Невеста колдуна - Сухомизская Светлана - Страница 15

• Предыдущая
• 15/47
• Следующая

Нетвердыми шагами мы прошли через не слишком большой, но очень темный холл — освещение Кирилл включать не стал, очевидно, для соблюдения конспиративности — и попали в чуть менее темную комнату — через не зашторенные окна с улицы проникали лучи уличных фонарей.

Я бросила беглый взгляд на зеркальные двери шкафа — купе, мигающий разноцветными огоньками дисплей музыкального центра, громоздкую кровать у дальней стены и едва собралась поинтересоваться, где же обещанная тайна, когда Кирилл обнял меня, и все его секреты стали для меня яснее ясного. Еще более понятной стала необходимость немедленно отрезвить зарвавшегося друга детства парочкой крепких оплеух.

Но намеренью моему не суждено было осуществиться — не успела я даже шевельнуть рукой, как стены дома содрогнулись от мощного взрыва.

На смену жаркому дню пришел душный вечер.

Немолодой мужчина провел платком по лбу, вытирая испарину, и, вздохнув, тяжело поднялся со скамейки. Привлеченная негромким свистом, из кустов вынырнула карамельно—рыжая такса и вопросительно взглянула на хозяина. Тот посмотрел на часы и сказал:

— Да теперь уж, наверное, не придут.

Такса недовольно фыркнула и подбежала к нему.

Он наклонился, чтобы пристегнуть карабин поводка к металлическому кольцу на новеньком красном ошейнике — подарок любимому животному по случаю пятилетнего юбилея, — как вдруг такса негромко тявкнула и, смешно семеня коротенькими кривыми лапками, помчалась куда—то в сторону.

Мужчина выпрямился и, щурясь поверх старомодной роговой оправы очков, проследил за ней взглядом.

Такса прыгала вокруг крохотного аккуратного фокстерьера и его хозяйки — маленькой худенькой блондинки с коротким каре. Женщина наклонилась к таксе, чтобы погладить ее, а та норовила лизнуть ее в лицо. Фокстерьер изо всех сил вилял коротеньким хвостом, а потом вместе с таксой подбежал к мужчине и, здороваясь, ткнулся носом ему в коленки.

— Добрый вечер, Вениамин Сергеевич, — сказала женщина, подойдя. Вблизи она казалась старше — мелкие морщинки и усталое выражение лица свидетельствовали о том, что ей не тридцать пять, как пытались убедить всех фигура и походка, а лет на десять больше. Впрочем, лицо тоже не раскрывало всей правды, потому что женщине было наверняка за пятьдесят. Ее собеседник знал об этом, но знал он и то, что возраст женщины не имеет ничего общего с датой рождения, проставленной в паспорте.

— Добрый, — он слегка наклонился к ней, — гораздо добрей, чем я думал. Я решил, что мы с вами разминулись, и увидеться сегодня не удастся. К счастью, я ошибся.

Она улыбнулась одними губами, следя за собаками, наперегонки носящимися друг за другом, — уши таксы трепыхались от быстрого бега, словно она собиралась с их помощью излететь.

— У вас печальные глаза. — Вениамин Сергеевич заглянул ей в лицо. — Проблемы? Опять что—нибудь с племянником?

Она кивнула и вдруг, судорожно всхлипнув, закрыла лицо руками. В растерянности, сам не понимая, что делает, он обнял ее за вздрагивающие от рыданий плечи.

— Виктория Дмитриевна, голубушка… Вика… Что случилось?

— Это ужасно, Вениамин Сергеевич, ужасно, я не могу выносить этого!.. — глухо простонала она сквозь прижатые к лицу ладони. — Он ночевал у меня сегодня — мечется, стонет, кричит во сне… Говорит, что не спит без кошмаров, что видит их, как только закроет глаза. То он спокойный, тихий — словно ничего и не было. А то — дергается, говорит с трудом, будто бредит наяву.

Перестав плакать так же внезапно, как и начала, она опустила руки и сказала, медленно вытирая остатки слез:

— Он принес мне деньги.

— Но это же хорошо! — С преувеличенным энтузиазмом воскликнул Вениамин Сергеевич, торопливо выпуская ее из объятий.

— Он принес мне тысячу долларов. Представляете?! Тысячу долларов! Когда я стала спрашивать, откуда у него такие деньги, сказал, чтобы я не волновалась, что эти деньги он заработал… Я спросила: где, как? Он молчит. Говорит: верь мне и ничего не спрашивай. Я боюсь… Боюсь за него… Он мог связаться с какими—нибудь бандитами…

Вениамин Сергеевич помолчал, придумывая, ЧТО сказать, и в утешение проговорил:

— А может, он просто продал что—нибудь из вещей деда?

Виктория покачала головой:

— Он живет на даче. Там нет ничего ценного. А из квартиры без разрешения его матери и муха не вылетит. Да он туда и не ходит — не может простить ей, что после гибели Славы она так быстро выскочила замуж, да еще за этого Оконникова.

— Подождите расстраиваться, — мягко произнес Вениамин Сергеевич. — Я уверен — все разъяснится и все окажется совсем не так страшно, как вы думаете. Перестаньте терзать себя… — он хотел добавить «и меня», но вовремя спохватился. — Молодой, талантливый парень, все у него будет хорошо, все образуется, вот увидите…

— Ему надо к врачу, — словно не слыша его слов, продолжала Виктория. — А он не идет, твердит, что вылечится сам. Пьет какие—то настои и отвары по отцовским рецептам. Наш со Славой отец в последние годы жизни увлекся народной медициной.

— Да, я помню, вы говорили мне, — кивнул Вениамин Сергеевич.

Повисла пауза — долгая пауза, во время которой было лишь слышно, как порыкивают и подтявкивают играющие собаки.

— Он рассказывал мне много ужасных вещей. — Виктория смотрела куда—то мимо собеседника, и во взгляде ее отсутствовало всякое выражение. — Но то, что я услышала вчера вечером… Я пытаюсь не думать об этом, пытаюсь как—то объяснить себе, но не могу…

Она еще немного помолчала, Вениамин Сергеевич напряженно ждал продолжения.

— Он сказал, что недавно виделся с девушкой, которая ему очень нравилась… Кажется, они даже встречались какое—то время — еще до армии.

— Что же в этом такого ужасного? — недоумевая, спросил Вениамин Сергеевич.

Виктория повернулась, посмотрела ему в глаза и медленно произнесла:

— Дело в том, что эта девушка погибла год назад. Утонула, купаясь в озере.

Промокшие до нитки, чумазые как черти и злые как собаки сидели мы с Кириллом на банкетке в холле. Вокруг, не обращая на нас ни малейшего внимания, ходили люди в форме и в штатском, негромко переговариваясь между собой. Единственный голос, звучавший громче других, был прокуренный баритон капитана Захарова. Во мне крепло подозрение, что доблестный капитан и его подчиненные — единственные милиционеры в городе, занимающиеся уголовными делами, а все остальные их коллеги существуют лишь в качестве массовки, огромной живой декорации, служащей только фоном всему происходящему.

Когда стих грохот взрыва, мы с Кириллом поднялись с пола, убедились, что оба целы и невредимы, и явно под воздействием шока помчались в гостиную, откуда доносился резкий запах и потрескивание, вместо того чтобы во весь дух припустить в противоположную сторону.

Как раз в тот момент, когда мы, пробравшись сквозь висевшее в холле вонючее облако, вошли, надрывно кашляя, в гостиную, сработала противопожарная система, и с потолка на наши головы обрушился холодный дождь. Надо сказать, что мы поначалу не обратили на него никакого внимания.

Стоя под струйками воды, мы долго молча разглядывали развороченный диван — кусками его обивки и синтетического наполнителя была забросана вся комната, разбитые стекла окон, разлетевшийся в щепки стол, разбрызганное вино, покореженный холодильник, налипшие на стены кружочки колбасы. Пол был густо усыпан хрустящими под ногами обломками. Это душераздирающее зрелище настолько поглотило нас, что мы сперва даже не услышали настойчивых звонков и стука в дверь.

А когда все—таки услышали и открыли, квартира в один миг наполнилась милицией и медиками в белых халатах. Любопытные соседи попытались тоже проникнуть внутрь, но были отловлены и изгнаны. Вскоре появились и пожарные, обнаружив, что работы для них нет, на всякий случай предложили полить все из брандспойта, чем на минуту вывели Кирилла из оцепенения. Равнодушно выслушав его бурные протесты, пожарные с сожалением пожали плечами и удалились. Вслед за ними исчезли и медики, предварительно пощупав наш с Кириллом пульс и велев нам на прощание немедленно переодеться и лечь.

• Предыдущая
• 15/47
• Следующая