Путь на Грумант. Чужие паруса - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/110
• Следующая

— Ну, показывай ларчик свой, посмотрим, чем еще удивить нас собрался.

Вскрыв ящик лезвием топора, Алексей вынул оттуда кусок синего шелка, сильно поблекшего от времени, на котором были изображены какие–то святые. В одном углу золотом был вышит диковинный зверь, а под ним написано славянской вязью: «Господин Великий Новаград».

— Да это, братцы, стяг новгородский, видишь, с правой стороны древко было. Вот и следы остались, раньше–то древко всегда с правой стороны бывало.

Все залюбовались тонкой работой, расписное шелковое знамя, как скатерть, закрыло стол. Это было большое полотнище, срезанное сбоку, углом, аршин пяти в длину и шириной в два аршина.

— Думаю я, стяг этот из самого Новгорода привезен. Вышивать новгородцы мастера были, — сказал Алексей, разглаживая толстый шелк знамени.

— Значит, верно старики сказывают, что наши поморяне со спокон веков на Грумант плавали, — обратился к Химкову Федор. — Ведь вот еще Великий Новгород салом, да шкурами, да моржовой костью с заморскими странами торговал. Охотники наши в Студеном море для него промышляли. Трудами дедов и прадедов наших богатым и сильным Новгород стал.

— А я, Алексей, слыхал, — перебил Шарапов, — дед Никифор сказывал, — знаешь Никифора–то, мезенский наш? — дацкий король на Грумант собрался ехать — это при Грозном царе было, — да дорога ему неведома оказалась. Так он письмо написал, чтобы нашего промышленника Павла Никитина сыскали. Наслышан был король–то, что Никитин на Грумант, почитай, каждый год плавал, все места там знал…

— А вот Амос Корнилов прошлую зиму в Петербурге у Михаилы Васильича гостил, и Ломоносов ему карты аглицкие да немецкие показывал. Там Грумант–то наш Шпицбергеном прозывается. Сказывал Амос, будто галанский корабельщик Баренц один раз Грумант издали увидел да Шпицбергеном прозвал, и с тех пор так его называть стали.

— Ну–к что ж, знатный, видать, галанец–то был, потому и остров звать стали, как он приказал, — вмешался Степан. — Русские–то наши все простые мужики, разве их послушают короли да князья!

— И еще Амос сказывал: мало писали поморяне книг о плаваньях–то своих, — продолжал Алексей. — Иноземцы, те все подробно описывали да еще и врак полный короб прибавляли. Ежели бы им такие плаванья, как наши деды ходили, вовек бы в песнях не напелись и в колокола не назвонились.

— А может, русские книг потому не писали, что не считали за диковинку на Грумант ходить, — не то спрашивал, не то отпевал Федор. — Справляли поморяне свою работу, обычное дело — и все. Тут и писать нечего. А иноземцам в Студеном море редко бывать приходилось, вот и писали. Да и бумаги в те времена мало было. Чертежи, и те, случалось, на березовой коре рисовали.

— Правильно говорите, братцы, — удовлетворенно сказал Алексей. — Русские ни в каком деле иноземцам не уступят, а наипаче в кораблеплавании во льдах грумаланских. Нет мореходов таких, чтобы с нашими поморами в один ряд пошли, оттого и иноземцы отказаться не могут. Слушайте дале: видал еще Амос у Михаилы Васильича карты римские або францужанские. Море–то наше Студеное там Московским морем названо — русским то есть. Тут уж, видно, францужанам отступиться некуда было…

Горячо обсуждали поморы свои плавания. Вспоминали своих предков, древних русских мореходов, делали предположения, как могла попасть сюда, на остров, лодья с новгородским флагом и когда она погибла.

Наговорившись вдосталь, снова обратились к ларчику. Вынули с пригоршню монет, поглядели на деньги Великого Новгорода, чеканные, со зверями да воинами в латах.

— А это что? — Ваня вынул из ларчика большой сверток бересты и кусок пергамента.

Алексей развернул пергамент и долго его рассматривал. По листу тянулась извилистая линия с большим числом надписей и пометок.

— Да ведь это Грумант наш тут нарисован… и путь лодьи этой…

Мореходы склонились над пергаментом, изучая старинную карту Груманта.

— Вот берег Большого Беруна, ишь, сколь северно лодья–то забралась. А вот и Малый Берун — наш остров. Вот остров, у которого лодья погибла, — твой Моржовый остров, Ваня. Хорошо чертеж сделан, по тем временам лучше и нельзя было.

Химков отложил в сторону карту и стал разбирать записки на кусках березовой коры.

— Братцы, да ведь записи эти кормщик Тимофей Старостин вел… вот тут указано. Слыхали, может, род Старостиных древний, многим известный. Да сколь их тут! — воскликнул Алексей, перебирая согнутые полоски березовой коры, густо исцарапанные угловатой скорописью. — Как свободнее будет — займемся, почитаем.

— Отец, посмотри, вот еще бумага… Печать какая большая на ней поставлена и год… — мальчик как будто споткнулся и, пораженный, произнес несколько неуверенно: — Тысяча четыреста шестьдесят восьмой год!

Алексей распрямил большой свиток и долго мучился, стараясь понять текст: многие буквы выцвели, расплылись. Трудно было уловить смысл в старинных витиеватых фразах. Наконец он поднял голову:

— Ну и ну! Нашел ты, Ваня, грамоту посадницы новгородской боярыни Марфы Борецкой. Прописан в ней приказ сыновьям Антону да Феликсу… Осмотреть–де должны сыновья поморскую землю от Колы и до самых Холмогор. И Грумант–остров осмотреть им было велено… На промыслы разбойные, на добычу морского зверя, значит, посадница книги приказные завести велела. Все становища в эту книгу записать. Шкуры, сало да кость моржовую велела Марфа без остатка купцам новгородским продавать. Да еще писано в грамоте про рыбу великую — кита. Хотела, видно, посадница китовый промысел на Груманте завести… Тут много еще написано, только разобрать не можно… Да вот еще: в поход велела две лодьи снарядить, каждому сыну свою лодью иметь. Сыновья, ежели что, помогу друг другу оказывать должны…

— Ишь, куда добралась правительница новгородская! Видать, деньги шибко нужны были, ежели сынов своих за шкурами да клыками в море погнала, — усмешливо сказал Степан.

— Слыхал я и про это, — пробасил Федор. — На Груманте Антона да Феликса бог спас, а в Двине утонули. Марфа, сказывают, много горевала по сыновьям–то. Храм построила на гробах ихних, в Карельском устье стоит, видел я.

— Хитрая баба была Марфа Посадница, — говорил Алексей. — Зазналась, выше Москвы стать хотела. Воевать Москву собиралась. Только народ русский не пошел противу своих–то. Наши, двинские, еще раньше под великим князем Московским быть хотели. Отдались было под его руку. Да не дала знать новгородская, отбила Двинские земли в обрат. Людей сколь сгибло, по приказам новгородским замученных за верность Москве. Былины про то сложены.

Химков повернулся к сыну. — Вот, Ваня, видел теперь, какие деды наших дедов лодьи строили? Не хуже теперешних. Д Грумант–то остров — древняя землица русская. И эта лодья не первая, сюда много раньше корабли поморские хаживали.

Отложив в сторону Ванины находки, Алексей задумался, глядя куда–то в сторону.

— А скажи, сынок: как лес–то на лодье — не вовсе загнил? Годный будет, ежели карбас большой ладить из того леса?

Федор и Степан взглянули на мальчика, и глаза их загорелись надеждой.

— Да так, отец, думаю я, лес–то крепок еще. Если лодью ту разобрать да добавить плавника малость, то и карбас может выйти.

— Тогда вот что: поедем на тот остров, поглядим вместе да и решим, как быть.

СНОВА НА МОРЖОВОМ ОСТРОВЕ

Рано утром промышленники стали собираться на Моржовый остров. Собирались быстро. Каждому хотелось как можно скорее своими глазами увидеть остатки древней лодьи. Каждому хотелось убедиться в возможности постройки карбаса.

На «Чайку» погрузили инструменты и оружие, тушу освежеванного вчера оленя. Снова перенесли огонь в глиняный очаг на носу суденышка.

Когда зимовщики все приготовились к отплытию и собирались уже столкнуть лодку в воду, Алексей посмотрел на Моржовый остров и сказал:

— Кабы знать, сколько верст до него Можно было бы рассчитать, скоро ли в обрат будем. Ты, Ваня, хоть по солнцу бы, что ли, приметил, сколь от острова выгребался. Мореход всегда должен за временем следить.

• Предыдущая
• 34/110
• Следующая