Три повести - Ходза Нисон Александрович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/59
• Следующая

— Чего же у меня не будет? — спросила Катя вызывающе.

— Больших желаний! Теперь у вас будут не желания, а чепуховые желаньица: достать пропуск в Дом кино, попасть на генеральную репетицию балета, раздобыть плёнку с песенкой Окуджавы и тому подобное…

— Вам что, нравится меня злить? Ничего не выйдет! У меня сегодня чересчур хорошее настроение!

— Да нет же, мне, правда, очень хочется узнать, есть ли у вас теперь по-настоящему большое желание?

— Есть! Есть! — повторила Катя с силой и умолкла. Закинув голову, она смотрела в высокое синее небо, где невидимый на солнце реактивный самолёт тянул за собой ослепительно белую ленту.

— Каково же оно? — спросил Дробов.

Катя опустила голову, взглянула на Дробова, лицо её слегка порозовело.

— Я хочу, чтобы это был… сын. Чтобы он был похож на Олега. Такой же красивый и сильный! Такой же верный и честный! Тогда я буду не только самой счастливой женой, но и самой счастливой матерью!

Дробов слушал Катю и снова думал: что же с ней будет, когда арестуют Басова? Пройдёт день, два, и Катя из счастливой женщины превратится в несчастную. Можно ли скрыть от неё правду? Нет, закон не может допускать исключений. В квартире произведут обыск, её будет допрашивать следователь, на суде — прокурор, защитник. Она неизбежно узнает об измене мужа, встретится со Шмедовой. И Катя, самая счастливая на земле Катя узнает, что её «белый кит» — мерзавец из мерзавцев! Она будет слушать показания любовницы своего мужа, и Олег будет тут же, в двух шагах от неё, на скамье подсудимых. За какие грехи должна она поплатиться верой в человека?! За свою романтическую любовь? За свою доверчивость? Как подготовить её к тому, что должно неизбежно случиться, может быть, уже завтра?

Он ещё раз взглянул на Катю. Её серые глаза сияли, она опять улыбнулась и, казалось, забыла, что рядом с ней стоит Дробов.

Поезд Москва — Ташкент выбился из графика и шёл теперь, подчиняясь никому не ведомым расчётам дежурных больших и малых станций. Общая неприятность быстро сблизила пассажиров, началась, как всегда в таких случаях, беспощадная критика железнодорожных порядков. Критиковали всех — от стрелочника до министра. Министра критиковали больше.

— Министру что?! — сипел какой-то старик с волосатым носом. — Он сам на таких поездах не ездит. У него поезд люксом называется. Люксу везде зелёная улица!

— Жулья густо развелось, вот и не соблюдают расписания, — убеждённо сказала пассажирка с верхней полки. — Вы и не знаете, какие аферисты шакалят на вокзалах по буфетам!

— Глупо говоришь, женщина, — вмешался узбек в цветастом полосатом халате. — Совсем глупо! Жулик сам по себе, поезд сам по себе…

— А вот и не глупо! — застрекотала женщина. — Не понимаешь, а суёшься! Буфетчики знаешь какие взятки дают?

— Не про то говорите, уважаемая, — просипел старик, — мы насчёт расписания, а вы о буфетчиках…

— Именно про то! Думаете, кому они взятки дают? Ну кому?

— Кому-нибудь из торгового ведомства… ревизорам…

— Ревизоры — само собой. Машинистам! Машинистам и кочегарам — вот кому дают буфетчики нетрудовые взятки. Я давно уже догадалась!

— Опять глупо говоришь! — сердился узбек. — Зачем зря машинистам деньги давать? Думаешь, что говоришь?

— А вот и не зря! Машинист за взятку поезд из графика выводит! Буфетчику в угоду!..

Узкие глаза узбека буравили тётку на верхней полке.

— Зачем, объясни, зачем буфетчику сбивать поезд с графика? Прошу тебя, объясни!

— Очень даже просто! — В голосе женщины звучала непоколебимая уверенность в своей правоте. — Поезд-то без графика дольше стоит на станции! А когда поезд долго стоит, куда мужики топают? В буфет топают, лакать «столичную». Они второпях лакают, а буфетчик неторопя вместо «столичной» «московскую» наливает. Понял, Халатыч?!

И только два пассажира в купе не принимали участия в этом сумбурном разговоре. Они увлечённо играли в шашки и каждый свой ход сопровождали присказками и прибаутками.

Один из игроков — молодой парень, в линялой солдатской гимнастёрке без погон, после каждого хода поправлял узенький ремешок перекинутого через плечо планшета, повторяя при этом одну и ту же бессмысленную фразу:

— Я не прошу, чтоб было пожирней…

Его противник, немолодой уж человек, с безразлично скучающим лицом, тоже сопровождал свои ходы непонятными комментариями.

— Я не прошу, чтоб было пожирней, — повторил парень и двинул белую шашку вперёд.

— Не шей ты мне, матушка, красный сарафан, — отвечал его противник, загораживая дорогу белой шашке.

— Я не прошу, чтоб было пожирней, — настаивал на своём парень, делая новый ход.

— Не входи, родимая, попусту в изъян, — бормотал его флегматичный партнёр, двигая навстречу чёрную шашку.

Поезд громыхнул на стыках рельсов и начал тормозить. Мимо окон проплыли какие-то деревянные постройки, красная башня, заваленный углём пустырь, и наконец появился вокзал с неизменной надписью «Буфет».

— Надо бы размяться, — сказал парень, поправляя планшет. — Сколько будем стоять? — спросил он у проходящей по вагону проводницы.

— Не знаю! — огрызнулась проводница. — Может, минуту, может, час! Сами понимать должны, — из графика выбились!

— В таком разе у меня ёкнула идея, — оживился парень. — Тяпнем по сто граммов с килечкой! Как вы на это смотрите, уважаемый товарищ? Дерябнуть по сто граммов белого хлебного вина?

— Можно! — пробасил партнёр и потянулся за кепкой.

— Примечай, Халатыч, — сказала довольная пассажирка. — Все в буфет валят! Поезду три минуты полагается здесь стоять, а он час простоит. Кому прибыль? Буфетчику! Ещё кому? Машинисту! Кому убыток? Пассажиру! Трудящемуся!

Она сползла с верхней полки, накинула на голову пуховый серый платок и пошла вслед за всеми к выходу.

Небольшой станционный буфет быстро заполнили пассажиры. В буфете продавались водка, пиво, папиросы, ириски и бутерброды с докторской колбасой.

— Два по сто, папаша! — выкрикивал парень с планшетом. — Я не прошу, чтоб было пожирней! Два по сто и завязано… до следующей станции!

— И пару ирисок… — бубнил в спину парню его флегматичный партнёр. — Я люблю, чтоб закусь…

Минуя очередь, к стойке протиснулся милиционер и протянул буфетчику полтинник.

— Пачку сигарет! — бросил он повелительно.

Пассажиры зашумели:

— Почему без очереди?

— Сам милиция, а сам нарушает…

— Ему некогда, ему за порядком надо смотреть! — сказала ехидно пассажирка в платке и вдруг заголосила: — Вор! Срезал! Держи ворюгу! Хватай пацана!

— Где ворюга? Чего срезал? — Пассажиры испуганно хватались за свои карманы.

— Да вон же, вон! Бежит с сумкой! Лови!

К выходу на перрон нёсся подросток, прижимая к груди планшет.

Забыв о сигаретах, милиционер кинулся за вором. Мальчишка успел уже выскочить на перрон, но милиционер настиг его и схватил за шиворот.

— Вот у этого срезал! Он, тюха, дорвамшись до водки, не чует ничего! Скажи мне спасибо! — Женщина в пуховом платке тыкала пальцем в парня, а тот, растерянный, испуганно запихивал в карман ремешок, на котором только что держался планшет.

Милиционер втащил мальчишку с перрона в буфет, подвёл к стойке и крикнул:

— Граждане! Потерпевшего прошу обнаружиться! На предмет получения собственности!

Парень в гимнастёрке поспешно шагнул к милиционеру:

— Большое спасибо, товарищ старшина. Разрешите узнать вашу фамилию. У меня звякнула мыслишка напечатать вам громогласную благодарность в газете! — И он протянул руку за планшетом.

— Федорчук нам фамилие, — сказал строго старшина. — Федорчук, Максим Ионыч…

— Запомню! — Парень всё ещё стоял с протянутой рукой. — Разрешите мой планшетик. А этому пацану дайте раза и пусть катится колбасой.

— Всё будет как положено, — сказал милиционер. — Вы получите свой планшет, а этот шкет получит свой срок в колонию. Попрошу потерпевшего пройти со мной в пикет.

• Предыдущая
• 36/59
• Следующая