерапевта, вы посодействовали выходу его книги в вашем издательстве. С вашей подачи Прошина даже решила помириться с ним.

— Все так. — Марк стал печален.

— Но почему она так и не переписала роман?

— Иногда продолжать делать ошибки проще, чем признать старые. Она не могла заставить себя рассказать о том, что отнюдь не делало ей чести. — Марк тяжело вздохнул и продолжил:

— Я сумел уговорить ее. Она согласилась, что должна написать правду. Но не успела.

— А зачем вы уничтожили весь файл целиком? — спросил Даниель.

— У меня не было времени выбирать страницы. Я и так едва успел, — снова усмехнулся Марк.

— А с чего это вы вдруг заторопились?

— Услышал о новом убийстве и понял, что сразу возьмутся за меня как за одного из главных подозреваемых.

— С чего вы взяли?

— Ну, я все-таки не первый день живу на свете. К тому же не зря за мной с понедельника ездили ваши коллеги. Так вот, когда я понял, что за меня теперь возьмутся всерьез, я решил уничтожить все, что не уничтожил раньше.

• Предыдущая
• 27/36
• Следующая