Дар экстрасенса (сборник) - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 14

• Предыдущая
• 14/47
• Следующая

— А ты? — остро глянул на секретаршу Паша. — Ты, Римка, убийцу изобличила?

— Почти, — кивнула девушка. — Я к Эльке пришла и сказала, что все знаю. И чтобы она лучше сама в милицию с повинной явилась.

— Послушалась она тебя?

— Послушалась, — кивнула Римма. — Теперь ее судить будут. Жалко, конечно… Но в деле есть смягчающие обстоятельства: муж, оказывается, не просто ей изменял, а еще и бил ее, и об этом все Элькины подружки на суде скажут, я тоже поеду…

— Все равно твоей Черногрядской светит сто пятая, часть первая. От шести до пятнадцати… — вздохнул Синичкин.

— Давай, Паша, не будем о грустном… Теперь ты видишь: преступники книжки стали читать. И методами, описанными в детективах, пользуются. Пора и тебе что-нибудь, кроме «Советского спорта», прочесть. Хотя бы ту же Кристи….

Синичкин пренебрежительно махнул рукой:

— Враки все это. Твоя Элька книжек начиталась, намудрила — поэтому ее и разоблачили. А дала бы мужу скалкой по башке, может, и обошлось бы: аффект, то-се…

— Ученье — вот чума; ученость — вот причина, — усмехнулась Римма.

— Опять ты со своим Пушкиным, — поморщился Синичкин.

— Это не Пушкин, а Грибоедов!

— Тем более, — припечатал твердолобый Павел. 

— Товарищ старший лейтенант госбезопасности! Агент «Оракул» вышел в заданную точку! Встреча состоялась!

— Вольно, вольно, сержант. Продолжайте наблюдение.

Четверо сидели у костра. Ночь предстояла долгая.

На многие километры вокруг — ни человека, ни жилья. Ни огонька, ни отсвета фар. Ни единого звука, порожденного цивилизацией. Только ветер шумит в кронах деревьев, откуда-то издалека доносится шум горного потока, да в дебрях леса звучат порой голоса его исконных ночных обитателей: вдруг заухает сова, заплачет шакал, засопит, завозится ёж… Горный воздух обморочно чист и свеж, а иссиня-черное небо над головами усыпано мириадами разнокалиберных звезд.

Всполохи разгоревшегося костра ясно высвечивают лица и фигуры сидящих подле него людей. Даже по их позам ясно, что они — не ровня друг другу, они встретились здесь не случайно и не праздно, их собрало дело, а вот какое — пока бог весть…

Один, самый старший, расположился у огня уверенно, по-хозяйски. Живой свет пламени высвечивает его худое морщинистое бритое лицо. В руках у него длинный прут, которым он временами поправляет горящие ветки — словно архитектор строит костяк костра. На голове его сванская шапочка, на плечи накинута бурка, ноги в мягких разношенных сапогах, рядом на земле — большая пастушья сумка. Но он не горец, он настоящий русак, с правильными, благородными чертами лица. На первый взгляд старик занят только очагом, весь сосредоточен на его горении — однако нет-нет да и оглядит тех, кто сидит напротив, и тогда его умные черные глаза вспыхивают пронзительным огнем; взгляд их трудно вынести.

— Вы искали меня, — наконец говорит он глубоким звучным голосом. — Зачем?

Трое других переглядываются. Двое молодых мужчин и одна юная женщина. По их позам и жестам, неуверенным, настороженным, слегка опасливым, можно сделать вывод, что они здесь гости. Они не знают, чего им ждать от нынешней встречи. Одежда их запылена, видимо, они совершили долгий путь. Одеты они так, как в представлении горожан следует наряжаться в дальние походы и вылазки в горы: все трое, даже девушка, в спортивных брюках, заправленных в шерстяные носки. Стопы защищают тяжелые ботинки, торсы прикрывают непромокаемые куртки. На траве лежат два вещмешка и брезентовый рюкзак. А вот с головными уборами у путников разнобой: самый молодой — в кепке с длинным козырьком, тот, что постарше, — в шляпе, а девушка — в войлочной панаме с широкими полями.

Самый молодой порывисто сдергивает с головы кепку.

— Разве это мы нашли вас? Разве не наоборот? Мы здесь расположились. Вы вышли к нашему костру…

Бритый старец, не глядя, отмахивается от него.

— Софистика, молодой человек, софистика… Оставим силлогизмы, пусть в них философы играют… Начнем с простого… Представимся друг другу… Моей настоящей фамилии вам не надобно, зовут меня Алексей Викентьевич, но вы можете называть меня Стариком. Это моя давняя партийная кличка, а сейчас она стала соответствовать действительности, не правда ли?

Он делано смеется. В свете костра становится вдруг видно, какие у него старые руки: мосластые, с вспухшими суставами, вздувшимися венами, усыпанные коричневыми пятнышками — возрастной гречкой.

— В прежние времена, — продолжал он, — вам положено было бы первым делом представить мне даму. — Его глаза остановились на девушке и озорно блеснули, с далеко еще не растраченной магнетической силой. Столько во взгляде оказалось гипнотической мужской страсти, что девушке даже стало не по себе, и она опустила взор. — Однако теперь, — старик скривил рот, — правила хорошего тона, сдается мне, безвозвратно утеряны. Да и, кажется, вы сами едва знакомы друг с другом…

— Вы правы! — воскликнула девушка. — С Аркадием мы встретились всего две недели назад, — она дружески стиснула запястье старшего гостя. — Это он подбил меня поехать сюда на ваши поиски; точнее, не на ваши конкретно, а на поиски чего-то … А с Дмитрием, — взгляд в сторону молодого в кепке, — мы познакомились только вчера, по дороге на Рицу… Поэтому, в нарушение всего этикету, — девушка исковеркала последнее слово и озорно тому рассмеялась, — я представлюсь сама. Зовут меня Софья; не Соня, заметьте, не Сонечка, в этих именах есть что-то сонливое, ленивое… Я не такая, я — Софья, знаете — Вера, Надежда, Любовь и матерь их Софья. «Мудрость» по-гречески, хотя некоторые утверждают, что я очень мало соответствую своему имени…

Старик пристально посмотрел на девушку. Нет никаких сомнений, что ее многословность — от волнения и неизвестности. И еще от смущения, оттого, что он ожег ее мужским взглядом. А ведь девушка чудо как хороша. Правильные черты лица, большие ясные глаза. Она похожа на актрису — из новых, играющую в фильмах. Говорили ли Софье, что она могла бы сниматься в кино? И сделать ослепительную карьеру? Знает ли она, добравшись сюда, на какую долю себя обрекает?

— Очень приятно, Софья, — церемонно поклонился старик. — Вы невзначай представили мне своих спутников. Рад встрече с вами, Аркадий… — Его взгляд остановился на старшем, тот отрывисто кивнул в ответ. — И с вами, Дмитрий. — Самый молодой среди них тепло улыбнулся, сверкнули ослепительные зубы. — Чтобы не растекаться мыслью по древу, давайте начнем.

Старик достал из кармана штанов две игральные кости. Дунул в них, потряс в сухих ладонях. Красноватые отблески костра вдруг сделали его лицо зловещим. Гости во все глаза наблюдали за его манипуляциями. Не раскрывая ладони, старик переложил костяшки в правый кулак. А потом вдруг с силой бросил их через левое плечо. Слышно было, как где-то в темноте они шлепнулись в траву.

— Сколько? — в упор спросил старик у Аркадия.

Тот прикрыл глаза, наморщил лоб… Все напряженно смотрели на него — и наконец он молвил:

— Семь. На одной костяшке три, на другой — четыре.

— Ваша версия? — взгляд Алексея Викентьевича остановился на девушке.

— «Три» — это верно. — Она искоса бросила взгляд на сидящего рядом Аркадия, словно призывая его в свидетели. — А вот «четыре» ли? По-моему, кость упала в траву на ребро, и похоже…

— Слишком много слов, — грозным голосом прервал старик. — Сумма?

Девушка зажмурилась и как в воду бросилась:

— Восемь.

— Хорошо, ответ принят. Ваше слово? — обратился хозяин к Дмитрию.

— Семь, — без колебаний ответствовал самый молодой гость.

Старик смежил веки. На его впалых висках вздулись вены. Он хлопнул в ладоши и раскрыл глаза.

— А сейчас? Кости перевернулись? Какая сумма? — Он устремил свой взор на Диму.

• Предыдущая
• 14/47
• Следующая