Кодекс чести вампира - Сухомизская Светлана - Страница 13

• Предыдущая
• 13/53
• Следующая

— Проходи, — сказал Себастьян, делая приглашающий жест в сторону своего кабинета.

И тут от панического ужаса у меня перехватило дыхание. Живо, словно наяву, я представила, как Захаров входит в кабинет и видит болтающиеся под потолком предметы. Дальше даже моя фантазия иссякала — изобразить, какова будет реакция Захарова на это очевидное-невероятное, она просто не могла. Я бы на его месте открыла рот и села там же, где стояла. Но я вообще девушка чувствительная — до сих пор падаю в обморок при виде мертвого тела, а у Захарова, закаленного в сражениях с криминальным миром, даже расчлененные трупы не вызывают ничего, кроме интересной бледности на лице, и без того не отличающемся здоровым цветом. Но покойники покойниками, а полтергейст с телекинезом — совсем другое дело!

— Ого! — услышала я голос Захарова из кабинета. — Я смотрю, вы тут ведете буржуазный образ жизни и вместо нашего простого народного напитка кристальной чистоты и прозрачности употребляете презренную иностранную бурду, пахнущую клопами!

Уж не знаю, чего я ожидала, но только не этого. Осторожно повернув голову, я окинула взглядом кабинет.

Все предметы, предназначавшиеся мной для кидания в любимого, преспокойно стояли и лежали на своих местах, словно никогда и не покидали их для того, чтобы немного покружиться по комнате и повисеть под потолком. Захаров, стоя возле журнального столика, любовно оглядывал бутылку «Мартеля», держа ее двумя руками, бережно, словно двухмесячного младенца.

— Судя по твоему виду, ты бы и сам не отказался от презренной иностранной бурды, которая, кстати, клопами совершенно не пахнет, — улыбаясь, проговорил Себастьян.

Блеск в захаровских глазах был лучшим подтверждением его слов.

— Сам-то я потомственный пролетарий, — сказал капитан, — но к продуктам буржуйского гниения действительно питаю непростительную слабость…

Сыщики с удобством расположились в креслах, а я, несмотря на протестующие взгляды Себастьяна, ушла в другой конец комнаты, плюхнулась на диван, уютно обложилась подушками, благополучно вернувшимися из путешествия к потолку, и демонстративно уткнулась в забытую Надей книгу с вдохновляющим названием «Ваш ребенок». Можно было бы и совсем уйти, но я не могла позволить Себастьяну так дешево отделаться от меня. Надя права — нельзя позволять обижать себя безнаказанно!

— Эх, — сказал Захаров, с наслаждением глотая коньяк, — знаешь, Шнайдер, чего бы мне сейчас хотелось больше всего? Бросить на недельку-другую месить грязь и возиться с уголовными рожами, а отправиться куда-нибудь, где тепло, светло и где пули не летают. Пить там коньячок на солнышке и смотреть на красоток в бикини, выходящих из морской пены… А, Шнайдер? Хорошо бы было, верно?

— Да… — кисло ответил Себастьян, изо всех сил стараясь не смотреть в мою сторону.

Захаров махнул рукой.

— Ну, ладно. Мечтать не вредно, но бесполезно. Вернемся к нашему Сальвадору Дали и Пабло Пикассо в одном пустом флаконе. Тебя ведь его вдовушка наняла, верно?

— Верно. Как узнал?

— Догадался. Большого ума тут не нужно. Ты бы не взялся за это дело из одной любви к искусству, правда? Только я бы на твоем месте нелегал им заниматься без предоплаты. Если окажется, что его убила вдовушка — а так и окажется, поверь моему опыту, — ни копейки ты за свои труды праведные не получишь. Так что подумай…

— Уже подумал.

— Только не сочти, что я тебя отговариваю. Упаси меня бог! Частных детективов, сказать по совести, я терпеть не могу. Скользкий народ, подленький. Но вы с Траумом меня пока что радуете. Хорошие вы оба ребята, не хуже нас, идейных борцов за справедливость. Надеюсь, что и дальше такими же останетесь. Поэтому, если будете работать чисто, я согласен сотрудничать. Но в данном деле столько грязи — черпать и черпать, а у нас и без того ни рук, ни ведер не хватает. Кстати, что вам напела госпожа Хромова, которая у нас, как я понимаю, имеет очень хороший мотив и никакое алиби?

— Напела, что гуляла на вечеринке, вернулась в десять пьяная и упала спать. Кстати, точное время смерти Хромова установили?

— Ну-у… Точное, не точное, а где-то между половиной десятого и половиной двенадцатого.

— Плохо, — вздохнул Себастьян.

— Пьяная, говоришь? — задумчиво произнес Захаров. — Странно. Вообще-то, мне вчера было не до того, чтобы нюхать, чем от нее пахнет. Но на ногах она держалась ровно, не шаталась, как во поле былиночка, это точно, иначе я бы заметил. Говорила тоже связно. Духами вот от нее действительно разило — я когда домой пришел, жена у меня даже спросила, не расследовал ли я убийство в парфюмерном магазине. А когда узнала, что нет, сделалась какая-то скучная, недовольная. И успокоилась только, когда я завтракать сел.

— Почему? — не удержавшись, квакнула я из своего угла — уж очень меня заинтересовал ход мыслей капитанской жены.

— Потому что я пачечку пельменей за один присест умял и добавки попросил! Сами понимаете, если бы я не на работе, а у любовницы был, таким голодным домой не вернулся бы — ни одна русская женщина мужика, не покормив, от себя не отпустит. Силен в наш бабах материнский инстинкт.

«Поэтому у нас и мужики такие инфантильные», — недовольно подумала я, пораженная верностью последних слов Захарова.

— У тебя не жена, а комиссар Мегрэ в юбке, — улыбнулся Себастьян.

— И не говори! Хорошо, что она в милицию служить не пошла, а то обогнала бы меня по служебной лестнице, и пришлось бы мне дома по стойке «смирно» стоять и служебные взыскания получать, — хохотнул Захаров.

— Сильный запах духов, вероятно, подтверждает ее слова о том, что она крепко напилась на той вечеринке.

— Хочешь сказать, духами перебивала запах выпивки? Умно, ничего не скажешь! А не проще ли было просто жвачечку мятную пожевать?

— Ты пытался когда-нибудь замаскировать таким способом перегарную вонь? — усмехнулся Себастьян.

— А то!

— И каков был результат? Захаров хмыкнул:

— Стойкий запах мяты в сочетании со стойкой горюче-смазочной струей. Убивает все живое в радиусе двух метров.

— Вот именно. Духи, как выяснилось, в этом случае все же надежнее. Ладно. Предположим — только предположим! — что у моей клиентки железобетонное алиби и нам нужно двигаться в другом направлении. У тебя есть какие-нибудь идеи?

— Ну, если мы не ищем легких путей… Понимаешь, если это не она виновата, то дело обстоит совсем кисло, потому что убитый был фрукт весьма ядовитый. Думаю, на его похоронах мы увидим много счастливых и просветленных лиц. Уверен, если бы смерть нашего подопечного показывали в Кремлевском Дворце съездов, там случился бы аншлаг — народ сидел бы на ступенях, толпился в дверях, и все равно всем желающим полюбоваться кончиной заклятого приятеля места бы не хватило.

— Ценю твое красноречие, но не забывай главного: желать зла, в том числе и смерти, — совсем не то же, что убить в действительности. Более того, мотив убийства, личность убитого и характер убийцы — все это должно как-то сочетаться со способом убийства.

— Тебе бы, Шнайдер, книжки умные писать, а не с нами, дураками неучеными, время терять попусту! — притворно восхитился Захаров. — А покороче и попроще, специально для умственно отсталых, ты свою гениальную мысль выразить не можешь?

— Могу, конечно. Зачем понадобилось убивать Хромова таким сложным, изощренным способом? Не просто устроить инсценировку картины, а по-настоящему выпустить из человека кровь, причем так аккуратно, чтобы вокруг не осталось никаких следов…

— Погоди-ка… Что за картина? — перебив Себастьяна, вдруг оживился Захаров. Глаза его были устремлены на журнальный столик, где лежал альбом, принесенный черно-белой вдовой.

Себастьян подвинул оставленную Катей книгу поближе к Захарову и, пока тот изучал репродукцию, чуть ли не уткнувшись в нее носом, спросил:

— Послушай, а Хромову перед смертью не давали никаких препаратов? Вряд ли человека в здравом уме и твердой памяти можно уморить, не оставив на нем никаких следов насилия…

• Предыдущая
• 13/53
• Следующая