Копи царя Соломона - Хаггард Генри Райдер - Страница 47

• Предыдущая
• 47/49
• Следующая

Вернувшись в столицу, мы были очень дружески приняты королем Игноси, которого застали в добром здоровье. Он деятельно занимался упрочением своей власти и преобразованиями тех полков, которые наиболее пострадали во время великой борьбы с Твалой.

Он выслушал наше необычайное повествование с напряженным интересом; но когда мы описали ужасный конец старой Гагулы, он задумался.

– Подойди! – позвал он одного престарелого индуна (советника), который сидел вместе с другими вокруг короля, но на значительном расстоянии.

Старик встал, приблизился, поклонился и сел.

– Ты ведь очень стар? – промолвил Игноси.

– Да, мой король и повелитель.

– Скажи мне, знавал ты колдунью Гагулу, когда был малым ребенком?

– Да, государь. Я ее знал.

– Какая она тогда была: юная годами, как и ты?

– О нет, государь! Она и тогда была точно такая же, как теперь: дряхлая, иссохшая, очень безобразная и злая.

– Ее нет больше; она умерла.

– Да, государь? Если так, великое проклятие снято со страны.

– Можешь идти!

– Приветствую тебя, могучий лев! Ты раздавил ядовитую змею!

С этими словами старик ушел.

– Вы видите, братья, – сказал Игноси, – какая это была страшная женщина. Я рад, что она умерла. Она бы оставила вас погибнуть в этом мрачном месте, а потом, быть может, нашла бы средство умертвить и меня, как она умертвила моего отца, чтобы поставить на его место дорогого ее сердцу Твалу. А теперь продолжайте ваш рассказ; другого ему подобного, верно, не слыхано на земле!

Рассказав историю нашего избавления, я воспользовался этим случаем и заговорил с ним о нашем обратном путешествии из Кукуании, как было у нас заранее условлено.

– А теперь, Игноси, настало нам время проститься с тобой и вернуться к себе на родину. Вспомни, что ты пришел сюда нашим слугой, а оставляем мы тебя могущественным королем. Если ты действительно чувствуешь к нам благодарность, помни все, что ты нам обещал: царствуй справедливо, уважай закон и не предавай людей беспричинной смерти. Тогда ты будешь благоденствовать. Ведь ты согласен дать нам проводников завтра на рассвете, Игноси, чтобы они проводили нас по ту сторону гор? Не так ли, король?

Прежде чем отвечать, Игноси стоял несколько времени, закрыв лицо руками.

– Мое сердце страждет, – проговорил он наконец. – Твои слова раздирают его на части. Что я вам сделал, о Инкубу, Макумацан и Богван, что вы хотите меня покинуть и повергнуть в великую скорбь? Вы были со мной в дни смуты и битв, зачем же вы бежите от меня в светлые дни победы и мира? Чего вы хотите? Прекрасных жен? Выбирайте себе красавиц во всем крае. Захотите селиться – земля ваша, куда вы ни взглянете. Если вам нужны такие жилища, как у белых людей, – вы научите моих подданных их строить. Когда вам понадобятся стада, всякий отец семейства приведет вам по быку или по корове. Если вы любите охоту – и тут вам раздолье. Или мало слонов у меня в лесах, мало бегемотов в глубоких реках? Захотите воевать – все мои полки двинутся по одному вашему слову. Все, что только в моей власти, готов я дать вам, все, что вы хотите!

– Нет, Игноси, ничего нам не нужно, – отвечал я. – Мы хотим только вернуться на свою родину.

– Теперь я вижу, – с горечью сказал Игноси, сверкая на нас глазами, – что вы любите сияющие камни больше, чем меня, своего друга. Теперь, когда у вас есть камни, вы хотите вернуться в Наталь, переплыть движущиеся черные воды, продать добычу и разбогатеть, к чему стремится сердце каждого белого человека. Да будут прокляты те, кто их ищет! Смерть тому, кто проникнет в «Обитель Смерти» ради них! Я сказал, белые люди. Идите куда хотите!

Я положил руку ему на плечо.

– Игноси, – сказал я, – когда ты блуждал по стране зулусов, когда ты жил среди белых в Натале, разве не влекло тебя сердце в тот родимый край, о котором рассказывала тебе мать, тот край, где ты впервые увидел свет, где ты играл еще маленьким ребенком, где стоял твой родимый дом?

– О да, да, Макумацан!

– Так точно и нас влечет сердце в наш родимый край, к родному дому.

Наступило молчание. Когда наконец Игноси заговорил, то уже совсем другим голосом:

– Вижу, что слова твои мудры и справедливы, как всегда, Макумацан. Что летает в воздухе, то не любит ползать по земле; белый человек не любит жить, как черный. Нечего делать, уходите, оставьте меня в великой скорби. Ведь вы все равно что умрете для меня, ибо оттуда, где вы будете, никогда не дойдут до меня вести… А теперь выслушайте меня и поведайте мои слова всем белым людям. Отныне ни один белый человек не перейдет моих гор, даже если кому и удастся зайти так далеко. Я не пущу к себе ни одного купца с ружьями и опьяняющей водой. Мои подданные будут сражаться копьями и пить одну воду, как их отцы и деды. Если у моей двери постучится белый, я отправлю его назад; если придет их сто, я их прогоню; если придет целая армия, я буду воевать с ней до тех пор, пока не одержу победы. Я никого не допущу искать сияющих камней; если за ними придет целое войско, я пошлю отряд своих воинов и повелю им засыпать великий колодезь, разбить вдребезги белые колонны в пещерах и наполнить их сверху донизу скалами так, чтобы никто не мог даже приблизиться к той двери, про которую вы мне рассказывали. Только вам троим всегда открыт сюда путь, ибо вы мне дороже всего, что живет и дышит на земле. Вы отправитесь в путь. Инфадус, мой мудрый советник, сам вас проводит с целым отрядом воинов. Я узнал, что существует еще и другой путь через горы, который он вам покажет. Прощайте, братья, доблестные белые люди! Я не увижу вас больше, потому что того не перенесет мое сердце. Я издам указ по всему моему королевству, чтобы ваши имена почитались, как имена усопших королей: кто произнесет имя хоть одного из вас, тот умрет. И так навеки сохранится о вас память по всей стране[12]. Идите теперь, а не то мои очи начнут проливать слезы, как очи женщины. Когда случится вам оглянуться на пройденный путь жизни; когда вы настолько состаритесь, что солнце перестанет вас согревать и вы станете искать тепла у пламени костра, – вспомните, как мы стояли плечом к плечу в той великой битве, которую ты предначертал своими мудрыми словами, Макумацан, – тогда вспомни, Богван, как ты шел во главе того крыла, что обошло войско Твалы; вспомни, Инкубу, как ты стоял среди Белых и воины падали под ударами твоего топора, как спелые колосья под серпом.

Вспомни, как ты сокрушил мощь дикого буйвола (Твалы) и поверг во прах его гордыню! Прощайте навсегда, мои друзья, мои братья!

Он встал, пристально посмотрел на нас несколько секунд и поспешно закрыл лицо краем своей леопардовой мантии.

Мы молча его оставили.

На другой день на заре мы покинули столицу в сопровождении своего старого друга Инфадуса, глубоко огорченного разлукой с нами, и отряда «Буйволов».

Несмотря на ранний час, вдоль всей главной улицы стояли несметные толпы народа, встречавшего нас с королевскими почестями, пока мы проходили мимо во главе отряда. Женщины громко благословляли нас за то, что мы освободили страну от Твалы, и усыпали нам путь цветами. Все это было очень трогательно и совершенно необычайно для туземцев; от них ничего такого не ожидаешь. По дороге с нами приключился один весьма забавный анекдот.

Когда мы подходили к городу, к нам подбежала хорошенькая молодая девушка с прелестными лилиями в руках и подала их Гуду. (Почему-то всем туземцам нравился Гуд; может быть, его монокль и единственная уцелевшая бакенбарда придавали ему особенное значение в их глазах.) Девушка сказала, что она пришла просить у него великой милости.

– Говори! – сказал Гуд.

– Пусть господин покажет рабыне своей свои прекрасные белые ноги, чтобы она помнила их до конца дней и поведала о них детям своим. Рабыня господина моего шла четыре дня, чтобы увидеть их, потому что молва о них распространилась по всей стране.

– Вот еще выдумала! – возмутился Гуд.

• Предыдущая
• 47/49
• Следующая